Пациенты с повреждением угловой извилины часто теряют способность понимать речь или выполнять простейшие арифметические действия. При стимуляции этой области некоторые пациенты, включая участников моих исследований в Швейцарии, испытывали внетелесные переживания[155]. Нам известно, что угловая извилина есть только у человекообразных обезьян и людей, а это означает, что среди всех областей мозга она эволюционировала одной из последних. Мы также знаем, что она активируется, когда люди мыслят творчески, создают неожиданные ассоциации или по-новому сопоставляют факты.
В своих исследованиях я обнаружила, что чем больше влюбленный человек воспринимает свою личность и личность партнера как одно целое, тем сильнее активируется угловая извилина[156]. Любопытно, что угловая извилина также помогает нам использовать не только метафоры, но и другие аспекты речи (а кроме того, отвечает за пространственное внимание, выполнение арифметических операций и автобиографические воспоминания, такие как наше представление о себе). Поэтому тот факт, что при сканировании мозг влюбленных светится, как рождественская елка, объясняет, почему они показывают более высокие результаты (по сравнению с контрольной группой, члены которой не влюблены или находятся в дружеских отношениях с партнером) в тестах на скорость чтения или в заданиях, измеряющих творческие способности или умственные навыки. Можно ли считать это секретным источником энергии любовной сети?
Вероятно, мне не нужно было проводить ни фМРТ, ни какие-либо другие научные исследования, чтобы подтвердить концепцию саморасширения и благотворного воздействия любви на разум. Я могла просто посмотреть на свои отношения. Наш с Джоном опыт был не чем иным, как когнитивной метаморфозой — значительным расширением представления о себе, которое стало включать в себя другого человека, как это описывали супруги Арон.
Поскольку до встречи с Джоном я никогда не влюблялась и у меня не было серьезных отношений, мне было интересно, насколько странные ощущения я буду испытывать, когда мы съедемся. Но самым странным было то, насколько все было естественно. Хотя я провела 37 лет в одиночестве, а теперь вдруг каждую ночь мне приходилось делить с кем-то постель, мне не понадобился период адаптации. У меня не было ощущения, что я влезла в чужую жизнь. Я чувствовала себя так, словно вернулась домой.
К моему приезду Джон разгреб свои шкафы и освободил для меня пару ящиков, думая, что этого будет достаточно. На самом деле он недооценил количество обуви в моих чемоданах. Я максимально эффективно использовала пространство и отдала всю одежду, которая не поместилась в шкаф, на благотворительность. Мне больше ничего не нужно было для счастья. У меня был он.
Многие люди стремятся в отношениях к некоторой «здоровой» дистанции друг от друга, разделяя работу и дом. Если бы они были вместе каждую секунду, то устали бы друг от друга. Но нам казалось, что мы проводили слишком много времени порознь, чтобы тратить еще хоть минуту на разлуку. Наше желание быть вместе казалось ненасытным: мы вместе бегали, стирали одежду, ходили за продуктами, чистили зубы. И конечно, мы работали вместе. Я начала работать вместе с Джоном на факультете Чикагского университета, где стала директором лаборатории динамики головного мозга, а также доцентом по поведенческой нейронауке на кафедре психиатрии в Притцкеровской медицинской школе при университете. Мы с Джоном были невероятно близки: вместе писали статьи, наставляли одну и ту же группу аспирантов, делили офис (на двери висела табличка «Супруги Качиоппо»), даже рабочий стол у нас был общий. Мы завели собаку — китайского шарпея по кличке Бачио («поцелуй» по-итальянски), который любил лежать у наших ног, когда мы работали.
Мы оба, каждый в отдельности, были чрезвычайно продуктивными учеными. И все же мы обнаружили, что, работая вместе, мы можем выявлять новые взаимосвязи и быстрее придумывать стоящие идеи. Мы были сильнее замотивированы, чем когда-либо прежде, и более открыты для новых взаимодействий и исследовательских парадигм. И хотя мы преуспевали в этих очень близких отношениях, мы заметили, что коллеги часто не понимали этого. Иногда я чувствовала холод во взглядах других профессоров, которые косо смотрели на меня из-за нашей разницы в возрасте или из-за того, что я делила с Джоном кабинет и решила взять его фамилию.
Хотя к тому времени у меня уже было более пятидесяти публикаций под моей девичьей фамилией Ортиг, мне нравилась фамилия Джона — Качиоппо, которая напоминала мне о моей итальянской родне, с которой я всегда была близка. К тому же можете считать меня старомодной, но для меня это был романтический поступок. Мне говорили, что мой поступок повредит карьере и станет плохим примером для других женщин-ученых. Это никак не укладывалось у меня в голове. Почему имя, которое выбирает человек, должно влиять на восприятие его работы? Именно тогда я почувствовала некоторую боль, хорошо известную людям с богатым опытом в любви. Хотя в отношениях есть только два человека, не только их мнение имеет значение.
После того как на совещаниях в лаборатории мои новые коллеги разнесли в пух и прах некоторые из моих идей для новых исследований, мы с Джоном решили провести секретный эксперимент. На следующем собрании он представил одну из моих исследовательских идей как свою собственную. Я изумленно наблюдала, как те же коллеги, которые раньше пренебрежительно отзывались о моей работе, теперь расхваливали ее на все лады.
— Я рад, что вам понравилось, — сказал Джон, — но вообще-то вам нужно сказать все это Стеф: это ее идея.
В какой-то момент мы решили перестать заботиться о том, что думают окружающие. Мы не собирались позволять им писать сценарий нашей истории любви, вешать на нас ярлыки или пятнать нашу личную жизнь своим мнением. У многих людей есть свои представления о том, какой должна быть любовь. Вспомните старое клише о том, что «от любви глупеют», которое подразумевает, что люди, находящиеся в страстных отношениях, всегда витают в облаках и думают только о себе. Все больше исследований показывают, что это совсем не так. Любовь обостряет наш ум, улучшает социальный интеллект и делает нас гораздо более творческими в паре, нежели поодиночке.
Глава 9. В болезни и здравии
Имейте достаточно храбрости, чтобы довериться любви еще один раз и всегда еще один раз.
Помню, в тот день наш домашний кабинет был так залит солнечным светом, что казалось, будто мы в отпуске и за окном не озеро Мичиган, а Французская Ривьера. Был 2015 год. Мы переехали из уютного дома в зеленом историческом районе Чикаго, где Джон жил много лет, в новую просторную квартиру напротив Линкольн-парка. Здание было как из сказки: вход, обрамленный позолоченными колоннами, и шикарный вестибюль, спроектированный французским архитектором Люсьеном Лагранжем. Оно немного напоминало мне Париж и казалось скорее отелем, а не многоквартирным домом благодаря команде отзывчивых и участливых швейцаров и охранников, которые позволяли нам чувствовать себя в безопасности и наслаждаться комфортом. Мы купили это жилье спонтанно, когда в одно нерабочее воскресенье Джон удивил меня, предложив съездить на показ квартиры. Это так соответствовало нашей спонтанной, незапланированной новой совместной жизни, что мы влюбились в это место и просто взяли и переехали.
Джон уже прошел тот этап жизни, когда его волновало, что думают о нем окружающие или как он выглядит в роли ученого. Большую часть своей жизни он прожил для других и теперь хотел быть самим собой. Однажды он положил глаз на мощный, но изящный двухместный спортивный автомобиль. Мы взяли его на тест-драйв, и это была автомобильная любовь с первого взгляда.
Люди, не знавшие Джона, полагали, что он выбрал эту машину, чтобы покрасоваться, или чтобы разрушить стереотипы, или потому, что переживал кризис среднего возраста, но на самом деле Джону просто нравилась эта машина, ее красота и мощь. Она резонировала с его истинным «я». Я редко видела его счастливее, чем когда мы ехали вдвоем по шоссе, он давил на газ (при этом соблюдая скоростной режим) и заставлял мощный двигатель реветь.
К тому же он знал, насколько она понравилась мне.
Прошло четыре года со дня нашей свадьбы — четыре года счастливой, страстной и продуктивной любви. Мы по-прежнему усердно работали, ведь наука была основой наших отношений, нашим общим увлечением, которое зажигало все вокруг. Но мы умели и веселиться. Благодаря нашим исследованиям мы стали популярны и часто выступали. Директора компаний доставляли нас на частных самолетах на корпоративные мероприятия, а наши ежедневники были исписаны турами в поддержку книг Джона и церемониями награждений. Мы посещали научные мероприятия в Белом доме и Национальном институте здоровья. Мы консультировали по вопросам любви и одиночества компании из списка Fortune 500, НАСА, Центры по контролю и профилактике заболеваний США, Вооруженные силы США.
С первых же дней нашего брака мы были настолько заняты, что так и не нашли времени на медовый месяц, поэтому решили, что будем праздновать каждый день какими-то простыми мелочами: тостами с утренней чашкой кофе, просмотром кулинарного шоу или спортивных передач, пробежкой у озера или совместной игрой в теннис. Когда мы бронировали билеты на самолет или столик в ресторане и нас спрашивали, отмечаем ли мы какое-то особое событие, мы всегда с готовностью отвечали: «Наш медовый месяц!»
— Поздравляю! — говорил официант или стюардесса. — Когда вы поженились?!
— Четыре года назад.
И все начинали смеяться. Это может звучать банально, но я искренне считаю, что для большинства людей, которые знали нас, наша история любви была вдохновляющей. Мы стали живым доказательством нашей науки, и нам каким-то образом удавалось делать ожидаемое неожиданным, сохраняя элемент загадочности и добавляя сюрпризы в повседневную жизнь. Джон часто удивлял меня, оставляя на моей клавиатуре записки со словами вроде