На что способно сердце:
Оно рассудком правит,
Толкает на дела,
Немыслимые нам.
Иначе как понять
Тот путь, что избрала я,
Тот путь, что выбрал ты,
Все трудности в пути?
49Маскарад1970
Вызвали нового свидетеля – седого, коротко стриженного, в синем костюме из лоснящейся дешевой ткани; он представился Ларри Прайсом, сказал, что водит автобус по маршрутам Северной Каролины. В ответ на вопросы прокурора он подтвердил, что за одну ночь можно добраться автобусом от Гринвилла до Баркли-Коув и обратно. Подтвердил он также, что в ночь гибели Чеза вел автобус из Гринвилла в Баркли-Коув и никто из пассажиров не был похож на мисс Кларк.
– Итак, мистер Прайс, – сказал прокурор, – во время следствия вы сказали шерифу, что один из пассажиров автобуса, высокий и худой, вполне мог быть переодетой женщиной. Так ли это? Опишите, пожалуйста, пассажира.
– Да, все верно. Молодой парень, белый. Ростом, кажется, под метр восемьдесят, штаны на нем были широкие, висели как на вешалке. И кепка была ему велика, пол-лица закрывала. Смотрел в пол, головы ни разу не поднял.
– А теперь, увидев мисс Кларк, допускаете ли вы, что тот пассажир в автобусе – она же, только переодетая? Могла она спрятать под кепкой длинные волосы?
– Пожалуй, да.
Судья по просьбе Эрика Честейна велел Киа встать, и она встала, а рядом с ней – Том Милтон.
– Садитесь, мисс Кларк, – сказал прокурор и в очередной раз обратился к свидетелю: – Как по-вашему, юноша в автобусе был того же роста и сложения, что и мисс Кларк?
– Да, примерно, – подтвердил мистер Прайс.
– Итак, если подумать, возможно ли, по-вашему, что худощавый юноша, севший на автобус от Гринвилла до Баркли-Коув двадцать девятого октября в двадцать три пятьдесят, на самом деле не кто иной, как мисс Кларк?
– Да, вполне.
– Спасибо, мистер Прайс. Больше вопросов нет. Передаю слово защите.
Том Милтон встал напротив свидетельской кафедры и после пятиминутного допроса подытожил:
– Вы утверждаете следующее: во-первых, в ночь с двадцать девятого на тридцатое октября 1969-го в автобусе от Гринвилла до Баркли-Коув не было пассажирки, похожей на мисс Кларк; во-вторых, в автобусе ехал высокий худой юноша, и вы, хоть и видели его вблизи, не подумали, что это переодетая женщина; в-третьих, мысль о переодевании подсказал вам шериф.
Не дожидаясь ответа свидетеля, адвокат продолжил:
– Мистер Прайс, можете ли вы подтвердить, что худой юноша ехал в автобусе именно двадцать девятого октября рейсом в двадцать три пятьдесят? Может быть, вы делали записи? А вдруг это было днем раньше или днем позже? Вы полностью уверены, что это было двадцать девятого октября?
– Да, понял, к чему вы клоните. Когда шериф меня расспрашивал, мне казалось, тот пассажир точно ехал в автобусе, а сейчас я уже не уверен.
– И еще, мистер Прайс, автобус в ту ночь сильно опоздал, не так ли? Если точно, опоздал он на двадцать пять минут и в Баркли-Коув прибыл только в час сорок. Так?
– Да. – Мистер Прайс метнул взгляд на Эрика. – Я просто помочь пытаюсь, все сделать как надо.
Том уверил его:
– Вы нам очень помогли, мистер Прайс. Спасибо большое. Вопросов больше нет.
Прокурор вызвал следующего свидетеля, мистера Джона Кинга, водителя автобуса, выехавшего из Баркли-Коув в Гринвилл тридцатого октября в два тридцать. Тот заявил, что подсудимой, мисс Кларк, в автобусе не было, зато была старушка, “высокая, как мисс Кларк, седая, волосы стриженые, завитые”.
– Посмотрите на подсудимую, мистер Кинг. Если бы мисс Кларк переоделась старушкой, была бы она похожа на ту пассажирку?
– Хм, тяжело представить. Может быть.
– Значит, это возможно?
– Кажется, да.
К допросу свидетеля приступил Том Милтон:
– В деле об убийстве слово “кажется” неуместно. Вы видели подсудимую, мисс Кларк, в автобусе, что отправлялся из Баркли-Коув в Гринвилл тридцатого октября 1969-го, в два тридцать?
– Нет, не видел.
– А был в ту ночь другой автобус из Баркли-Коув до Гринвилла?
– Нет.
50Альбом1970
На следующий день, войдя в зал суда, Киа оглянулась на места, где уже привыкла видеть Тейта, Скока и Мейбл, да так и ахнула, увидев военную форму, кривую полуулыбку, шрам через все лицо. Джоди. Как же он узнал про суд? Наверно, из атлантской газеты. Киа отвернулась, ей было не по себе.
Прокурор поднялся.
– Ваша честь, с позволения суда, приглашаю миссис Сэм Эндрюс, свидетеля обвинения.
Раздался всеобщий вздох, когда на свидетельскую кафедру взошла Патти Лав, безутешная мать. И ее-то Киа представляла когда-то своей будущей свекровью – ну разве может быть что-то глупее! Патти Лав, облаченная в дорогие черные шелка, даже в столь мрачное место будто пришла покрасоваться. Горделивая осанка, изящная сумочка, прическа волосок к волоску, шляпка чуть набекрень, глаза скрыты черной вуалью. Не бывать босячке с болота ее невесткой.
– Миссис Эндрюс, знаю, как вам тяжело, поэтому долго вас мучить не буду. Правда ли, что ваш сын, Чез Эндрюс, носил на шее кожаный шнурок с ракушкой?
– Да, правда.
– И насколько часто он его носил?
– Постоянно. Не снимая. Последние четыре года я его без этой подвески ни разу не видела.
Эрик Честейн протянул миссис Эндрюс альбом в кожаном переплете:
– Узнаете эту вещь?
Прокурор раскрыл альбом так, чтобы увидели и присяжные. Киа смотрела в пол, потрясенная столь бесцеремонным вмешательством в свою жизнь.
Альбом она сделала для Чеза в первую пору знакомства. В счастье дарить подарки ей большую часть жизни было отказано – немногие представляют, каково это. Над альбомом она трудилась днями и ночами, а потом завернула его в коричневую бумагу, украсив сверток роскошными зелеными папоротниками и белоснежными гусиными перьями. И протянула Чезу, когда тот выпрыгнул из катера на берег лагуны.
– Что это?
– Это тебе, от меня, – улыбнулась Киа.
История их встреч в картинках. На первой странице – набросок тушью: она и Чез сидят, прислонившись к коряге, Чез играет на губной гармошке. На берегу блестят раковины, зеленеют болотные травы – их названия подписаны по-латыни рукою Киа. На другой странице – вихрь красок: катер Чеза скользит при луне по волнам. Дальше – любопытные дельфины облепили катер, а наверху, в облаках, витают слова негритянской песни. А вот Киа кружится в серебре: серебристые чайки, серебристый песок.
Чез, ошеломленный, переворачивал страницы. По одним рисункам он нежно пробегал пальцами, при виде других смеялся, но в основном молча кивал.
– Ничего подобного мне в жизни не дарили! – Он обнял ее. – Спасибо, Киа!
А потом они сидели на песке, завернувшись в одеяла, держались за руки и болтали.
Киа вспомнила, как радостно билось у нее сердце, ей и в голову не приходило тогда, что альбом попадет в чужие руки, тем более станет вещественным доказательством в деле об убийстве.
Когда Патти Лав отвечала на вопрос прокурора, Киа старалась на нее не смотреть.
– Здесь рисунки, что сделала для Чеза мисс Кларк. В подарок.
Патти Лав вспомнила, как нашла альбом под стопкой других, когда убирала у Чеза в комнате. Он явно прятал альбом от нее. Она села на кровать Чеза, открыла твердую обложку. А там, на первом же рисунке, – ее сын, прохлаждается возле коряги с той девкой. Болотой Девчонкой. Ее сын – с отребьем! Она так и задохнулась от гнева. Вдруг люди узнают? Ее трясло, бросало то в жар, то в холод.
– Миссис Эндрюс, объясните, пожалуйста, что изобразила на этом рисунке подсудимая, мисс Кларк.
– Здесь Чез и мисс Кларк на пожарной вышке.
По залу пробежал шепоток.
– И чем они заняты?
– Вот, видите – она передает ему подвеску из рук в руки.
“И с тех пор он ее носил не снимая, – думала Патти Лав. – Я была уверена, что у него от меня секретов нет. Думала, мы с ним ближе, чем матери с детьми в других семьях, так я себе внушала. Ничего-то я не знала”.
– То есть с его слов и по рисункам в альбоме вы знали, что ваш сын встречается с мисс Кларк и что подвеска – ее подарок?
– Да.
– Когда ваш сын двадцать девятого октября пришел к вам ужинать, была на нем подвеска?
– Да, и уходил он от нас в двенадцатом часу, и подвеска никуда не делась.
– А на следующий день, когда вы пришли в клинику на опознание, была ли подвеска на нем?
– Нет, не было.
– Как вы думаете, была у кого-то из друзей Чеза или у кого-либо еще, не считая мисс Кларк, причина снять с него подвеску?
– Нет.
– Возражаю, ваша честь, – поспешно сказал Том Милтон. – Показания с чужих слов. Домыслы. Свидетельница не может говорить от лица других.
– Принято. Господа присяжные, прошу не учитывать последний вопрос и ответ. – И, вытянув шею по-гусиному в сторону прокурора, судья сказал: – Осторожней, Эрик, ради всего святого, вы же профессионал!
Эрик Честейн как ни в чем не бывало продолжал:
– Хорошо, как свидетельствуют рисунки, подсудимая, мисс Кларк, поднималась с Чезом на пожарную вышку по крайней мере один раз; как известно, подвеску с ракушкой Чезу подарила она. И носил он ее постоянно, до самой смерти. После чего подвеска исчезла. Все верно?
– Да.
– Спасибо. Больше вопросов нет. Слово защите.
– Вопросов нет, – сказал адвокат.
51Луна на ущербе1970
Язык судебный, как известно, далеко не столь поэтичен, как язык болота. И все же Киа даже здесь улавливала сходство. Судья, очевидно, альфа-самец – здесь он хозяин, потому и поза у него внушительная, но при этом расслабленная, вальяжная, как у вепря-вожака. У Тома Милтона тоже и поза, и каждое движение выдают высокий ранг – еще один самец-лидер. Прокурор же, напротив, чтобы упрочить свое положение, делает ставку на широкие галстуки кричащих расцветок и пиджаки с подплечниками. Придает себе вес размашистыми жестами и зычным голосом. Слабому самцу приходится кричать громче, чтобы его заметили. А пристав, находясь на низшей ступени иерархии, не может обойтись без ремня с пистолетом, связкой ключей и громоздкой рацией. Иерархия подчинения повышает устойчивость природных популяций, а также некоторых искусственных, подумала Киа.