– На этот раз не пущу. Хочешь не хочешь, а ты моя.
Откуда-то из глубины в Киа поднялась первобытная сила, девушка оттолкнулась от земли руками и коленями, приподнялась и двинула его локтем в челюсть. Голова Чеза дернулась, Киа вывернулась из-под него и принялась наносить яростные удары, Чез развернулся к ней, но пошатнулся и повалился на землю. Киа вскочила и прицельно пнула его в пах.
Чез заорал, скорчился от боли, перекатился на бок. Киа врезала ему ногой по почкам – анатомию она знала хорошо. И еще, и еще. Что есть силы.
Натянув шорты, она схватила рюкзак, кинулась к лодке. Столкнув ее на воду, рванула трос и оглянулась – Чез, постанывая, силился подняться на четвереньки. Киа с руганью завела мотор. Чез уже встал. Испугавшись, что он сейчас прыгнет в лодку, Киа дала газу. Трясущимися пальцами она застегнула молнию на шортах, обхватила себя одной рукой. Затравленно озираясь, она вдруг заметила лодку, из которой на нее смотрели два рыбака.
40Кипарисовая бухта1970
После перерыва судья Симс обратился к прокурору:
– Эрик, вы готовы вызвать первого свидетеля?
– Да, ваша честь.
Обычно, если слушалось дело об убийстве, Эрик первым вызывал коронера, поскольку его рассказ – орудие убийства, место и время смерти, фотографии с места преступления – производит впечатление на присяжных. Однако на этот раз не было ничего – ни орудия, ни следов, ни отпечатков пальцев, и Эрик решил начать с мотива.
– Ваша честь, обвинение вызывает мистера Родни Хорна.
Все в зале смотрели, как Родни Хорн взошел на свидетельскую кафедру, произнес присягу. Киа сразу его узнала, хоть и видела всего несколько секунд. Она отвернулась. Бывший механик, заядлый рыбак, охотник, игрок в покер, завсегдатай “Болотных огней”. Выпить мог хоть бочку – и не пьянел. Он пришел, по обыкновению, в джинсовом комбинезоне и клетчатой рубашке, накрахмаленной так туго, что воротник стоял колом. В левой руке он держал кепку, правую положил на Библию; принеся присягу, Родни Хорн сел на свидетельскую скамью, пристроив кепку на коленях.
Эрик вразвалку подошел к свидетельскому месту:
– Доброе утро, Родни.
– Доброе, Эрик.
– Итак, Родни, как я знаю, вы с другом рыбачили близ Кипарисовой бухты утром тридцатого августа прошлого года. Все верно?
– Да, так и есть. Мы с Дэнни там рыбу ловили, с самого рассвета.
– Позвольте уточнить – с Дэнни Смитом?
– Да, я и Дэнни.
– Хорошо. Расскажите, пожалуйста, что вы видели в то утро.
– Ну, как я и говорил, рыбачили мы там с рассвета, дело было около одиннадцати, у нас давно не клевало, собрались уже сматывать удочки, но тут услыхали шум из зарослей, на самом мысу.
– Что за шум?
– То есть голоса, сперва приглушенные, потом громче. Мужской и женский. Но никого не видать, только слышно, как ругаются.
– А дальше?
– Ну, женщина в крик, мы и подплыли поближе – вдруг помощь нужна.
– И что же вы увидели?
– Подплыли мы, значит, и видим: женщина пинает мужчину прямо в… – Родни оглянулся на судью.
Судья Симс спросил:
– Куда она его пнула? Говорите, не стесняйтесь.
– Она его пнула прямо промеж ног, он и повалился на бок, застонал, зубами заскрежетал. А она давай пинать его по почкам. Сама не своя, будто поганок объелась.
– Вы ее узнали? Видите ее в зале?
– Да, как не узнать. Здесь она, на скамье подсудимых. Все ее Болотной Девчонкой кличут.
Судья Симс наклонился к свидетелю:
– Мистер Хорн, подсудимую зовут мисс Кларк. Просим так ее и называть.
– Хорошо. Это ее мы видели, мисс Кларк.
– А мужчину, которого она била, узнали? – спросил прокурор Эрик.
– Сперва-то его было не разглядеть, он по земле катался да корчился все. А как встал, тут мы и увидели – Чез Эндрюс это, бывший футболист.
– А что дальше?
– Она побежала к своей лодке… э-э-э… не очень одетая. Шорты спущены, трусы тоже. Бежит и на бегу шорты подтягивает. И поливает его почем зря. В лодку прыгнула – и прочь от берега, а сама штаники на ходу поправляет. С нами поравнялась – и зырк на нас! Тут-то я и убедился, что это она.
– Вы сказали, она бежала к лодке и кричала на него. А что именно кричала, вы расслышали?
– Да, до нее было рукой подать, слышно все до последнего слова.
– Повторите, пожалуйста.
– Она кричала: “Отвяжись от меня, ублюдок! Еще хоть раз тронешь – убью!”
В зале поднялся шум и долго не утихал. Судья Симс стукнул молотком:
– Тишина!
– Достаточно, – сказал прокурор. – Спасибо, Родни. Вопросов нет. Передаю слово защите.
Том протиснулся мимо прокурора Эрика к свидетельской скамье.
– Родни, по вашим словам, когда вы услышали вдалеке крики, то не сразу увидели, что происходит между мисс Кларк и мистером Эндрюсом. Так?
– Да. Мы их разглядели, только когда подплыли поближе.
– И та женщина, в которой вы позже узнали мисс Кларк, кричала, как будто ей угрожала опасность. Так?
– Да.
– При вас они не целовались, не ласкали друг друга. Женщина кричала так, будто на нее напали, будто она в опасности. Верно?
– Да.
– То есть мисс Кларк могла ударить мистера Эндрюса, защищаясь, – женщина, одна в лесу, против сильного мужчины, спортсмена, бывшего футболиста? Он на нее напал, а она защищалась?
– Да, могло быть и так.
– Больше вопросов нет.
– Слово обвинению?
– Да, ваша честь, – вскочил Эрик. – Итак, Родни, неважно, произошло ли это между ними с обоюдного согласия или нет, но можно ли утверждать, что подсудимая, мисс Кларк, была в ярости на покойного, Чеза Эндрюса?
– Да, еще бы.
– До того, что грозилась его убить, если он еще хоть раз ее тронет? Это верно?
– Да, так и было.
– Больше вопросов нет, ваша честь.
41Стадо1969
У Киа все еще тряслись руки, она поминутно оглядывалась, не увязался ли за ней из Кипарисовой бухты Чез на своем катере. Ткнувшись в берег в своей лагуне, она на подрагивающих ногах добрела до хижины, на кухне рухнула на пол и зарыдала. Левый глаз стремительно набухал, рот был полон песка. Она напряженно вслушивалась, не донесется ли гул мотора.
На шее у Чеза она заметила свою подвеску с ракушкой – до сих пор носит. Почему?
“Ты моя”, – сказал он. Она его ударила, теперь он наверняка в ярости и примчится мстить. Может, даже сегодня. Или дождется ночи.
И некому пожаловаться. Скок посоветует обратиться к шерифу, но кому поверят блюстители закона – Болотной Девчонке или Чезу Эндрюсу? Что именно видели те два рыбака, точно неизвестно, но защищать ее они вряд ли станут. Скажут, поделом ей – ведь все знают, что до того, как они расстались, она с ним обжималась у всех на виду, совсем стыд потеряла. Вела себя как шлюха, вот что они скажут.
За окном завывал ветер с моря, и Киа боялась, что не услышит мотора. Едва переставляя от боли ноги, она сложила в рюкзак печенье, сыр, орехи и, пригибая голову под яростными порывами ветра, побежала вдоль проток, сквозь заросли спартины к читальне. Путь занял три четверти часа, и при каждом шорохе она вздрагивала всем своим измученным телом, озиралась, вглядывалась в прибрежные кусты. Вот и ветхая бревенчатая лачуга у ручья, наполовину скрытая высокой травой. Здесь ветер слабее, на шелковистом лугу тишь. Киа не рассказывала Чезу про свое убежище, но вдруг он все-таки знает о нем? Поди угадай.
Крысиный душок из лачуги уже выветрился. Когда Тейт начал работать в лаборатории, они с отцом отремонтировали хижину, сделали ее пригодной для ночевок. Укрепили стены, подлатали кровлю, привезли простенькую мебель – узкую кровать с лоскутным одеялом, плитку, стол и стул. Под потолком висели кастрюли и сковородки. На раскладном столике стоял микроскоп, вопиюще тут неуместный. В углу – старый кованый сундук с консервами: тушеная фасоль, сардины. Исключительно жестянки, чтобы медведи не учуяли.
Киа вошла в лачугу и будто в ловушке очутилась, если Чез появится, она не увидит и не услышит, и она вернулась на берег ручья, одним правым глазом уставилась в тростниковые заросли, левый совсем заплыл.
Чуть ниже по течению, у кромки воды, будто не замечая Киа, щипало траву небольшое стадо оленей – пять самок. Вот бы стать одной из них. Киа знала, что стадо оленю нужнее, чем каждый из них стаду. Одна из олених вдруг резко вскинула голову, косясь бархатным глазом на север, в чащу; топнула правым передним копытом, затем левым. Ее товарки встрепенулись, заверещали испуганно. Киа здоровым глазом вгляделась в заросли, не крадется ли Чез или другой хищник. Нет, тишина. Наверно, ветер их потревожил. Олени успокоились и отступили в густую траву, и Киа осталась наедине со своим смятением. Она пристально вглядывалась в заросли, нет ли чего подозрительного, но, устав вслушиваться и всматриваться, вернулась в читальню. Достала из рюкзака кусок сыра, устроилась на полу и принялась жевать, время от времени поглаживая распухшую щеку. Лицо, руки и ноги были перепачканы песком, грязью и кровью, ссадины ныли. Киа снова разрыдалась – не столько от боли, сколько от стыда, потом ее стошнило.
Сама виновата. Привыкла повсюду шляться одна. Естественное желание привело ее, незамужнюю, в дешевый мотель – и никакого удовольствия она не получила. Секс в мерцании неоновых огней – и лишь пятна крови на простыне, как звериные следы.
Чез наверняка хвастался направо и налево, что поимел Болотную Девчонку. Вот все от нее и шарахаются, она ведь порченая, грязная.
В маленьком окне меж быстро движущихся облаков проглянул месяц, и Киа вышла из домика – убедиться, что никто не крадется, что не мелькает зловещая тень. И наконец улеглась в кровать и с головой укрылась лоскутным одеялом Тейта. Ночью она то и дело вскакивала, прислушивалась и снова засыпала, натянув одеяло.
Позавтракала она опять сыром. Половина лица превратилась в лилово-зеленый кровоподтек, вместо глаза – шишка с куриное яйцо, от боли голову не повернуть. Верхнюю губу раздуло, рот уродливо перекосило. Вот так было и с Ма. С пронзительной ясностью Киа поняла, сколько вынесла Ма и почему она ушла. “Ма, Ма, – шептала она. – Понимаю. Теперь понимаю, почему ты не вернулась. Прости, что ни о чем не догадывалась, что не могла помочь”. Она заплакала. Но вскоре вскинула голову, сказала вслух: