Тодд взял канапе с ее подноса и, не посмотрев на содержимое, отправил в рот, продолжая размышлять о близости этой девушки. Ему хотелось, чтобы она взглянула на него, хотя бы раз, просто доказав ему самому, что он существует. Она не интересовала его в сексуальном плане – ему скоро четверть века, но даже в пятнадцатилетнем возрасте он не хотел связываться с ровесницами, – однако что-то привлекало его в ее невозмутимой манере, в решительном отказе смотреть на него, отчего он ощущал себя удручающе иллюзорным и никчемным. Никто пока не заговаривал с ним в этом зале, гудящем голосами: со всех сторон доносится болтовня, восклицания, все общались друг с другом. «Посмотри на меня», – внушал он девушке, чувствуя на языке вкус неизвестного канапе – нечто влажное со вкусом сыра и рыбы. Нечто с обилием приправ. Отвратительно. Он с трудом проглотил закуску, подавив рвотный позыв.
Она так и не удостоила его взглядом и, забрав поднос, направилась к компании женщин среднего возраста, которые увлеченно обсуждали туфли новобрачной.
Проглотив остатки, Тодд обильно запил их вином и окинул взглядом зал, прикидывая, чем бы занять себя. Он увидел выглянувшую из-за какой-то двери новобрачную, она неистово махала одной из подружек невесты, приведя последнюю в страшное замешательство. Взопревший фотограф с отчаянием пытался уговорить мальчика в идиотском матросском костюмчике спокойно постоять рядом с матерью новобрачной. Тодд заметил, глянув в окно, как три или четыре аспиранта, вроде него самого, резвились на клочке газона, сбросив туфли и кидаясь ими друг в друга. Он увидел Сьюки, соседку по квартире, она стояла в дверях, покуривая сигарету и выдыхая дым через плечо. Он осознал, что никто не смотрел на него: ни одна живая душа.
Тодд почувствовал, как им овладевает привычная идея. Ее смелость, рискованность и дерзость взволновали его. Сердце учащенно забилось, а рука, запущенная во внутренний карман пиджака, начала ощупывать содержимое. Флакончик с защитным колпачком, его поверхность соблазнительно прохладна, но бесполезна в данный момент, когда он может пользоваться лишь одной рукой. Блистерная упаковка, наполовину пустая, но что в ней за содержимое? Он не смог вспомнить. Две, нет, три торпедирующих сознание и дарующие кайф пилюли, одна с упругой гладкой поверхностью, две другие порошкообразны. Одна круглая таблетка, возможно, чего-то седативного, и три марки с капсулами ЛСД.
Время от времени Тодд принимал наркотики, но не столько из-за их накатывающей и откатывающей зависимости, хотя она тоже сказывалась, сколько потому, что ему вообще нравилось подвергать себя испытаниям. Сможет ли он справиться с этим делом. Если удавалось удержаться от приема, он кайфовал почти так же сильно, словно был под наркотой. Сможет ли он, находясь на этом чудовищно дорогом, изумительно нелепом и церемонном представлении, полном самодовольных деятелей возраста его родителей – докторов, законоведов, военных, аукционистов, – заглотнуть фармацевтическую продукцию так, чтобы ни у кого из них не появилось ни малейшего подозрения в его действии?
Он предпочел выбрать единственную круглую таблетку. Может, успокоительного, может, еще какой-то дряни. Либо стимулятор, либо депрессант. Трудно сказать. Рука резко взлетела ко рту; жесткая оболочка мгновенно прилипла к своду неба. Один глоток – и дело сделано.
Никем не замечено! Опять-таки! Тодд торжествующе оскалил зубы, громко вздохнув. Дама в бирюзовом костюме и такой же шляпке оглянулась и бросила на него озабоченный взгляд, выдававший завуалированное смятение, и быстро отвернулась.
Тодду не нравилось думать о своих делишках как о «бизнесе». Такое слово ему особенно не нравилось. Его кузен занимался «бизнесом», работая за пределами своей квартиры в Лидсе, имея список клиентов, команду курьеров, выделенную телефонную линию – в общем, целый офисный набор. В сравнении с ним Тодд – просто мелкая сошка. Он подсаживал друзей. Получал особые заказы, в основном от кузена, который всегда с удовольствием помогал ему. Он распределял запасы – умеренно, как предпочитал думать, осторожно и избирательно – по всему университету. Он известен определенному кругу лиц; он получал запросы от друзей друзей, имевших надобность в его ассортименте для компании, вечеринки или выходных на природе. Он пополнял свой скромный грант на значительную сумму наличных: оплачивал квартиру и электроэнергию, покупал зимнюю обувь, предотвращал угрозы библиотечных штрафов, ходил в мелкооптовые магазины, закупая там изрядные запасы риса, консервированных бобов, пакетов лапши. Только актуальные продукты. Он не позволял себе никаких шикарных машин и шмоток.
В отличие от кузена, он ничуть не походил на торговца наркотиками. И у него имелось идеальное прикрытие: наука, аспирантура, преподавание по специальности «Воображаемая документальная литература». Он выглядел как типичный аспирант: ученый, на грани благородной бедности, проводивший слишком много времени в пыльных архивах, горбясь над книгами, библиотечный книжный червь. При самом богатом воображении он никак не тянул на торговца наркотиками.
Он также соблюдал строжайшие правила. Никакой наркоты в будние дни: субботние вечера и по особым случаям. Он не идиот. Он понимал, что мозги его единственная ценность, единственное средство для обеспечения долгосрочной занятости, и он намеревался сохранить их в хорошем рабочем состоянии. Каждому бывает необходимо подумать, как обычно говорит Дэниел.
Он почувствовал толчок в спину, и знакомый голос шепнул ему на ухо:
– Я видела.
– Сьюки? – Тодд глянул туда, где она стояла минуту назад, но место у двери опустело.
– Что видела? – уточнил он, не оборачиваясь.
– Дай мне чуток, – попросила она, опять кольнув его в спину каким-то острым предметом, похоже, неуместным на свадьбе.
– Какой чуток?
– Да все равно, что там у тебя.
Он обернулся. За ним действительно стояла Сьюки с ридикюлем, но острым предметом оказался просто уголок ее сумочки. Он пожал плечами и улыбнулся.
– У меня больше нет.
– Врешь.
– Нет. Честно.
– Вранье! – пробурчала она, топнув ножкой.
– Но если ты предпочтешь предъявить иное требование к фармакопее[71] Тодда Денхама, то будешь более желанна в моем кабинете.
Сьюки вздохнула, теряя интерес.
– Может, позже, – проворчала она и, роясь в сумочке в поисках зажигалки, добавила: – Интересно, много ли здешних гостей, по нашим прикидкам, успело переспать с новобрачной?
Тодд с любопытством обозрел зал.
– Мужского или женского пола? – уточнил он.
– Мужского, – закатывая глаза, буркнула Сьюки, – очевидно. Она едва ли тянет на извращенку.
– Неужели?
Скорчив рожицу из набора «что за дурацкий вопрос», Сьюки снизошла до ответа:
– Разумеется, нет. Прибереги свои дешевые лесбийские фантазии до другого случая. Итак, каковы наши прикидки? – Она кивнула в сторону крупного бритого парня, который показался Тодду смутно знакомым. – Вот этот наверняка.
Тодд показал на блондина с семинара по рассказам о воображаемых путешествиях восемнадцатого века.
– И вон тот.
Сьюки глубокомысленно кивнула и обвела взглядом компанию.
– Возможно, еще этот.
– А как насчет того, как там его, с кафедры антропологии?
– Да, и не забудь Дэниела.
– Дэниел не спал с ней, – Тодд удивленно оглянулся на Сьюки.
Она вздернула бровку.
– Нет, нет. Я уверен, ничего не было.
– А мне говорили другое, – Сьюки склонила голову. – Более того, я слышала, что это было на прошлой неделе.
– На прошлой неделе? – Тодд мельком глянул на новобрачную, которая нервными пальчиками поглаживала сзади свою затейливую прическу, потом перевел взгляд на новоявленного супруга, который уже без пиджака хохотал над какой-то шуткой. – Невозможно, – уверенно заявил он, – вранье. Не мог он. Только не теперь. Последнее время он никого не водил, с тех пор как… В любом случае, она не в его вкусе.
– Неужели у него все-таки есть какие-то приоритеты? – съязвила Сьюки, округлив глаза. – Кто бы мог подумать! Он ведь всегда проповедовал эгалитаризм. Или, по меньшей мере, долгое время, до полного фиаско с Николь. – Она поднялась на цыпочки и повертела головой. – И кстати, где он пропадает?
Тодд удержался от быстрого ответа. Он всегда знал, где находился Дэниел. Такое у Тодда хобби, он умел отслеживать друга, как ищейка.
– Внизу, по-моему, – небрежно бросил он. Тодд предпочитал держать эту способность, этот талант в тайне. – Хочешь, пойдем и найдем его? – предложил он.
Они спустились по одной из трех лестниц – изгибающийся пролет среднего размера привел их в коридор с низкими потолками, освещенный украшенными бахромой люстрами, где поблескивали стеклами шкафы с обиженными на вид куропатками. Они прошли мимо алькова, где дама в платье телесного цвета сцепилась в страстной схватке с мужчиной в белой рубашке. Сьюки незаметно проскользнула дальше, но Тодд, шагнув в альков, издал напыщенное покашливание, вынудив их разорвать объятия и взглянуть на него изумленными, испачканными тушью лицами.
На нижней лестничной клетке изнуренная мать в потемневшем от пота платье безуспешно пыталась собрать шумную стайку детей. Повернувшись к Тодду и Сьюки и, похоже, не видя их, она крикнула:
– Я ведь предупредила их о сервировке мороженого! Но разве они послушали?
В ответ Сьюки, держа в одной руке зажигалку и сигарету, зажала последнюю зубами и сразу прикурила. Мать пристально глянула сначала на Тодда, потом на Сьюки, словно не могла поверить своим глазам. Тодд начал смеяться, поначалу тихо, потом осознал, что им овладевает безудержный смех. Он попытался опереться на Сьюки, а когда она отпихнула его, привалился к стенке ближайшего книжного шкафа. Неужели начало действовать? Трудно сказать. Но что-то просочилось в кровь и определенно вскружило голову. Вроде как от недосыпа, но в более мягкой манере. Конечности налились приятной тяжестью, а лампы в коридоре начали испускать преломленные потускневшие лучи.