– Я‐то муж твой. Какой есть.
– А чего ж ты, муж, меня отравить решил? – едко спросила Наталья.
Раньше ее способности к саркастическим замечаниям ограничивались грязными следами на вымытом полу. Но что-то меняется даже в мире полной безнадеги.
– Ты это что? С ума сошла, что ли? – откашлявшись, спросил Николай, сам не зная, какую ошибку совер– шает.
Наталья взревела, как тяжело раненный зверь. Уля отшатнулась от стены, уверенная, что крик этот слышали не только в их квартире, но и в соседних. Отчего же тогда за дверью Оксаны все так же тихо? Ее любящая семейка уехала? Или сидит себе спокойно у телевизора, делая вид, что ничего не происходит? Хоть перебейте друг друга, хоть устройте кровавую оргию, главное, чтобы полы в коридоре были чистыми и котлеты в подписанной Оксаной кастрюле никто не тронул.
Наталья оборвала звериный вопль, за ним послышался град падающих на пол предметов.
– Это я, да! Это я с детства с катушек съехала. Крыша протекает, да! Как еще объяснить? Меня много как называли! Корова сумасшедшая! Дура! Психичка бешеная! – Звон разбивающейся посуды и падающих кованых стульев наполнил всю квартиру. – Но травить! Это ты первый… Уходи! Уходи, пока не пришибла!
Николай что-то кричал в ответ, но его практически не было слышно. Уля сжала кулаки, моля несуществующих богов, чтобы все поскорее закончилось. Чтобы этот бородатый мужик ушел и воцарилась тишина, в которой можно спокойно спать, не терзаясь муками совести. Про полынные таблетки она и не вспомнила.
– И уйду! – отчаянно завопил Николай, перекрикивая лютующую супругу. – А ты тут сама сдохнешь!
– Я себе другого мужа найду! – Если бы не антураж сгнившей коммуналки, их ссора могла сойти за серию бразильского мыла. – Настоящего! Он меня любить будет!
– Да кому ты нужна? – Голос Николая доносился со стороны двери, он явно собирался смотаться подобру-поздорову, но злость была сильнее инстинкта самосохранения. – Я чуть не сдох, когда на тебя залез! Сука страшная!
– Уйди! – Крик сорвался на визг. – Богом кляну, уйди! Ой, уходи скорее!
– А вот не пойду. – Эти слова заставили Наталью замолчать. – Я здесь прописан теперь, отдавай мне половину комнаты и денег, тогда разойдемся как люди. Или сама уходи. – Он хихикнул. – Уродина! Сука! Пошла отсюда! – Николай тоже кричал, не замечая, как похож в этот момент на сумасшедшую жену.
– Уходи, Коленька, – жутким, сдавленным голосом прохрипела Наталья, и по спине Ули пробежали холодные мурашки предчувствия беды. – Я уже не соображаю ничего… Ой, беда случится, уходи, Коленька. – Стену сотряс звук удара – в нее врезался тяжелый кулак. – Я тебя прощаю, что отравить хотел. Я тебя прощаю, что обманул. Я тебе первая правду не сказала. Я же сумасшедшая, Коленька. И справка есть. Я же убить могу… Ты меня не обзывай больше, ты мне больно словами-то не делай. Уходи себе… Успокоюсь – поговорим. Уходи, Богом прошу…
Уля была на полпути к двери, готовая выскочить в коридор, повиснуть на широких плечах соседки, удержать от рокового шага, но Николай ее опередил.
– Ты меня не пугай! – злобно выкрикнул он. – Корова ты жирная! Тварь ты подзаборная! Что молчишь? Слова забыла? Сука! Да я тебе сейчас эту рюмку сам в глотку засуну, поняла?
Раздался грохот шагов, шум борющихся тел и слабый, чуть слышный стон. Когда Уля распахнула дверь, все уже случилось. Наталья телом прижала к стене слабо трепыхавшегося Николая. Со стороны казалось, что она обнимает его, но правая рука ушла в сторону, чтобы резким движением вернуться обратно. В сжатых пальцах блестело лезвие самого острого ножа Оксаны.
– Я не корова! – рычала Наталья. – Я не страшная! Я не дура! Понял меня? Понял?
Но Николай уже не мог ей ответить. Из его рта текла кровь, путаясь в бороде, заливая грудь, в которую размеренно впивался нож. Удар за ударом. Удар за ударом.
Уля застыла на пороге, пытаясь удержать сознание на тонкой, дрожащей грани между происходящей в темном коридоре безнадегой и сладостным небытием. Ей отчетливо запомнилось, как вспыхнула полоска света в приоткрытой двери Оксаны – вспыхнула и тут же пропала. Лишние свидетели смерти ни к чему.
Наталья взмахнула рукой в последний раз и с чавкающим, тошнотворным звуком выдернула нож из мужниной груди. А потом осторожно, почти нежно уложила Николая на пол, не оглядываясь подошла к двери, звякнула там ключом, шагнула на лестничную площадку и исчезла из виду. Только тяжелые шаги вниз забухали.
Дух крови разливался по всей квартире. Уля зажмурилась, чтобы лежавшее перед ней тело хоть на одну секунду перестало выжигать глаза. Тьма услужливо приняла ее, дыша горечью в пылающее лицо. Уля вдохнула, надеясь, что полынь прогонит запах крови. И тьма тут же рассеялась – где-то далеко зажегся прожектор. Где-то рядом была нужная Уле вещица.
На полу возле самых ног светилось что-то маленькое и важное. Что-то наполненное особой, полынной силой. Не отдавая себе отчета, Уля наклонилась, протянула руку и сжала вещицу в пальцах. Прикосновение холодного стекла и теплой липкой влаги тут же заставило ее открыть глаза.
Она склонялась над телом. Кончики пальцев вымазались в крови. Ладонь сжимала рюмку.
«Ты меня не обзывай больше, ты мне больно словами-то не делай. Уходи себе…» – мигом прозвучал в ушах приглушенный стеной голос Натальи.
И картинка сложилась. «Смертью, выданной за слова…» – загадал ей Гус.
– Это два, – выдохнула Уля.
Чехарда
Смерть делает человека уязвимым. Этот урок Уля выучила три года назад и теперь, судорожно распихивая свой жалкий скарб по отделениям старой спортивной сумки, все пыталась и не могла успокоить бешено стучащее сердце.
Она спиной чувствовала, как за дверью медленно остывает тело. Где сейчас бродит Наталья? Когда Оксана наконец решится вызвать полицию и скорую? И решится ли? А может, с утра, как обычно, выйдет в коридор и, проклиная нерях-соседей, начнет прибираться? Схватит Николая за окоченевшие ноги и потащит к мусорным бачкам. Вытрет кровь с линолеума, сбрызнет лимонным освежителем воздух, ругнется и уйдет к себе скандалить с мужем и раздавать подзатыльники сыну.
Уля тяжело сглотнула. Плакать было нельзя. И вопить, и бежать куда глаза глядят, пока жалкие пожитки не сложены в сумку. Пока не найден хотя бы один приемлемый вариант временного убежища. Потому что на улице ночь и первые морозы, потому что оставаться здесь никак нельзя. Потому что крик уже щекочет горло, потому что месяц игры перевалил за половину, а в кармане куртки лежит заветная вещица. Второй подарочек. Рюмка, измазанная в крови, несущая печать смерти, выданной за обидные слова.
«Как такое могло случиться? – металось в Улиной голове. – Как? Как?»
Смерть, показанная полынью, была совсем иной. Это Наталья должна была зайтись рвотной пеной, отравленная коктейлем из коньяка и своих таблеточек. И смерть ее никак не вязалась с игрой Ули. Как же вышло спасти одну жизнь, подтолкнув к черте другую, если это и вовсе невозможно? Как сумела вдруг стать подарочком вещица, за которой Уля совсем не охотилась? Что это – немыслимая удача? Или еще одна ловушка Гуса, в которую она не раздумывая шагнула?
От страха стало трудно дышать. Уля попыталась сконцентрироваться на простых движениях рук. Вот четыре потертые футболки сгинули в жадной пасти сумки, вот оранжевый свитер, растянутый, но теплый, последовал за ними. Еще одни джинсы – порванная коленка, капли машинного масла – поскользнулась у дороги и рухнула прямо в лужу. Легкие кеды, три пары носков, пакет с застиранным бельем. Кто бы мог подумать, что у нее будет так мало одежды?
Уля покачала головой, прогоняя воспоминания. Они мешали. Они сбивали с толку. И продолжали метаться в голове, играя в чехарду. Когда в сумку была спрятана последняя скомканная майка, Уля почувствовала себя окончательно разбитой и обессиленной.
Оставалось еще одно, возможно, самое важное. Записки Артема лежали на спинке дивана. Ульяна пыталась расправить их, собрать аккуратной стопочкой, но руки слишком дрожали и листочки постоянно падали, разлетаясь по полу.
Уля наклонилась, подхватила стопку, пригладила ее рукой и бережно положила поверх одежды. Прикрыла все это полосатым шарфом, осторожно застегнула молнию и наконец выдохнула. Сборы закончились. Но мыслей, куда податься, так и не появилось.
За окном медленно начинало светать. Еще час, ну два, и сыну Оксаны пора будет собираться в школу. Переступит ли он через мертвого дяденьку по пути в туалет? Или полиция все-таки приедет?
Не хватало только потратить уйму времени в участке. Показания, свидетельства, разборки. Как объяснить, почему ее следы остались рядом с трупом? А если она видела расправу, то почему сразу не позвонила куда следует? Уля потянулась к пакету, привезенному из квартиры отца, выудила хрустящее печенье и принялась грызть его, чтобы хоть чем-то заняться. Выход оставался всего один – нужно возвращаться к Артему и прятаться там, в том числе и от матери, которая, конечно, станет поджидать ее у подъезда с самого утра.
Первая электричка отходила от станции через полчаса. Уля подхватила сумку, выбралась в коридорчик и потянула на себя дверь. Плотный запах смерти мощной волной ударил в нос. В нем не было ни капли полынной горечи, одна лишь правда жизни. Человек, умерший в луже собственной крови, воняет отвратительно. И выглядит не лучше.
Стараясь не смотреть по сторонам, Уля проскользнула к выходу. Соседская дверь скрипнула.
– Эй! – Хриплый голос Оксаны заставил ее остановиться. – Что делать-то будем?
– Я уезжаю, – не оборачиваясь, ответила Уля. – Вызывайте полицию…
– Это же она его, да?
Ульяна не ответила и принялась возиться с замком.
– Всегда знала, что она того… Но мужик мерзкий был, да. Может… – Оксана запнулась, но продолжила: – Стащим его в коридор? Он бомжеватый, никто разбираться не будет. Решат, что в подъезде кто-то пырнул. А я тут как следует пол-то помою… И не было ничего, а?
Она говорила просящим голосом, сама стесняясь своего предложения, будто речь шла о чем-то интимном, но приемлемом. А Уля и правда могла на такое согласиться.