Мир перевернулся. Еще недавно ему достаточно было быть примерным гражданином, хорошо делать свою работу, помогать соседям, слушаться Правление и не задавать вопросов, и он был счастлив тем, что просто живет в таком замечательном месте с такими прекрасными людьми. А теперь он отправился в путь – непредсказуемый и опасный, не очень представляя себе, куда он может его привести, с парнем, которого он знал всю свою жизнь, но до путешествия не перемолвился и сотней слов. Он оставил все: работу, которую хорошо знал, друзей, с которыми была выпита не одна кружка пива, привычный уклад жизни и представление о том, кто он есть. Оставил. И не жалеет. Потому что вместе со всем этим там, в туманном Городе, остались страх, обман, предательство, насилие, унижение и жизнь без возможности что-то изменить.
Наутро Себастьяну стало лучше, жар совсем спал, и можно было идти дальше. Вдвоем валуны одолеть оказалось проще, чем представлялось вначале. И спустя несколько часов, взмокшие и грязные, они все же оказались в заветном сосновом лесу. Тонкие высокие стволы, такие, что даже если закинешь голову, с трудом увидишь верхушку, отсутствие подлеска, сухая, покрытая сосновыми иглами земля, пружинящая под ногами, воздух, пропитанный удивительным тонким запахом хвои, делали этот лес волшебным. Ганс почувствовал, что ему даже не хочется двигаться дальше: настолько этот лес отличался от всего того, что он видел прежде. Они решили вымыться в ручье, постирать и просушить штаны, подлатать обувь. Из веток выстроили себе подобие шалаша, дров для костра тоже было вполне достаточно. К концу третьего дня возле вечернего костра у них вышел неожиданный спор.
– Это самое лучшее место на острове, – говорил Ганс, шевеля палкой дрова, на что те отзывались снопом приветливых искр, – здесь почти нет ветра, удивительный воздух, тишина, здесь я бы мог остаться. Из таких деревьев, наверное, со временем можно построить дом, и жить в нем будет приятнее, чем в каменном, где вечно стыло и промозгло. Я бы остался. А ты?
– Я бы – нет. – Себастьян по сравнению со спокойным и умиротворенным Гансом выглядел очень обеспокоенным и все более напряженным день ото дня, пока они оставались в сосновом лесу. – Мы же хотели вырваться с острова, увидеть другие земли!
– Так мы и вырвались. Ты видишь здесь хоть одного Смотрителя? А этот лес, чем тебе не другая земля? Ты разве видел где-нибудь такую землю?
– Но здесь же все равно везде туман, а ты хотел увидеть солнце! – Себастьян в свете костра почему-то стал больше похож на отца, а может, все дело было в его уверенном голосе.
– Солнце. Да есть ли оно? И как нам его искать? Да и найдем ли мы хоть что-то лучше, чем этот лес?
– Оно же тебе снилось, ты же рассказывал! Как ты можешь теперь отказываться от своей мечты?!
– Я не отказываюсь, я просто подхожу к этому здраво. Если мы продолжим путь, мы можем это прекрасное место потерять, а нового не найдем. Так есть ли смысл?
– Смысл есть всегда! Во-первых, мы можем сюда вернуться, если не найдем ничего лучше. А во-вторых, мы, по крайней мере, не будем жалеть, что отказались от того, что с таким трудом вынашивали, когда перепробуем все, что возможно.
– Не кипятись, Себастьян, давай вернемся к этому разговору через пару дней.
Ганс встал, взял из костра тлеющее полешко и решил прогуляться и подумать. Его злило, что младший по возрасту Себастьян указывает ему, что следует делать. Да если бы не он, сын рыбака до сих пор таскал бы и чинил сети, каждый день выходя в море! Уже возвращаясь к шалашу, он, опустив руку в карман, вдруг нащупал что-то маленькое и круглое, в первый момент даже не разгадав, что бы это могло быть. И только подойдя ближе к костру, заметил, как маленькая кругляшка вспыхивает на его ладони желтым светом, Ганс вспомнил о талисмане – подарке маленькой девочки.
– Ты прав, – хлопнул он по плечу слегка сникшего Себастьяна, – ты прав. Я забыл про солнце. Конечно, мы пойдем дальше. Завтра с утра мы снова отправимся в путь.
Оставляя по дороге знаки, на случай если они захотят вернуться на то же место, они стали продвигаться дальше, продолжая огибать Гору справа. К вечеру, на третий день пути, Ганс стал замечать, что к запаху хвои начал примешиваться другой запах: знакомый и одновременно беспокоящий. Запах моря.
Заночевав в лесу, следующим утром они действительно вышли к морю. На этом берегу оно было немного другим: не оглушающе шумным, не рвущимся к скалам в безуспешном стремлении их разрушить, а тихим, спокойно наплывающим на пологий песчаный берег, но при этом таким же утопающим в тумане. И если у Ганса еще были слабые надежды на то, что остров все же окажется не островом, то теперь они почти угасли.
Они решили разбить лагерь на берегу, и пока Себастьян таскал бревна для шалаша и костра, Ганс решил исследовать территорию – пройти вдоль берега, насколько позволит береговая полоса. В одной стороне песок вскоре сходил на нет и начинались скалы, очень похожие на те, что Ганс видел много раз. В другую сторону можно было идти чуть дальше, но и там вдалеке береговая полоса постепенно переходила в высокий утес.
Вечером, сидя у костра и поедая куропаток, Ганс заметил, что вокруг них крутятся, садятся на песок, пытаются утащить обглоданные кости странные птицы, совсем непохожие на привычных глазу чаек, – черные, со странными, крючковатыми, тоже черными клювами. Размах их смоляных крыльев и низкий хрипловатый крик наводили на Себастьяна настоящий ужас, он тут же стал называть их «пророческими». А то, что птицы не очень боялись палок, которые он швырял в них, рождало в нем еще больше ужаса и какого-то мистического трепета.
– Мне кажется, что мы должны вернуться в лес или отправиться дальше вдоль берега, насколько далеко сможем пройти. Эти черные птицы – плохой знак, они – вестники смерти. Я откуда-то точно это знаю. Нам нужно уйти от них подальше.
– Хорошо, посмотрим, когда наступит утро. – Гансу, наоборот, птицы показались каким-то важным хорошим знаком, ему как будто бы надо было что-то вспомнить, что-то важное про этих птиц.
Рассвет наступал необычно, но что именно в нем необычного, сначала трудно было разобраться. Свет. Странный свет со стороны моря. Молочный туман как будто полегчал и завис над водой… Там, на таком непривычно далеком, глубоком горизонте что-то красновато-оранжевое, величественное. Все вокруг окрашено этим светом, который трудно описать. Гансу кажется, что если рай где-то есть, то там именно такой волшебный свет. Он будит Себастьяна и, не находя слов, показывает ему в сторону моря.
– Что это?.. – Спросонья тот отчаянно трет глаза. – Это и есть солнце?
Они молчат. Сидят на песке и боятся пошевелиться – страшно каким-то нелепым движением разрушить эту картину, прекраснее которой они никогда не видели в своей жизни и даже не могли себе вообразить…
Им кажется, что все заканчивается слишком быстро: солнце уходит куда-то вверх, и туман опускается вниз, как занавес, обозначив конец великолепного представления. Они еще какое-то время сидят, не двигаясь, как будто ждут, что солнце вот-вот еще раз появится в этой щели между двумя мирами.
«Как ты думаешь, мы завтра увидим его снова?» – хочется спросить ошарашенному увиденным Себастьяну, но ему кажется, что вопрос может прозвучать немного по-детски, и он решает промолчать, тем более что для описания того, что они только что видели, слов у него не находится.
– Ты видел: там, немного справа от солнца, было ли еще что-то, кроме моря? Как будто бы другая земля. Как думаешь? Ты видел? – Ганс оглушен тем, что предстало перед их глазами, но в отличие от по-прежнему неподвижно сидящего Себастьяна он вскакивает и бегает возле воды, наклоняясь периодически к самой земле, как будто пытается заглянуть за занавес низковисящего тумана.
– Нет, я смотрел только на солнце.
– Мы посмотрим завтра еще раз, но я почти уверен, что мне не показалось.
Поздней осенью Анна решилась на поступок, удививший ее саму: она собралась съездить к Вере в Питер, хотя бы на один день, чтобы не очень надоесть. Та звала ее регулярно, но только сейчас что-то внутри созрело для путешествия. Конец ноября, конечно, не самое удачное время для подобного рода вояжей, но для поездки в гости и задушевных разговоров оно показалось Анне вполне подходящим.
Город на Неве встретил ее мелким дождем, висящим в воздухе, не долетающим до земли, и пронизывающим ветром, заставляющим прохожих быстрее забегать в метро. На подруге было немного чудное пальто цвета так любимого Анной в детстве мороженого крем-брюле, с большими пуговицами и трудноописуемым воротником, очередной немыслимый берет едва прикрывал задорно торчащие рыжеватые вихры. Анна тут же поняла, что ей совершенно необходимо начать менять собственный гардероб: рядом со стильной Верой она смотрелась блекло и старомодно.
Подруги решили начать свой день с ароматного кофе в кафе неподалеку от вокзала – без него, казалось, в такую погоду невозможно открыть глаза и начать жить. В Вере что-то неуловимо поменялось за то время, пока они не виделись: глаза по-прежнему сияли, но в них как будто поселилась печаль, и даже ее улыбка слегка отдавала обреченностью, как черный кофе – горечью.
– Ну как ты? – спросили они одновременно и рассмеялись.
– Вот решилась к тебе приехать. Я очень скучала. Твои письма иногда были для меня настоящим спасением. Спасибо тебе, что не перестала мне писать еще в самом начале. Я когда перечитываю те свои письма, то от стыда аж не знаю, под какую лавку залезть. Как ты только меня такую вынесла?
– Ты просто была в тупике, тебе было плохо, а я понимала и знала, что это пройдет, как только ты начнешь заниматься собой. Ну если не сразу, то постепенно точно. Я очень рада, что ты все-таки пошла к психотерапевту. Так значительно повысилась вероятность того, что ты справишься. Поверь, у меня будто камень с плеч упал, когда я поняла, что ты будешь туда ходить.
– А я регулярно подумываю о том, чтобы бросить. Шучу. Ну не совсем шучу – хочется бросить часто, но не брошу, конечно. Куда уж я теперь… Я чувствую, что помогает, хотя, как говорят, «воз и ныне там». Я все на той же работе и в том же Свиблово.