часто обращались к метафорам. Изабель называла Рубена своим краном: идеи просто лились из него. Она же была ситом: отбирала нужное, придумывала концепцию и напитывала ее чувствами. Она посвятила ему свою автобиографию: «РУБЕН НАВСЕГДА: самая теплая часть меня, над которой я не властна».
Когда в 2019 году Изабель Толедо умерла от рака груди в возрасте 59 лет, ее поминальная служба стала празднованием их с Рубеном любви. В зале, где собрались их скорбящие друзья, он прочитал прощальное послание жене: «Ты знаешь, как хорошо мы подходим друг другу — как два кусочка пазла, которые волшебным образом соединяются навсегда… Я смотрю на мир твоими незабываемыми глазами»[144]. Их любовь, казалось, не принадлежала только им — она была всеобщей, символом привязанности, которую ощущал каждый, кто их знал.
Супруги Толедо лишь один из многих примеров того, как любовь может заставить двух людей почувствовать, что их союз — это нечто большее, чем просто сумма двух слагаемых. Еще один яркий пример — научная пара Мария и Пьер Кюри. Они познакомились в лаборатории Сорбонны в Париже, когда были бедными студентами-химиками, но благодаря своей неразрывной ковалентной связи выстроили богатую совместную жизнь, в которой, как выразился Пьер, они оба были загипнотизированы общей «научной мечтой».
Эта мечта принимала разные формы: от исследования радиоактивности до открытия радия и полония, за что они получили Нобелевскую премию в 1903 году. Каждый из супругов Кюри понимал, что не смог бы достичь столь многого без другого. После гибели Пьера в 1906 году в результате трагического происшествия с конным экипажем Мария решила, что единственный способ двигаться вперед — это продолжать поддерживать их страсть. Она получила вторую Нобелевскую премию в 1911 году и больше не выходила замуж.
Меня поражает, что можно иметь все интеллектуальные преимущества симбиотических отношений, как у супругов Толедо и Кюри, не разделяя со своим партнером род деятельности или жизненное призвание. Даже люди с совершенно разными профессиональными путями отмечают, что общение с партнером заставляет их думать быстрее, повышает креативность и каким-то образом делает их лучшей версией себя. Мои исследования показывают, что это больше, чем просто чувство: по многим измеримым показателям у влюбленных есть когнитивные преимущества по сравнению с теми, у кого нет такой страстной связи.
Мы уже знали из экспериментов с «Машиной любви», что простое размышление о своем возлюбленном (даже на подсознательном уровне) может повысить скорость чтения. Множество других исследований также подтверждают, что любовь благотворно влияет на разум в самых неожиданных аспектах. Исследователи обнаружили доказательства того, что любовь улучшает креативное мышление[145] и усиливает результативность мозгового штурма, то есть мотивационную синергию, в результате которой рождаются инновационные идеи[146], что гормон любви окситоцин повышает творческую производительность[147] и что любовный прайминг (например, если попросить участников представить, что они прогуливаются со своим возлюбленным[148]) помогает решать интеллектуальные задачи, не связанные с отношениями. Более ранние исследования также показали, что чем чаще люди говорят, что влюблены, тем более креативными они себя считают[149].
Это были точные исследования с точными результатами, но мне было интересно узнать больше о природе любви и ее эволюции, о том, как она работает и почему объединяет людей. Я задавалась вопросом: может ли любовь усилить навыки, которые помогают нам ориентироваться в социальном мире, — то, что психологи называют социальным познанием? Это помогло бы понять, есть ли у любви функция, выходящая за рамки простого продолжения рода и родительской опеки.
Чтобы найти ответ на этот вопрос, я провела серию экспериментов[150], в которых сопоставила, насколько хорошо влюбленные могут предвидеть действия своих партнеров по сравнению с незнакомцами. Мои предыдущие исследования системы зеркальных нейронов показали, что теннисисты могут использовать свою связь с соперником, чтобы предвидеть, куда полетит мяч при подаче. На этот раз я хотела узнать, могут ли влюбленные использовать свою связь, чтобы предсказывать поведение друг друга.
Как я и предполагала, оказалось, что люди предугадывают намерения своих близких гораздо лучше, чем намерения незнакомцев. Более того, чем сильнее влюбленность, тем быстрее и точнее предсказания. Эта способность отчасти объясняет, почему такие пары, как Рубен и Изабель, или мои родители, или Джон и я, казалось, могли общаться без слов.
И все же мне было интересно: действительно ли за этой способностью стоит любовь, или же все дело в длительном общении, в результате которого человек хорошо узнает своего партнера? Ведь когда вы находитесь в любовных отношениях, вы тысячи раз видите одни и те же выражения лица, сопровождающие одни и те же действия. Может быть, этот накопленный опыт и объясняет чутье влюбленных? Чтобы выяснить это, я десятки раз показывала испытуемым повторяющиеся действия одного и того же незнакомца, чтобы имитировать ощущение, что они знают этого человека. Однако это не повлияло на их способность предугадывать чужие действия, что свидетельствует о том, что именно любовь, а не длительное общение порождает это чутье.
Затем у меня возник вопрос: распространяются ли когнитивные преимущества любви на другие социальные отношения? Способна ли любовь не только помочь взаимодействовать с партнером, но и улучшить понимание эмоций и намерений других людей — навык, который психологи называют ментализацией?
В своем увлекательном эксперименте Робин Данбар и Рафаэль Влодарски из Оксфордского университета обнаружили, что когда испытуемые думали о своих возлюбленных, то они значительно точнее оценивали психическое состояние незнакомцев, чем те, кого просили думать о близком друге[151].
Любопытно, что, хотя предыдущие исследования показали, что женщины от рождения более эмпатичны и лучше считывают эмоциональное состояние окружающих, в этом исследовании, когда испытуемых просили думать о своем партнере, способности мужчин, в частности в оценке негативных эмоций, оказались значительно выше. В ходе эволюции эта повышенная чувствительность к негативным эмоциям, возможно, помогала нашим предкам защищать своих партнеров и выявлять внешние угрозы для отношений.
Наверное, вы замечали, что влюбленные часто называют друг друга своей второй половинкой или родственной душой. Говоря о себе, они нередко используют местоимение «мы», а не «я». Они часто держатся очень близко друг к другу, автоматически берутся за руки, как будто быть единым целым — самая естественная вещь в мире. Для людей, сильно и страстно влюбленных друг в друга, обычная концепция взаимных уступок, характерная для других социальных отношений, неприменима. Они воспринимают победы партнера как свои собственные и чувствуют боль партнера при поражении или утрате. Им ничего не стоит отказаться от чего-то ценного или потерпеть некоторый дискомфорт, если это подразумевает какую-то выгоду для отношений, пусть даже она достанется только их партнеру.
Это больше чем сопереживание. Это результат того, что психологи называют саморасширением[152]. Теория саморасширения, разработанная социальными психологами и супругами Артуром и Элейн Арон, включает в себя два взаимосвязанных постулата о человеческой природе: 1) люди имеют врожденное стремление к саморазвитию и реализуют это стремление, следуя за своим любопытством, совершенствуя свои способности или используя открывающиеся возможности; 2) основной способ, которым они это делают, — близкие отношения, особенно романтические, в которых представление о себе («я») расширяется и включает в себя другого человека («мы»).
Саморасширение позволяет ощутить чужую личность как свою собственную. Как отмечает выдающийся психолог Барбара Фредриксон, когда пары испытывают это на себе, «границы между вами и не вами — тем, что находится за пределами вашего тела, — размываются и становятся более прозрачными»[153]. Она описывает это как «трансцендентность, которая заставляет вас чувствовать себя частью чего-то гораздо большего, чем вы сами». Альберт Эйнштейн испытывал это со своей первой женой, сербским математиком Милевой Марич. Его самоощущение было настолько тесно связано с ее, что при каждой разлуке он словно не был собой. «Когда мы не вместе, я чувствую себя неполноценным, — писал он ей. — Когда я сижу, мне хочется ходить, когда я гуляю, мне хочется домой, когда я развлекаюсь, мне хочется работать, когда я работаю, я не могу сидеть спокойно и концентрироваться, а когда ложусь спать, я недоволен тем, как провел день»[154].
Импульс к саморасширению объясняет, почему в исследованиях людей особенно привлекают потенциальные партнеры, имеющие качества, которыми они сами хотели бы обладать и которые присущи их идеализированному «я». Такой тип мышления, когда одна вещь (отношения) представляет собой другую (личность), по сути, метафоричен. А за метафорическое мышление отвечает когнитивная область любовной сети мозга — угловая извилина.
Как вы помните, угловая извилина — одна из немногих корковых зон высшего порядка, то есть она находится намного выше более примитивных подкорковых областей эмоционального мозга. Угловая извилина — небольшой треугольник, расположенный прямо за ухом в теменной доле. Эта область представляет огромный интерес не только для меня, но и для многих других нейроученых, хотя ее функции все еще до конца не изучены. Парадоксально, что, столь сильно активируясь на любовь, угловая извилина не реагирует на другие положительные эмоции, такие как радость или приятное удивление.