Теперь они шли по узкому тротуару мимо сквера с фонтаном. Пассажиры трех вокзалов тащили по аллейкам тяжелые чемоданы, мимо проносились велосипедисты, спешили курьеры, а вдоль проспекта, к которому вела дорожка, с оглушительным шумом тек нескончаемый поток машин.
– Смотреть во тьму, – протянула Уля, пробуя слова на вкус – они определенно горчили. – Так вот как это называется.
– Ты слишком привязываешься к словам. – Рэм затушил недокуренную сигарету об урну. – Не важно название, важна суть. Ты видела ее? Темноту?
Теперь он стоял напротив Ули, обхватив ладонью ее предплечье чуть выше подживающей татуировки. Уля почувствовала, как мелко дрожит от напряжения правое веко, но отвести взгляд не сумела. Рэм гипнотизировал ее, приковывал к себе неведомой силой, которая, подобно полыни во тьме, окутывала с ног до головы. Сил хватило на один судорожный кивок.
– И какой она тебе показалась?
– Живой, – не думая выпалила Уля, – она показалась мне живой. Понимаешь? Дышащей, подчиняющейся своим законам. И она… Она знала, что я смотрю на нее… В нее.
Рэм ослабил хватку, но с места не сдвинулся. Так и стоял – слишком близко.
– Ерунда, правда? – почти жалобно спросила Уля.
– Нет, это хорошо, что ты ее почувствовала. А полынь? Что было с ней… там?
За спиной Ули раздался вой сирены, мимо пронесся полицейский кортеж, за ним, сигналя и рыча, – что-то большое и быстрое, наверное джип. Хотелось обернуться и посмотреть. Название улицы крутилось на языке, но память никак не выдавала его. И это начинало раздражать, как и Рэм, требовательно дернувший ее за руку.
– Я не могла вдохнуть, пока не разрешила себе этого сделать, – нехотя проговорила Уля, бросая взгляд за спину, где стремительный кортеж уже разобрался с пробкой. – А потом… Все изменилось.
– Ты различила в темноте людей, да?
– Да. Не увидела, но поняла, что это они. Только мне пришлось открыть глаза… Воздух стал слишком вязким, и я запаниковала.
– Ничего, ты и так молодец. – Теперь ладони Рэма упирались в Улины плечи. – Я вот и не узнал, что там дальше… Поняла, где мы?
– Не могу вспомнить название улицы, но да.
– Рязанский проезд.
– Точно. – Она сразу же вспомнила, как этим маршрутом ездила с мамой на дребезжащем автобусе навещать дальнюю родственницу, оставшуюся к старости никому не нужной, пока та не умерла, так и не завещав им квартиру. – И зачем мы здесь?
– Чтобы учиться. Расскажи, как ты раньше встреча– ла их?
– Кого?
– Тех, кто должен умереть.
– Случайно. – Уля замешкалась. Вспоминать об этом не хотелось. – Чаще всего в толпе. Но и наедине тоже бывало.
Рэм задумался, глядя на то, как равнодушно летят машины за Улиной спиной.
– А когда это происходило вот так. Лично. Ты была испугана?
– А сам как думаешь? – Уля раздраженно дернула плечами, и ладони Рэма сжали их чуть сильнее. – В любой момент я могла увидеть, как умирает близкий мне человек. Видеть это… Но не знать – когда. И не уметь предотвратить… Я паниковала каждый раз, встречаясь с кем-то глазами.
– Теперь ты знаешь ответ на свой первый вопрос – когда, – Рэм сказал это равнодушно, почти нехотя, но Уля жадно к нему потянулась.
– Что ты имеешь в виду?
– Люди в темноте. Тот, кто почти не виден, – счастливчик, еще поживет. А если можешь разглядеть лицо, одежду, глаза… Особенно глаза. То и гадать нечего. Он – труп.
Озноб пронесся по телу Ули так же стремительно, как машины за спиной.
– Мужчина в плаще, – чуть слышно проговорила она. – Я запомнила поднятый воротник, а когда открыла глаза, он шел мимо меня…
– А, точно. Седой такой. Ничего интересного. Метастазы в горле. Максимум два месяца, но рак – не наш случай.
– Зачем ты так…
Во рту пересохло, а кривая ухмылка Рэма вызывала тошноту. Уле больше не хотелось стоять тут с ним и вообще его видеть. Она вспомнила поседевшие до времени волосы, сгорбленную спину, этот воротник, натянутый до ушей, чтобы укрыть, защитить шею. Ульяне стало совсем уж паршиво, но Рэм крепко держал ее.
– Нужно привыкать, – проговорил он. – Я же объяснял тебе: они все – мертвецы. Все мы – мертвецы. Сопереживать каждому… Это как давать имена рыбкам – не успеваешь привязаться, а их уже сливают в раковину.
– Тогда зачем это все вообще? – Уля зло дернулась. – Зачем жить, если все равно умрешь? Зачем эта игра дурацкая…
– У каждого свои причины. – Рэм чуть наклонил голову, провожая взглядом огненно-красную машину. – О твоих я не спрашиваю. Должно же оставаться что-то личное, правда? – сказал он и глупо подмигнул Уле, став на мгновение неотличимым от Гуса.
– Выходит, чужая смерть не нарушает твой кодекс личного пространства, а причины жить для тебя слишком сокровенны?
– Поверь, в смерти того человека нет ничего интимного. Он будет блевать от боли, а потом врач вколет ему наркоту. И все закончится. – Рэм улыбался, но глаза оставались ледяными. – А вот почему ты, сочувствующая всем живым, приняла условия Гуса и собираешься играть на чужой смерти? – Уля было открыла рот, чтобы возмутиться, но Рэм лишь поморщился. – Без обид, но мне плевать.
Все, чего хотелось Ульяне – вырваться из цепких пальцев и убраться прочь от узкого тротуара, несущихся по дороге машин. Рэм, как всегда, оказался прав: причина, по которой она согласилась на жуткую игру старика, стоила неприятных решений, которые она уже приняла, и всех поступков, которые еще предстояли. Освободиться от метки полыни, стать нормальной и забыть эту серую Москву, коммуналки, одиночество, страх и некрасивого парня, который стоял напротив и не ждал ее ответа.
– Ты хотел чему-то меня научить? Так учи, – сказала она, не заботясь, насколько враждебно прозвучит голос.
Рэм довольно кивнул.
– Мне нравится, когда ты злишься. Злость всегда лучше страха. Там, где страх заставляет забиться в угол и скулить, злоба подстегивает идти вперед. Ты злишься на меня? Значит, сейчас у тебя больше шансов справиться и научиться.
– Если так, то ты неплохой учитель, поводов тебя ненавидеть все больше, – едко процедила Уля.
Рэм не ответил. Одним движением он развернул Улю лицом к дороге. Движение автомобилей – постоянное, громкое, пахнущее выхлопным газом – странно успокаивало. Спиной Уля прижималась к груди Рэма, чувствуя, как та поднимается и опадает в такт дыханию. Не отдавая себе отчета, Уля подстроилась под чужой ритм, начав вдыхать воздух так же глубоко, чуть задерживать его в себе и выдыхать медленно и плавно.
– Молодец, – шепнул Рэм. – Дыши. Чувствуешь, что полынь всегда рядом?
Горечь, почти неощутимая до, словно поджидала. Теперь к привычным запахам города, дороги, прогорклого масла из ближайшего ларька с шаурмой и теплого, живого тела Рэма примешивался едва уловимый, но знакомый запах полыни. Уля шумно вдохнула, задержала в себе эту терпкую травяную горечь, неспешно выдохнула.
– Хорошо. Этот урок усвоен. Остался еще один. Ты знаешь, как отыскать тех, кто умрет совсем скоро. Ты знаешь, что полынь всегда рядом. Нужно разобраться, как увидеть именно ту смерть, которая тебе нужна.
– И это возможно? Управлять видениями?
– Да, вполне. Конечно, ты продолжишь видеть и то, чего тебе не хочется. Но вызвать образ в нужных тебе глазах станет возможным. Немало, правда?
Ульяна кивнула, чувствуя, как макушкой упирается Рэму в висок, а тот крутит головой в поисках чего-то.
– И я так думаю, – задумчиво протянул он. – Но полынь приходит к тебе, только когда ты испугана, это мы уже выяснили. Значит, чтобы понять, тебе нужно испугаться.
– Я и так постоянно боюсь, – хмыкнула Уля, но отстраненный голос Рэма ее насторожил.
– Это-то понятно. Но нам нужен другой страх. Как закрыть глаза на станции, понимаешь? Такой, чтобы стал еще одной тьмой, – сказал Рэм и сделал пару шагов в сторону, уводя за собой Улю – та послушно перебирала ногами.
– И что? Выпрыгнешь из-за угла? Костюм клоуна натянешь? – Голос дрожал, но Уля продолжала делать вид, что это все простая болтовня.
– С клоуном вариант неплохой, но у меня другая идейка. – Рэм сжал Улины плечи и принялся чуть раскачивать ее из стороны в сторону. – Сейчас ты закроешь глаза, это уже не так страшно, правда? Мимо будут пролетать тени, фигуры, люди. Среди них обязательно найдется тот, кто скоро погибнет. Смертей много, но гибель всегда берет верх числом. Люди любят убивать друг друга. И себя самих. И вот когда ты увидишь того самого – четкого, зримого мертвеца… Только тогда, слышишь? Только тогда ты откроешь глаза и посмотришь на него. Ты, меченая, сама отметишь его выбором. И полынь придет. Должна прийти.
– А если нет?
– Не будет никаких «если»: мы тебя как следует напугаем, и все получится. – Рэм деловито огляделся.
– Что значит «напугаем»?
– Закрывай глаза и доверься мне, – прошептал он. – Но ты должна пообещать, что сделаешь так, как я скажу. Без слов, без споров. Иначе ничего не выйдет, и я уйду. Будешь разбираться сама. И не разберешься. Поняла?
– Да.
– Ты согласна сделать так, как я скажу?
Разве был у нее выбор? Уйти домой и снова оказаться в четырех стенах, наедине с перекрытым краном. Все казалось предрешенным давным-давно. На другой улице этого города, куда менее шумной, куда менее серой. На улице красной сандальки. Уля шумно вобрала в себя полынный воздух и закрыла глаза.
– Молодец. – Рэм на мгновение притянул ее к себе, горячо дыша в щеку, а потом одним движением вытолкнул на проезжую часть. – Иди, вдыхай, смотри в темноту, ищи мертвеца.
Мимо, у самого лица, пронеслась машина, звонкий сигнал клаксона оглушил Улю. Если бы она оступилась, то попала бы прямиком под колеса. Взмахнув руками, чтобы не потерять равновесие, Уля попятилась назад, но ее встретил увесистый тычок в спину.
– Нет, возвращаться нельзя! – прошипел Рэм. – Ничего не получится, если ты сейчас спасуешь. Иди!
– Меня собьют!
– А если вернешься, проиграешь Гусу, поняла? Лучше пусть собьют… – Рэм замолчал, подыскивая слова. – Послушай меня. – Он оказался рядом. – У тебя есть один шанс разобраться, что к чему. Иначе… Я не шучу. Ты пожалеешь, что тебя не сбила чертова иномарка.