– Нет, подожди. – Уля вцепилась в его локоть. – Они просто волнуются, ты же ничего не рассказываешь о себе… Конечно, им хочется меня расспросить.
– А что я могу им рассказать? Про Гуса? Про полынь? – не оборачиваясь, глухо проговорил Рэм. – Нам и правда лучше уехать… Глупая была идея.
Услышав его, из кухни выскочила Варя.
– Ром, у нас там кран течет как проклятый. Ты же знаешь, Сойка умеет все, кроме сантехники. Подтянешь?
– Вообще-то мы уже поедем, наверное… – Рэм отвел взгляд, не желая видеть, как расстроенно вытянется Варино лицо.
– А почему так быстро? Я думала, вы ночевать останетесь.
– Нет, мне завтра на работу, а Ульяне вечером надо еще делами заняться, да?
Уля осторожно кивнула.
– Почту разобрать, – не особо понимая, что это значит, поддакнула она.
– Ну хоть давайте я чаю поставлю, выпьете и пойдете… Пожалуйста, Ром. – Варя сделала маленький шажочек вперед и, словно ребенок, жалобно потянула Рэма за рукав.
Тот вздохнул, покосился на Улю и сдался.
– Хорошо, ставь чайник, а я пока кран посмотрю.
Они вышли из комнаты – Рэм впереди, а Варя следом, продолжая держаться за него, как младшая сестренка за брата, вернувшегося из армии совсем взрослым, почти незнакомым, но все еще родным.
Уля потопталась на середине комнаты, не зная, куда себя деть, а потом выскользнула на улицу.
Горячие щеки приятно защекотал прохладный воздух. Солнце клонилось к закату, продолжая исходить безудержно чистым светом, будто понимая, что еще одного шанса может и не случиться. Уля застыла на крыльце, до рези в глазах всматриваясь в разлитое кругом сияние.
Мысли истончились, тревоги ушли далеко-далеко, сердце стучало мерно и ровно в такт дыханию. Лес тянулся к Уле голыми ветками, где-то в отдалении лаяли собаки, с которыми она так и не успела познакомиться, переговаривались люди, пахло костром и сигаретами. А Ульяна стояла на первой ступеньке, запоминая момент, пряча его подальше, чтобы все, что еще случится с ней дальше, не пробралось туда, не испачкало памяти о солнце, горьком запахе листвы и леса.
– Тебе здесь нравится? – Голос Сойки заставил Улю вздрогнуть. – У нас. Тебе нравится?
– Да, конечно… Здесь спокойно и уютно.
– Это все Варя, до нее тут был обычный питомник – грязные собаки, уставшие мы, редкие волонтеры, которые сбегали раньше, чем я закрывала вольеры. Но с Варей… – Она достала из кармана сигарету, подержала в пальцах и убрала обратно. – Тут стало по-настоящему хорошо. Она руководит всеми этими группками в Сети, записывает нас на ярмарки и благотворительные фестивали, еще на псов хватает времени, понимаешь?
Уля вцепилась в деревянную балку, старательно делая вид, что Сойку она не боится.
– Так вот… Рома для нее не еще один брошенный пес, как ты могла бы подумать. Если бы не он… Ее бы здесь не было, и со мной бы не было, и вообще бы не было. Я обязана ему, потому и лезу в ваши дела. Когда он пропадает, Варя сходит с ума, она даже молится… Хотя не верующая совсем. Лишь бы он вернулся. Злой, побитый, но живой. – Сойка подошла вплотную, теперь Ульяна чувствовала ее дыхание на своей коже. – Она винит себя, что Ромка вляпался в какую-то беду и столько лет не может выбраться.
– Почему? – прошептала Ульяна, чувствуя, как страх сжимает горло.
– Тебе виднее. – Сойка навалилась на нее, прижимая к балке, и одной рукой вцепилась в запястье – рукав сбился, оголяя травяную вязь на коже. – Я знаю, что у Ромы точно такая же татуировка. А еще знаю, что в самом начале ее не было. Так что скажи мне, Ульяна, чем живет наш чудо-мальчик?
Уля дернулась, но Сойка была куда сильнее.
– Что это у вас? Секта? Или, я не знаю, банда, группировка, клан? Говори!
– Отпусти меня, – только и сумела выдавить Ульяна. – Я не знаю, я ничего не знаю. Отпусти.
– Наколка. Как у Ромы. Откуда она у тебя?
– Да это типовая, у половины Москвы набито что-то похожее. – Уле почти не пришлось играть, добавляя в голос слезы. – Мне больно, отпусти!
Сойка замерла, ее крепкое, жилистое тело больно придавливало Ульяну, мешая вдохнуть.
– Я тебе не верю, – процедила она, ослабив хватку, и зашла в дом.
Чай они пили в тишине. Варя пробовала что-то говорить, но ее слова вязли, и она растерянно улыбалась, замолкала, жалобно посматривая на остальных. Сойка сидела на самом углу, нервно постукивая ложкой по краю блюдца, и не сводила тяжелого взгляда с Ули, которая к угощению не прикоснулась вовсе.
Один Рэм с удовольствием жевал еще теплые пирожки, что-то набирая в телефоне. Когда он наконец поднялся из-за стола, Уля с облегчением вздохнула и поспешила на улицу. Варя выскользнула вслед за ней.
– Я очень рада, что ты приехала, – горячо заговорила Варя, беря Улю за руку. – Только ты грустная, тебя, наверное, Сойка чем-то обидела, да? Не бери в голову, пожалуйста, она сложно сходится с людьми… – И, не слушая жалкого бормотания в ответ, повернулась к Рэму. – Обещай, что в следующий раз снова возьмешь ее к нам. Обещаешь?
Тот кивнул, обнял Варю за плечи. Уля заметила, как глубоко он напоследок вдыхает в себя запах дома. Варя зашептала ему что-то несвязное, еще крепче его обхватила, но Рэм уже отстранился и зашагал по тропинке.
– До свидания, – проговорила Уля, не зная, что еще сказать. – Спасибо за обед… – Но Варя ее не слушала, продолжая неотрывно смотреть вслед Рэму.
Ульяна догнала его только у перелеска. Он молча шел вперед.
– Если тебе так хорошо здесь, то почему ты уезжаешь? Они ведь тоже в тебе нуждаются.
Рэм дернул плечом, но все-таки ответил:
– А сама как думаешь? Жить здесь, с ними… когда я такой?
– Они бы тебя приняли.
– Я знаю…
Быстро темнело. Лес больше не казался прозрачным и звенящим, он наполнился тенями – те прятались между стволами, подглядывали за идущими. Уля осторожно ступала по хлюпающей листве, пытаясь найти слова, чтобы разорвать напряженное молчание. Наконец она решилась.
– Послушай. – Рэм сбавил шаг, но не обернулся. – Сойка знает про татуировку.
– Да, я как-то задрал рукав, пока сток прочищал… И она увидела. А что?
– Мою она тоже заметила, – виновато проговорила Уля. – Видимо, когда я пса гладила… Прости.
Рэм помолчал, откидывая с дороги поваленную корягу.
– И что ты ей сказала?
– Что это совпадение. Что мы ни в какой секте не состоим. Что пол-Москвы ходят с такими веточками… Она не поверила.
– Ну еще бы.
– Рано или поздно тебе придется рассказать им хоть что-нибудь. Или перестать сюда ездить. – Уля чувствовала, что ее несет, но не могла остановиться. – Варя так к тебе привязана, она очень волнуется… А ты только хуже делаешь своими внезапными приездами… И отъездами.
Рэм остановился. Под его ногами ковер опавшего леса сменялся каменистой дорожкой к станции. Он замер на самой границе, чуть покачиваясь на пятках. Ветер трепал его волосы, взлохмаченные Вариной рукой. Уле захотелось пригладить их ладонью, прижаться к Рэму, ощутить тепло. Встряхнуть его, вновь погружавшегося в пучину полынных тревог. Но то, что так легко и бездумно происходит ночью, почти всегда оказывается невозможным в лучах солнца. Даже закатного, уходящего за мрачный осенний горизонт.
И Уля осталась стоять, обхватив рукой холодный ствол ближайшего дерева. Где-то вдалеке раздался протяжный гудок электрички. Рэм встряхнул головой и пошел по тропинке к станции.
Они успели купить билеты, вскочив в пыхтящий вагон за секунду до отправления. Тьма за окнами сгущалась, точно не было никакого солнца и воздуха, терпкого на вкус. Уля устало вытянула ноги и прислонилась плечом к стене. Рэм сел напротив, сумрачно уставившись в пол. Говорить не хотелось, да и не о чем было. Попытка бегства с треском провалилась. Уля почти задремала, убаюканная теплом и мерным покачиванием, когда раздался приглушенный голос Рэма:
– А ты сама как справляешься с этим? Что говоришь родным? Друзьям?
– Знаешь… – Ульяна тяжело сглотнула, прогоняя мигом накрывшую ее дурноту. – У меня просто не осталось никого, кто мог бы задать вопросы. Я… не общаюсь с матерью, отца у меня никогда не было. Так что… В каком-то смысле мне повезло.
– А друзья? Не поверю, что ты всегда жила одна в квартире с сумасшедшими бабками.
– Нет, конечно, до… всего этого… рядом со мной была куча народа. Но сам знаешь, как бывает. Страх, что полынь придет ко мне через них. – Уля стиснула кулаки и медленно их разжала, на ладони отпечатались следы ногтей. – С этим сложно оставаться душой компании.
– И что? Ты просто ушла? И никто тебя не искал? – Рэм хмыкнул. – Так не бывает. Обычный мир так просто не отпустит из своего распорядка молодую девчонку. Тебя должны были вернуть домой с полицией.
– Тебя же не вернули, – буркнула Уля. Разговор нравился ей все меньше. – А я была старше, чем ты, когда все началось.
Рэм хотел сказать что-то еще, но Уля натянула капюшон и отвернулась. Прошлым вечером она была готова ему все рассказать. О солнечном утре последнего нормального дня, о красной сандальке, упавшей на асфальт, и о полыни, на мгновение опередившей грузовик. Даже о Никитке. Каким забавным он был, смешным и добрым. Как любил сидеть рядом, привалившись к ней боком, как сопел, как пихался локтем. Как приносил сок и печенье, когда она болела. И как медленно стекленели его удивленные глаза, направленные в июльское небо.
Но Рэм не спросил. Он сам тонул в горечи. Он сам не знал, как выбраться на сушу и есть ли этот берег вообще. Уля просто не решилась вывалить на него тяжесть своих воспоминаний. Может быть, когда-нибудь потом, в следующий раз.
Но шумный вагон, который плелся сквозь сумерки, не был тем самым местом для раскрытия души. Яркий свет ламп обесценивал все, что звучало здесь, превращая любую истину в базарную болтовню. Рэм и сам это понял и умолк, провожая глазами станции, которые медленно отсчитывали их путь домой.
Двери вагона разъехались, и внутрь ввалилась женщина с большой сумкой. Она зашуршала пакетами, щелкнула кнопкой маленького приборчика, и ее голос разнесся между сиденьями.