Шумно переговариваясь, они прошли в калитку мимо Данилки и старика. Девицы скользнули по ним наглыми козьими глазами и, увязая в гальке высоченными каблуками, заковыляли к крыльцу. Данилка молча проводил их глазами. Они стояли возле тесовых ворот храма, сверкающих своей свежестью: высокий худой монах в клобуке, из-под которого выбивались седые волосы и малец в мирской одежде, вихрастый, с веснушками на переносице. Старый да малый, как говаривали издревле на Руси. А мимо них в волнах дорогого коньяка и косметики шла хохочущая толпа. Кодла самодовольных и удачливых, ухвативших бога за бороду. Это были пришельцы из чужого, враждебного мира.
– Каиново отродье, – чуть слышно пробормотал старик.
– Деда, почему они такие? – совсем по-мирскому, как родного деда, спросил Данилка. Он поднял голову и посмотрел вверх, на старца. У того дернулось лицо. Может от доброго слова «деда», может от увиденного.
– Молчи, отрок, молчи, – костлявая ладонь сжала плечо мальчика. – Заблудшие они. Не ведают, чего творят.
Кодла тем временем, топоча по крыльцу, ввалилась в помещение церкви. Там было тихо. Со старых иссохших стен смотрели святые. Смотрели строго, немного утомленно от своей многолетности. Молодой послушник, стоявший в иконной лавке, поднял глаза на вошедших.
– Женщинам в храме с непокрытыми головами быть не полагается, – дружелюбно, но твердо сказал служитель. Затем, оглядев, мужчин, добавил: – Да и вы бы привели свои одежды в порядок.
– Да будет тебе, братан. Девочки покаяться пришли. Правда, девочки? – балагурил крепыш.
– Остановитесь, рабы божьи, не гневите бога. Он вас не услышит, – так же твердо произнес монах.
– Погоди, брателло. Не гони волну. На вот тебе, на развитие храма, – коротыш сунул монаху зеленую бумажку за пояс рясы. Бумажка противно хрустнула.
Данилка знал этого послушника. Он еще не принял постриг, а приехал из академии на послушание. Звали его Андрей. Черный пушок бороды оттенял его бледное лицо и подчеркивал молодость. С ним было интересно разговаривать. Он переводил церковные сложности на мирской язык, и все становилось понятно. Данилка увидел, как потемнели глаза послушника, но только на мгновение. Он справился с собой и как-то буднично протянул платки девицам. Те уже не хихикали и не поднимали глаз. Столько спокойствия и уверенности в себе было в Андрее, который стоял перед жлобьем, что старик-келарь чуть слышно пробормотал:
– Молодец, сыне, молодец.
Андрей встал так, что закрыл собой вход в алтарь, да и подход к иконам тоже. Щуплая фигура послушника перекрыла собой церковь, и он не дал откормленным быкам паскудить святое место. Что-то произошло в этой кодле. Бычок застегнул рубашку, а тот, что постарше подтянул штаны. Андрей заговорил. Заговорил мирским языком об истории храма. Данилка понял, что Андрей устроил обычную экскурсию. Он не видел этих людей. Он стоял и рассказывал в пустоту. Это быстрее всего дошло до девиц. Они неловко развернулись и, забыв про покаяние в грехах, пошли к выходу. Одна что-то шепнула тому, что постарше.
– Ладно, батя, будет тебе, – перебил он священника. Но как-то буднично, без бравады.
– Девочки, ставьте свечи и поехали, – это он сказал уже девицам.
Он подошел к прилавку и положил бумажку. Она тоже была зеленая.
– Хватит? – Спросил он Андрея.
– Это храм, здесь не торгуются, – смиренно ответил тот.
Кампания вышла. Их долгим взглядом провожал Андрей. За поясом рясы у него торчала зеленая бумажка.
Данилка ждал, что сейчас разверзнутся небеса и Бог, справедливый и всевидящий, покарает богохульников. Накажет хамство, не допустит глумления над святыми. Он даже прижмурился в ожидании. Но тихо было в округе. Пела свою нескончаемую песню речка Печенга, да посвистывал ветер в ветвях ближайшей березы. Слышно было, как хлопнули дверцы, и машины, пыля на повороте, резво пошли по дороге на границу. Затих шорох дорогих шин, очнулся Данилка и в продолжение своих мыслей произнес:
– Почему он их не покарал, отче? – старец долго молчал.
Он проводил глазами этот сверкающий кортеж и нехотя сказал:
– Бог от них отвернулся, сыне. – Потом еще помолчал и добавил: – От всех отвернулся, время каиновое.
Данилка еще хотел спросить у старца, но подошел Андрей и, взглядом указав на бумажку, спросил:
– Что с ней делать? Горит сатанинским огнем.
– Ничего не делай. Положи в кружку на строительство храма, – как-то буднично произнес келарь. Потом добавил: – Сам не хочешь, вон, пусть Данилка отнесет, ему сподручнее.
– Ну-ка, отрок, вытащи эту бумажку да брось в церковную кружку, – обратился он к Данилке.
Тот вытащил у безмолвного Андрея купюру и направился к прилавку. Но старец его остановил.
– Погоди-ка. Покажи, чем это они церковь отблагодарили.
Данилка подал деньги старцу. Тот взглянул на нее. На старика глянуло гладко выбритое иноземное лицо в парике.
– Вроде как не рубли, зеленая, – прищурясь, продолжал рассматривать купюру старик.
– Доллар это, отче. Американская валюта, – пояснил Андрей.
– Доллар, – протянул изумленно старик. – Американский. А что, у нашего правителя свои деньги закончились? – спросил он Андрея.
Тот даже не понял: издевается старец или по недомыслию. Но на всякий случай пояснил, что в России все деньги в ходу.
– В ходу, говоришь, – задумчиво сказал старик. Помолчал, потом добавил: – немец, тот тоже рейхсмарки в Россию завез. Даже расплачивался ими. – Заметив недоуменный Данилкин взгляд, пояснил: – В оккупации, сыне, на захваченных землях.
Все помолчали.
– В ходу, говоришь. А наши рубли уже ничего не стоят. Да-а-а. Оказывается, и войны не нужно, чтобы страну завоевать, – рассуждал старец. – Умно! Умно, ничего не скажешь, – продолжал он бормотать. – Русскую душу за американскую валюту растлевают, – вскинул он кустистые брови на Андрея. Тот стоял, потупившись, словно был виновен в политике нового правительства и инфляции рубля. Данилка стоял и вертел в руках доллары.
У ворот остановилась серая «Волга». Это была машина настоятеля. Из нее вылез отец Владимир. Выглядел он усталым, у губ обозначилась жесткая складка. Остановившись у ворот, он перекрестился на крест и подошел к монахам. Те молча поклонились ему.
– Это что у тебя? – спросил он Данилку, теребящего злополучную бумажку.
– Да вот, Андрею дали на пожертвование. Американская валюта называется, – нехотя произнес старик.
– Это те, с кем мы сейчас встретились? – догадался отец Владимир.
– Оне, оне, – прокряхтел старец.
– Ну, у них других и нет, – почему-то весело ответил отец Владимир.
– Положи в кружку. На строительство храма пойдут, – сказал он Данилке.
– Чего пригорюнился? – повернулся настоятель к понуро стоящему Андрею.
– Противно все это, – нехотя произнес он.
– Противно? – переспросил недоуменно отец Владимир. – Противно? – уже жеще, с металлическими интонациями возвысил голос настоятель: – А ты думаешь, каково мне разговаривать с этими и им подобными. Мало разговаривать! Крестным знаменем осенять тех, кто вчера научный атеизм сдавали, а сегодня в веру ударились. Кресты понадевали. В церковь пошли. Знаешь, как их прихожане прозвали? – И, не дожидаясь ответа, произнес: – «Подсвечники»!
– А ты – противно, – уже мягче обратился он к Андрею. – Это война, Андрей. Война за души. Она потяжелее других войн будет. Правда, отче? – обратился он к безмолвному старцу. Тот грустно кивнул головой.
– Держись, Андрей, держись. Будь стоек. Такого еще на Руси не было со времен монголо-татар. Деньги эти не зря появились. Растлить, Россию нужно растлить! И это им пока удается! – повысил голос отец Владимир.
– Это тебе испытание, – обратился он к Андрею. – В академии легче. Изучай теологию, участвуй в диспутах. А здесь каждый день война. Народ не зря к вере повернулся. Пока от необходимости, а не по потребности. Но придет время, и потребность в Вере возникнет. Опомнится народ, опомнится.
– Ох, не скоро, – вздохнул старик-келарь.
– Не скоро, – согласился отец Владимир: – Народ, как овцы заблудшие, позволил отобрать у них все. Но пройдет время, и появится на Руси новый Сергий Радонежский, а с ним и Дмитрий Донской.
Отец Владимир потрепал замершего Данилку по нестриженным вихрам и обратился к старику:
– Пойдем, отче. Поговорим о делах наших строительных. Они ушли.
– Андрей, – дернул Данилка застывшего послушника за рясу. – Что такое искус?
– Искус? – переспросил Андрей. Он что-то хотел ответить, но передумал. И неожиданно предложил: – Давай на речку сбегаем. Пока время свободное есть! И, не дожидаясь ответа, побежал к реке. Данилка – за ним.
Старец
Старик-келарь не спал. Ходики отбили двенадцать часов. Он не любил полночь.
– Вот еще один день прошел. Близится смерть, близится, – бормотал он, глядя, как одна стрелка спряталась за другую.
Часы равнодушно тикали. Он не любил электронные часы за беззвучность. Ему казалось, что время подкрадывается и застает человека врасплох. Бессонные ночи без тиканья часов порождают не мысли о будущем, а воспоминания, как это бывает у старых людей. Терпел только ходики, гири которых лично подтягивал каждое утро.
– Зачем вам время, – говорил он братии, – ваше время в молитвах, а на молитву колокол соберет. Все мы держим путь в Царствие Небесное, куда попадем в положенный нам срок. Не нужно только торопиться туда, и по пути с нами случается многое. Лишь глупцы ропщут на небеса и слишком уж из-за неприятностей переживают, забывая, что избежать их просто невозможно. Бог свидетель, все эти неприятности и испытания неизбежны.
Смерти он не боялся. Боялся только пропустить появление мессии. А что он должен появиться, он не сомневался.
– Вседозволенность царит на Руси. Люди про Бога забыли и Веру утратили, – говорил старец.
Он преображался в такие минуты. Становился еще прямее. Глаза, казалось, пронзали насквозь.
Старец очень удивился бы, если бы ему сказали, что его рассуждения были в той или иной форме написаны в классических произведениях русских и европейских писателей. Удивился бы, но не особенно. Он пришел к своим мыслям через свою долгую жизнь. А это сложнее, чем раздумывать о судьбах человечества в комнате «под сводами».