Найл делал то, что обычно делал, когда что-то расстраивало его: он начал перечислять известные особенности данной ситуации, конкретные факты. Первое: он сидит в комнате дома, который не имеет даже адреса, окруженный незнакомыми людьми. Второе: за окном разворачивается непостижимая игра, и в нее играют девочки, у которых есть с ним общие гены. Третье: его отец, кумир и демон его жизни, провернул очередной мастерский трюк с исчезновением а-ля Гудини. Появился очередной дом, где есть признаки его отца, Дэниела, но сам он в настоящее время отсутствует. Куртка на дверном крючке, книги по лингвистике и психологии на полках, рыжеволосые дети за окном. Четвертое: он не имеет возможности вернуться в Штаты в силу того, что денег на счету хватило только на билет в один конец. Покупая тот билет, он рассудил, что сможет решить эту проблему позже. Пятое: в этой стране у него нет совершенно никаких знакомых теперь, когда он узнал, что отец больше не живет здесь. Шестое: рядом с ним, держа его за руку, сидит исчезнувшая для мира кинозвезда.
Найл склонил голову к этой женщине, и от этого движения тарелка начала соскальзывать с колен. Драконы и единороги вдруг проявились, попав под луч солнечного света, их полустертые очертания вспыхнули и заискрились, вобрав в себя жизненный свет, словно обретя фосфоресцирующие, волшебные свойства.
Абсолютно правильные мечты
Клодетт и Дэниел, Донегол и Лондон, 2013
Клодетт стояла возле окна спальни, глядя на гравиевую дорожку, где темнел, как обычно, припаркованный автомобиль.
Она смотрела, но ничего не видела. Не видела сделанных из покрышки качелей, покачивающихся в разные стороны на четверть оборота; не видела гладь пруда, нарушаемую здесь и там алебастровыми заостренными лепестками кувшинок; не видела сойку, взлетевшую с газона в небеса.
Утро дышало прохладой, по долине стелился туман, но позже солнце рассеет эту сырость. Может, даже сейчас, оно уже подсвечивало сзади облака; его лучи могли прорваться к земле в любую минуту.
Стоя возле окна, Клодетт думала о многом. Некоторые мысли приземленны: нужно заправить кровать, прибрать на кухне, выгулять собак, наколоть дров. Другие мысли сплетались, порождая более абстрактные образы: они переносили ее в Кералу, где она купила эти понравившиеся ей тогда кожаные тапочки, переносили в ту жару, влажную жару с яркой палитрой специй на улицах, выставленных в джутовых мешках, к красочным горкам шафрана, кумина и куркумы, насыщавших воздух пряными ароматами. И: повезет ли сегодня детям с солнечной погодой или у них будет так же сыро, как здесь? Трудно сказать. И: эту рубашку Дэниел носил, когда она впервые увидела его, такая же синяя, как стены домов на той улице специй в Керале, более насыщенная синева, чем безоблачное небо, ткань на воротнике и манжетах выцвела из-за того, что он обычно…
Клодетт резко отвернулась от окна, переходя к активным действиям, без разбора собрала с пола разбросанную одежду и закинула на кровать, не обращая внимания, если что-то опять соскальзывало на половицы. Она взяла с туалетного столика щетку для волос и, начиная причесываться, направилась к лестнице.
«Впервые дети уехали от меня, впервые, – мысленно констатировала она, – впервые я осталась без них». Продираясь щеткой через спутавшиеся волосы, она поморщилась. Впервые. Это вызывало странные чувства.
В сотнях миль к юго-востоку, в Лондоне, в этот самый момент Дэниел лежал на боку в кровати. Он следил, как сменяются красные цифры на его будильнике. «5», получив добавочный элемент в левом нижнем сегменте, превратилась в «6», чтобы стать «7», цифре «6» придется во многом измениться, и с левой, и с правой стороны, и даже в середине; единственное утешение, мысленно заметил он, что «6», которой скоро грозит стать «7», потом обретет всю сегментную полноту в «8».
Он следил за поминутно сменявшимися цифрами, и вскоре в часовой половине экрана появился новый значок. В минутной половине высветились очертания двух нулей, наименее любимая Дэниелом цифровая конфигурация, и тут же включилось радио. Голос диктора сообщил, что точное время семь часов утра, и сейчас ему предстоит услышать новости. Колокольный звон Биг-Бена сменился странным набором звуков, их называют, как пояснила ему Клодетт, «радиосигналом точного времени», почему-то они всегда наводили его на мысль о яблоках с их бордово-коричневыми семечками – и именно такой радиосигнал символизировал начало нового утра в Лондоне, очередного рабочего дня.
Однако сегодня не для него, вспомнил Дэниел, отвернувшись и натянув одеяло на голову.
В гостиной Клодетт пробежала рукой по каминной полке, ища коробок спичек, чтобы зажечь плиту.
Она сомневалась, правильно ли поступила, разрешив Найлу взять Мариту и Кэлвина на экскурсию по «Мостовой гигантов»[95]. Не слишком ли еще мал Кэлвин для такого долгого путешествия, и сумеет ли Найл совладать с двумя непоседливыми родственниками, и не укачает ли Мариту от поездки в машине? Хотя вчера вечером во время телефонного разговора их голоса звучали жизнерадостно, взволнованно и потрясенно, когда они рассказывали о молодежной турбазе с ее спальными местами, строго определенном времени кормежек и списках тамошних правил. Найл сообщил, что доехали они хорошо, чувствуют себя отлично, так что ей нечего беспокоиться.
Обнаружив спички под книжкой, Клодетт просто сунула их в карман халата, когда ее вдруг поразила одна мысль. Неужели она впервые в жизни провела в этом доме одинокую ночь? Неужели впервые? Она пристально взглянула на комнатные окна, стены, занавески в китайском стиле с одинокой женщиной на мосту, вечно ожидавшей появления ее мужчины.
Должно быть, так. При всех перемещениях людей, живших в этом доме с момента его покупки, она ни разу не оставалась одна. Сначала с ней жил Ари, потом к нему добавился Дэниел, а следом за ним соответственно Марита и Кэлвин, потом Ари уехал, сначала в школу, потом в университет. А потом – Клодетт заставила себя подумать об этом, это полезно для нее, часть процесса осознания случившегося, принятия его и осознания на новом уровне, – а потом, конечно, уехал Дэниел. Этот дом потерял Дэниела.
Клодетт загрузила растопку и поленья в печку, рассеянно запихнула их, как попало, беспорядочной грудой, представляя ход своей жизни в виде ряда математических формул.
Она + Тимо = Ари
Она + Дэниел = Марита +Кэлвин
Она – Дэниел =?
А что означал последний вопрос? Одиночество в неглиже с беспорядочно забитой печкой.
Она захлопнула дверцу топки, разозлившись сама на себя, глаза обожгли непонятные слезы, ее переполняла ярость на не желавшую растапливаться печь и на все остальное, ярость на мужа, живущего отдельно мужа, бывшего мужа, как его ни назови, который так прискорбно сбился с верного жизненного пути, что единственным выбором для них стал…
Клодетт не позволила себе закончить эту мысль. Но почему именно сегодня, как нарочно, ее мыслями завладел Дэниел? Ради бога, ведь прошло уже почти два года с того дня, как он уехал, и такого времени вполне достаточно, чтобы забыть человека.
Что же произойдет в будущем, в математическом раскладе жизни, размышляла она, неловко пытаясь очередной спичкой разжечь огонь, когда разъедутся Марита и Кэлвин? Они вырастут и уедут, и что же будет тогда? Неужели она так и будет жить затворницей в этой безлюдной долине? Дети, конечно, будут навещать ее, но как же она сумеет выжить здесь в одиночку?
Издав раздраженный возглас, Клодетт отшвырнула спички. Она пинком захлопнула дверцу топки – зачем вообще разжигать ее? – и протопала на кухню.
Она бесцельно, наобум, открывала и закрывала ящики буфета. «Хватит психовать. Что особенного с тобой случилось? Ну осталась ты в доме одна. Это же не конец света – почему бы тебе просто спокойно не насладиться одиночеством?»
Клодетт сняла крышку с чайника, подошла к раковине, но оставила его там, так и не набрав воды.
Умываясь в ванной, Дэниел старался не смотреть в зеркало. Ему уже давно не хотелось видеть свое отражение. Даже в лучшие времена он считал, что зеркала незаслуженно переоценены.
Лишь открыв дверцу шкафа над раковиной, он поднял глаза. Его пальцы блуждали по полкам, перебирая содержимое. Мыло, шампуни, бритва, медикаменты – часть куплена без рецепта, часть по рецепту, – дезодорант, жидкость для полоскания рта, и в самой глубине он обнаружил бутылочку янтарного цвета. Взяв в руки пузырек, он задумчиво рассмотрел его. Внутри какие-то гомеопатические шарики, и он понятия не имел, как они попали в шкафчик, поскольку самому ему и в голову не пришло бы выбрасывать деньги на такую чепуху. Должно быть, стоит тут еще со времен Клодетт. Надо будет прибрать на полках в ближайшие дни и выкинуть все ненужное: разве не достаточно часто он говорил ей, что гомеопатия не что иное, как постыдное шарлатанство? Хотя она, разумеется, вряд ли прислушивалась к его словам.
Дэниел выдавил из покрытой фольгой упаковки две таблетки обезболивающего и закрыл шкафчик. На мгновение в зеркальной дверце мелькнуло смутное отражение седого, бледного огра с хилой бородкой, однако он успел вовремя зажмуриться. Какого черта этот монстр делает в его ванной комнате и когда этот тип наконец уберется?
Не открывая глаз, он нащупал кран и включил воду. Закинул таблетки подальше в рот и наклонился, чтобы запить их водой из-под крана. При этом получил болезненный удар по губам и зубам, столкнувшись с ледяным металлом.
Помещение огласилось его яростно-обиженным мычанием.
Вытерев рот рукавом, Дэниел потащился по коридору в гостиную. Осторожно опустился на диван. С головной болью надо обращаться мягко, в особом щадящем режиме. Резкие движения недопустимы, так же как громкий шум или даже голос. Боль, зародившаяся в области мозжечка, уже запустила щупальца в голову и сжала виски.
Он перевел взгляд на окно, за которым торчали оголенные ветки кустов общественного садика этого многоэтажного здания, ему видны и ряды таких же, как у него, окон, этаж за этажом поднимающихся друг над другом. Это обстоятельство весьма неприятно пораз