День клонился к закату, повеяло прохладой.
– Мне пора, – сказала Киа.
– А я вино хотел откупорить. Присоединишься?
– Нет, спасибо.
– Погоди минутку, не уходи. – Тейт спустился в камбуз и вернулся с пакетом хлебных крошек и остатков печенья. – Передай от меня привет чайкам.
– Спасибо.
Когда Киа шла к своей лодке, Тейт крикнул ей вслед:
– Киа, похолодало, может, возьмешь куртку?
– Нет, мне не холодно.
– Ну хоть голову прикрой!
Тейт бросил ей красную кепку. Киа поймала ее и кинула ему. На этот раз Тейт запустил кепку подальше, на берег, за отмель, Киа подобрала, со смехом залезла в лодку, завела мотор и, подплыв к катеру, швырнула кепку обратно. Тейт широко улыбнулся, Киа снова рассмеялась. Отсмеявшись, они посмотрели друг на друга, еще немного покидали друг другу кепку. Наконец Киа направила лодку прочь от катера.
– Нет, – бормотала она, – нельзя снова терять голову. Не хочу новой боли.
Тейт так и стоял на корме. И сжимал кулаки, думая, что кто-то поднял на нее руку.
Киа обогнула мыс и двинулась вдоль линии прибоя на юг. Этот путь пролегал мимо ее пляжа к протоке, ведущей сквозь плавни к хижине. Обычно на пляже она не задерживалась, а пробиралась через лабиринт ручейков к своей лагуне, а оттуда – пешком.
Но ее заметили чайки и слетелись к лодке. Рыжик примостился на носу, мотнул головой. Киа засмеялась: “Ладно уж, твоя взяла”. Вспарывая волны, повернула она к берегу и, спрятав лодку в зарослях морского овса, встала у кромки воды и начала бросать крошки, что дал ей Тейт.
На закате, когда волны подернулись розовым и золотым, Киа села на песок, и чайки окружили ее. Вдруг послышался звук мотора, в море показался Чезов катер. Лодка была надежно спрятана, но сама Киа была на виду, посреди пляжа. Она распласталась на песке, повернув голову, чтобы наблюдать за судном. Чез стоял за штурвалом – хищная улыбка, волосы треплет ветер. Не заметив ее, он свернул в протоку, что вела к хижине.
Едва он скрылся из виду, Киа приподнялась. Если бы она не остановилась покормить чаек, он застал бы ее дома. Па вечно повторял: последнее слово должно оставаться за мужчиной. Киа повалила Чеза на землю, да еще на глазах у двух старых рыбаков. Как сказал бы Па, ее следовало поставить на место.
Скоро Чез убедится, что в хижине ее нет, и вернется к пляжу. Киа кинулась к лодке, завела мотор и повернула назад, к Тейту. Нет, жаловаться ему на Чеза она не станет – стыд перевешивал любые доводы рассудка. Киа замедлила ход и, покачиваясь на волнах, смотрела, как заходит солнце. Надо переждать, убедиться, что Чез уплыл. Если она не увидит, как он возвращается, то и не узнает, что опасность миновала.
Киа зашла в протоку, страшась на него наткнуться в любую минуту. Приглушив мотор, чтобы не прозевать его катер, свернула в тихую заводь, над которой нависали деревья и кусты. Продвинулась задним ходом поглубже в заросли, раздвигая ветви, и наконец листва и сумерки скрыли ее.
Тяжело дыша, Киа прислушивалась. Вскоре вечернюю тишину прорезал знакомый скрежет двигателя. Киа пригнулась и тут же встревожилась, что из зарослей торчит нос ее лодки. Рев нарастал, и спустя секунды Чезов катер пронесся мимо. Выждав полчаса в темноте, Киа при свете звезд поплыла домой.
Свою постель она вынесла на берег и устроилась рядом с чайками. Те, будто не замечая ее, расправляли крылья, чистили перья, а потом застыли на песке пуховыми комочками. Они тихонько ворковали, пряча головы под крыло, и Киа подобралась к ним поближе. Но даже под тихое курлыканье и шелест крыльев ей не спалось. Почти всю ночь она ворочалась и вскакивала, каждый шорох принимая за звук шагов.
На рассвете поднялась волна, порывистый ветер обжег ей щеки. Киа села. Вокруг прохаживались чайки, расправляли крылья, рылись в песке. Рыжик выпучил глаза, изогнул шею, будто нашел у себя под крылом что-то интересное, и при иных обстоятельствах Киа рассмеялась бы. Но сейчас даже птицы ее не радовали.
Чез не оставит ее в покое. Одно дело жить в одиночестве, но жить в постоянном страхе – это совсем другое.
Киа представила, как шаг за шагом входит в пенное море, погружается в спокойную глубину, где уже нет волн; как колышутся под водой пряди ее волос, будто в бирюзовое море плеснули черной краски; как ее длинные пальцы тянутся к серебристой поверхности. Мечты об освобождении, пусть даже через смерть, всегда ведут к свету. Покой мерцает впереди, до него рукой подать. И вот ее тело идет ко дну, обретает покой в темных глубинах. Вдали от опасностей.
Но смерть нам выбрать не дано.
44Сокамерник1970
Киа стояла посреди камеры. Вот она и за решеткой. Если бы все, кого она любила – и Джоди, и Тейт, – ее не покинули, не сидеть бы ей здесь. Не ищи опоры в другом – упадешь.
До того как ее арестовали, ей смутно виделся путь обратно к Тейту. Сердце приоткрылось, любовь мало-помалу пробивалась наружу. Но когда он приходил навестить ее в тюрьме, она отказывалась от свидания, сама не понимая, отчего в тюрьме ее сердце закрылось бесповоротно, почему она отвергает тепло, которым он мог поделиться. Чем она уязвимей, тем меньше доверия людям. Стоя на самой опасной развилке жизни, она обратилась к единственной знакомой опоре – к себе.
Оказавшись за решеткой без права освобождения под залог, она отчетливо как никогда осознала, до чего одинока. Когда шериф напомнил, что у нее есть право на телефонный звонок, ее обожгла мысль: звонить некому. Единственный знакомый ей номер – номер Джоди, но как позвонить брату и сказать, что она в тюрьме и ее обвиняют в убийстве? Как через столько лет обрушить на него свои несчастья? Невозможно.
Все ее бросили, предоставив ей бороться за жизнь и защищаться в одиночку. Вот она и очутилась здесь, совершенно одна.
Снова и снова Киа открывала удивительную книгу о раковинах, подарок Тома Милтона, – самое дорогое, что у нее было. На полу лежали стопкой журналы по биологии – охранник сказал, от Тейта, – но читать было трудно, смысл ускользал. Слова разбегались, приходилось перечитывать снова и снова. Рисунки раковин воспринимать было проще.
По выложенному дешевой плиткой полу застучали шаги, и за решеткой появился Джейкоб, невысокий чернокожий охранник. В руках он держал увесистый сверток.
– Простите за беспокойство, мисс Кларк, к вам пришли. Пойдемте со мной.
– Кто пришел?
– Адвокат ваш, мистер Милтон. – Щелкнул в замке ключ, Джейкоб отворил дверь камеры и протянул Киа сверток: – А это вам Скок просил передать.
Оставив сверток на койке, Киа прошла следом за Джейкобом в коридор, а оттуда в клетушку еще тесней, чем камера. Том Милтон при ее появлении встал. Киа кивнула ему и устремила взгляд в окно, на пухлое кучевое облако, подсвеченное розовым.
– Добрый вечер, Киа.
– Мистер Милтон…
– Киа, прошу, зовите меня Томом. А что у вас с рукой? Поранились?
Киа быстро прикрыла ладонью ссадины.
– Ерунда, москиты покусали.
– Поговорю с шерифом, в вашей… комнате не должно быть москитов.
Киа сказала, глядя в пол:
– Не надо, прошу вас. Это же просто насекомые.
– Разумеется, дело ваше, не хотите – не буду. Киа, я пришел обсудить возможность выбора.
– Выбора?
– Сейчас объясню. Пока что трудно предсказать, на чьей стороне будут присяжные. У обвинения убедительная версия. Не стопроцентная, ни в коем случае, но, учитывая, что здешние жители настроены против вас, готовьтесь, нам нелегко будет одержать верх. Однако есть вариант – сделка о признании вины. Вы представляете, что это такое?
– Не совсем.
– Вы отрицаете свою вину в предумышленном убийстве. Если мы проиграем, то по-крупному: вам грозит пожизненное заключение или смертный приговор. Вы могли бы признать себя виновной в менее тяжком преступлении – скажем, в убийстве по неосторожности. Если вы согласитесь признать, что были в ту ночь на вышке, встречались там с Чезом, повздорили, а он, по трагической случайности, провалился сквозь решетку, то процесс сразу будет окончен и вам не придется больше терпеть эти ужасы, мы же с обвинением обсудим приговор. Так как вы ранее не судимы, вам дадут лет десять, а на свободу выйдете уже лет через шесть. Понимаю, ничего хорошего, но все-таки лучше, чем пожизненный срок – или то… другое.
– Нет, виновной я себя не признаю. В тюрьму не пойду.
– Киа, я все понимаю, но не спешите, подумайте. Вы же не хотите всю жизнь провести в тюрьме… или то… другое.
Киа вновь посмотрела в окно.
– Тут и думать нечего. Я не признаю себя виновной.
– Что ж, никто нас не торопит. Время пока есть. Посмотрим, как повернется. Есть у вас еще вопросы, пока я не ушел?
– Пожалуйста, вытащите меня отсюда. Все равно каким способом – пусть даже то, другое.
– Приложу все силы, чтобы вас вызволить, Киа. Главное, не сдавайтесь. И, прошу вас, помогайте мне. Как я уже говорил, проявите интерес, посматривайте хоть иногда на присяжных…
Но Киа уже стояла у двери.
Джейкоб провел ее обратно в камеру, и Киа взяла с койки посылку от Скока – распечатанную охранником и затем вновь завернутую на скорую руку. Бумагу Киа аккуратно сложила – вдруг пригодится. Это была корзина, внутри баночки с красками, кисти, пачка бумаги и пакет с домашними кукурузными кексами. Изнутри корзина была выложена сосновой хвоей, дубовыми листьями, раковинами, камышинками – получилось что-то вроде гнезда. Киа шумно вздохнула, закусила губу. Скок. Мейбл.
Солнце уже село, больше не плясали в луче пылинки.
Чуть позже Джейкоб забрал у нее поднос с ужином.
– Вижу, мисс Киа, вы почти не покушали. А ведь все такое вкусное – свиная отбивная, овощи.
Киа улыбнулась ему, охранник ушел, и она вслушивалась в гулкие удаляющиеся шаги. Дождалась, пока лязгнет железная дверь, тяжело и бесповоротно.
Внезапно внизу, у самой решетки, что-то зашуршало. Киа посмотрела на дверь. Воскресный Судья, стоя на задних лапах, уставил на нее изумрудные глаза.