— Ее больше нет, — разлепил бледные губы Люцио.
— Кого?
Но парню не ответили.
Он беспомощно посмотрел на Амалию. Помогай, мол.
Та встала из-за стола, приблизилась к Люцио, осторожно взяла его за руку.
— Ее больше нет, — повторил он.
Женщина-врач зашептала что-то ему на ухо, но даже Фил с его острым слухом не разобрал слов.
Люцио замотал головой, начал вырываться. Амалия не отпускала его, тянула к себе.
И тут Фил понял… У нее к нему чувства! Интересно, с каких пор? И взаимны ли?
— А почему вы мокрый? — громко спросил Фил.
Амалия зло посмотрела на него и зашипела:
— Я же просила вас… — Ей бы капюшон — вылитая кобра.
— Купались?
— Меня столкнул в море Марио, — ответил Люцио, и это было неожиданно.
— За что?
— Я пришел в порт, чтобы убить его.
Амалия ахнула.
— Думал, это он виновен в смерти Джинни… — Его лицо сморщилось, и кровь из раны побежала с новой силой. — Вы слышали, что ее больше нет? Я узнал от Фернанды, а она от полицьотто.
— Почему Марио?
— На Фернанде был Джиннин халат. Ей его подарило море в районе порта. Кто мог его выбросить там? Марио! Он там обитает, и работает, и пьет, и ночует.
— Не только он, каро, — мягче мягкого проговорила Амалия.
Каро, значит? «Дорогой» в переводе, и это не в смысле финансовой ценности.
— Марио так и сказал, — ответил ей Люцио. — А еще добавил, что ему давно плевать на толстозадую Джинни, а если ее кто и убил, так это… — и замолчал.
— Кто? — переспросила она.
Странно, что не поняла, кого Марио имел в виду. Фил знал ответ.
— Ты, каро.
Бинго!
Эти двое встречаются и не скрывают отношений. Но весь город знает, что Люцио все еще страдает по Джинни, а Амалия дико его ревнует.
— Она была моей подругой, я ни за что не причинила бы ей вреда, — гипнотически медленно начала Амалия. — Еще меня не было в городе, когда она погибла. Я узнала о случившемся час назад от этого синьора, — и указала на Фила.
Амалия не могла допустить зарождения в его голове хотя бы капли сомнения в ее виновности. Иначе все, конец отношениям!
— Пойдем, я обработаю твою рану, — она потянулась к его щеке, чтобы стереть кровь, но Люцио не дался.
— Я сам, — сказал он и, отстранив Амалию, побрел к служебному входу в ресторан.
— Этого я и боялась, — в отчаянии выдохнула она.
— Чего именно?
— Этого показательного срыва. Джинни опять его героиня. Не фам фаталь, а мученица, таких не просто любят, им поклоняются. — Она прикурила, руки ее тряслись. — Я несколько лет отвоевывала Люцио у Джины (без всякого ее сопротивления), и надеялась на пусть и не триумфальную, но победу. А сейчас вижу, зря. Он телом был со мной, а мыслями, душой с ней. Джиннимания так просто не проходит, так что пусть Марио не выдумывает…
— Что в ней было такого особенного?
— Лучше вы, мужчина, мне скажите!
— Я спрашивал мнение психиатра в первую очередь…
— А я в первую очередь женщина, — кашлянула она, подавившись дымом. — Вне кабинета, разумеется. И я в растерянности. Мой мужчина ускользает, а я не знаю, как удержать, ведь его никто не уводит… И сопернице моей он был не нужен, а теперь она умерла, и это только усложнило все!
Фил допил остатки воды, бросил на стол купюру, встал.
— Мой вам совет, как женщине: не стройте отношения с мужчинами, с которыми познакомились как психиатр.
Сказав это, Филипп покинул террасу. Тут же зазвонили колокола базилики, и они заглушили горький плач Амалии.
Переоценила она свои силы!
Думала и нагуляться всласть, и убраться, и приготовить что-то вкусненькое, но… Лида даже продуктов домой не принесла. Вилла оказалась неудачно расположена, до нее из центра можно было добраться либо на машине, либо пешком. Такси в Италии на улице не поймаешь (в этом регионе точно), его можно только по телефону вызвать, взять в аренду самокат или велик негде, а магазинов поблизости нет. Вот и купила самое необходимое после прогулки по историческим местам, а потом несла небольшой пакет с таким усилием, будто в ее руках мешок цемента. Напрасно не послушалась Фила, он дело предлагал. И не зря отговаривал от уборки спальни. Работы там непочатый край, одному не справиться, тем более без пылесоса и стиральной машины.
Но вилла Лиде все равно нравилась. Кое-как протерев садовую мебель, она накрыла себе стол: чай фруктовый, легкий творожок, галеты, все то же детское питание. Спасибо Филу, что открыл его для нее!
Она весь день думала о нем. Скучала. И себе признавалась в этом. Знакомы всего ничего, а уже привыкла. Будь она прежней, уже затащила бы Фила в постель. Нынешней же Лиде об этом даже думать было стыдно. Какой ей секс? Старые, больные женщины с увядшим телом им не занимаются. Тем более с накачанными рыжекудрыми красавцами.
«Он далеко не красавец, — саму себя поправила Лида. — На первый взгляд даже страшненький. Эти рыжие реснички, конопушки, нос уточкой… Но как все это неважно!»
Лида поела, попила, собрала посуду и вернулась в дом. Он хорош для пары. Лежать бы сейчас в обнимку, болтать, уплетать пюре из банки, заниматься сексом… Или, коль навыки утрачены, шарить по шкафам, там столько всего интересного!
Лида ущипнула себя. Опять разнюнилась.
В кухне был разгром. В спальне просто бардак. Во дворике стояли два ведра с замоченными занавесками. Нужно что-то сделать, привести в порядок хотя бы кухню. Нехотя Лида стала убираться. Вот это пытался искоренить в ней муж: отвращение к домашним хлопотам. Хозяюшкам они в радость, а ей — одно мучение. Когда затеивала генеральную уборку, горела вдохновением, но быстро затухала от рутинности труда и уже не старалась, а делала все тяп-ляп.
Когда Лида переехала в студию, думала, будет легче. Тридцать два квадрата убирать быстро, да еще и при помощи робота-пылесоса и автоматического мойщика окон. Но нет, за всем пригляд нужен, а пыль с мебели сама не сотрется, вещи по ящикам не разложатся, сантехника не почистится. И стала Лида иногда клининг заказывать. Не каждую неделю, но раз в месяц точно. Баба Тося ее бы за такое в угол поставила. На колени… С тряпкой! Чтобы вымывала из него пыль и плинтусы терла, потому что платить кому-то за то, что запросто можешь сделать сам, барство.
На улице совсем стемнело, и Лида включила освещение. Погорев пару минут, лампочка лопнула. Пришлось зажечь свечу. Но одной мало, чтобы осветить помещение целиком. Взяв табурет, Лида полезла в самые верхние ящики, те, до которых не добралась днем. Может, там есть запас? Увы, свечек не нашлось, зато обнаружилось допотопное радио. Лида стащила его с полки и начала искать розетку. За ее действиями с любопытством наблюдал мышонок, выбравшийся из норки, прогрызенной еще его предками между досками порожка. Она давно его заметила, но не подняла шума. Мышей Лида не боялась, а компании была рада.
— Будешь Роберто, — шепотом обратилась к мышонку Лида. — В честь актера Бенини. Ты на него немного похож.
Розетка нашлась. Лида подключила к ней радио, ни на что не надеясь. Но, к ее удивлению, из приемника полилась мелодия. Тихая-тихая. Лида повернула ручку, чтобы прибавить громкость. Динамик кашлянул пылью, и из него громыхнула музыка. Она перепугала Роберто, и он нырнул обратно в норку.
Лида отрегулировала громкость и стала продолжать уборку уже под итальянскую песенку. Стало веселее.
Она не заметила, как привела в порядок помещение. Выдохнула. Нужно еще шторы сполоснуть и развесить, и можно отдыхать. Все остальное — завтра!
— Бог в помощь, — услышала Лида. Она в это время отжимала шторы и довольно громко ругалась. — Ведешь себя уже как настоящая итальянка!
Лида швырнула кусок ткани обратно в ведро и обернулась.
На крыльце стоял улыбающийся Фил. Волосы растрепаны, рубашка распахнута, под ней майка-алкоголичка, штаны свободные, под ремень, на ногах замшевые мокасины.
— А ты выглядишь как настоящий итальянец, — ответила Лида. — Но из фильмов Вуди Аллена.
— Как ты?
— Бодрячком. — Конечно, она хорохорилась — устала так, что валилась с ног. — Я тебя сегодня не ждала.
— Мне тут не рады? — приподнял одну бровь Фил и стал похож на одного Лидиного персонажа, того звали Роллингом Неверующим. И он, между прочим, был рыжим.
— Тебе тут очень рады, — выпалила Лида и хотела обнять Фила, но удержалась. Она вся мокрая, и облилась, и вспотела, да еще перепачканная. — Поможешь отжать занавески? Я замучилась с ними.
Он скинул рубаху, повесил ее на ручку двери и подошел к Лиде.
— У тебя нос покраснел, — сказала она.
— Потому что сую его, куда не надо.
— Может, просто обгорел на солнце?
— Точно! И как я об этом не подумал! — с нарочито серьезным видом закивал он.
— Начал легко шутить, исправляешься.
Они взялись за концы шторы и начали выкручивать их в разные стороны. Вода полилась с материала, и оказалась она мутной. Не весь порошок вымыла Лида. Но перестирывать шторы она не будет. Как и гладить, хоть на вилле есть рабочий утюг. Просто развесит ровно, их ветер потреплет, и красота.
— Ты ела? — спросил Фил.
— Поклевала кое-что.
— То немногое, что смогла дотащить? Детское питание и творог? Я видел остатки этого в холодильнике.
— Давай выдай фразу: «А я говорил…»
— Выдам другую: «Питаться нужно полноценно». Так говорил мой отец. Он никогда не ел сухомятку, даже в дорогу брал не бутерброды, а термос с супом или рагу. Над ним на работе подсмеивались из-за этого, но батя был непробиваем.
— Мне многое нельзя.
— Но и многое можно, — не согласился с ней Фил. — У тебя диета номер пять, так? Я знаю, что это. Маме вырезали желчный, она ее соблюдала после операции.
Филипп поманил ее за собой. Занавески к тому моменту уже были развешены на веревке, и Лида смогла выдохнуть второй раз. Еще одно дело сделано!
Они зашли в кухню, где на столе стоял большущий пакет из супермаркета. С таким Лида когда-то летела из Испании в Россию, она набила его покупками, которые не влезли в чемодан, и еле-еле прошла по норме ручной клади в десять килограмм.