Оставалась маленькая надежда, что это ошибка или сон. Девушка повернулась, чтобы увидеть, убедиться, проверить, что это не он. Не Гай.
— Что ты здесь делаешь? — Спросила она своим «взрослым» очень равнодушным и холодным голосом.
Гай Юний Силан, собственной персоной, стоял, прислонившись плечом к стене, словно она принадлежала ему. Рамта чуть не подавилась от возмущения. Да как он смеет стоять тут, засунув руки в карманы, с таким видом, будто ему принадлежит все вокруг — и эта стена, и крыша над ней, и весь дом, и сама Рамта. Как он смеет выглядеть таким красивым и возмужавшим. Ему что, было трудно хоть чуть-чуть растолстеть или облысеть?
Девушка проглотила горький ком в горле и повторила:
— Что ты здесь делаешь, Гай? Тебя не приглашали.
Как будто ему было мало разрушить ее жизнь один раз. Как будто у него в ежедневнике записано: «Вернуться в Вейи и испортить настроение Рамте Авлии».
— Слышал, что здесь собирают урожай, — ответил он небрежно. — Думаю, еще одни руки вам не помешают.
Ее взгляд скользнул по статной мужской фигуре. Отлично сшитый костюм из дорогой ткани, шелковый галстук, белоснежная рубашка — это в таком виде он приехал собирать апельсины? Быстрый ум Рамты мгновенно оценил ситуацию: симпатичный парень за пять прошедших лет превратился в красивого мужчину, чье обаяние многократно усиливалось аурой уверенности и спокойной власти. Если тот почти мальчик был для нее опасен, то столкновение с новым Гаем станет для нее полной катастрофой.
Он должен был уйти.
— Тогда тебе надо переодеться, — заметила она. — Незачем было заявляться при параде в простой сельский дом.
Ее собственное платье полностью соответствовало нестрогому деревенскому этикету: ситцевое в мелкий цветочек. Зато оно было отлично подогнано по фигуре и подчеркивало все ее нынешние активы — тонкую талию, высокую грудь и гибкую шею. Рамта сделал шаг от стола чуть в сторону. У нее и ноги в порядке, пусть убедится. Легкая усмешка в уголках его губ подтвердила, что Гаю нравится то, что он видит.
— Ты сделал татуировку.
На тыльной стороне его ладони синел имперский орел и какие-то цифры. Вероятно, номер легиона. Служил, конечно. И, конечно, воевал. От этой мысли сердце Рамты сжалось, но она тут же взяла себя в руки. И без нее найдутся желающие пожалеть этого красавчика. И то, что он еще не окольцован, ни о чем не говорит. Девушки всегда вешались на него пачками. Как пиявки. Бесстыжие и наглые пиявки.
— Нравится? — Гай повернул руку, чтобы ей было лучше видно.
— Нет.
— А когда-то я тебе нравился. Помнишь, Рамта?
Она сжала зубы. Если бы она могла забыть.
— Помню. Именно по этой причине тебе здесь не рады. Уходи.
Кажется, этот победитель немного слинял с лица. Во всяком случае, уверенности у него поубавилось.
— Ты все еще сердишься на меня?
— Иди в Тартар[27]!
Лицо Гая омрачилось еще больше:
— Я там уже был. Мне не понравилось.
Вот зачем он это делает со мной, обреченно подумала девушка. Он что действительно верит, что я куплюсь на этот щенячий взгляд?
— Хорошо, — нехотя признала она. — Переоденься и возвращайся. Корзины у порога, апельсины в роще. Вперед.
Поместье его дяди находилось в миле, буквально за холмом. При желании Гай мог обернуться за полчаса, но почему-то медлил.
— Я думал, — он посмотрел в окно, — что смогу занять одежду у кого-нибудь из ребят.
— Твоих веселых дружков? — Процедила Рамта. — Их здесь нет.
Кроме того, хоть все рагацци из их компании выросли, ни один не мог бы сравняться с этим здоровым лосем. Мелковаты будут.
— Почему? — Поинтересовался Гай. — Ты не пускаешь их в дом?
В ответ девушка небрежно пожала плечами:
— Сами не приходят.
Конечно, они теперь не приходят. Хотя года три назад очень даже приходили. Как только у тощей Рамты Авлии вдруг ниоткуда выперла грудь третьего размера и образовалась аппетитная круглая попка, всем ее прошлым обидчикам вдруг стало не до смеха.
— И Тит?
— И Тит.
Тит первым заплатил за прошлые грехи. Рамта назначила ему свидание в огороде Спурия Цецины, который берег свою капусту, как зеницу ока. В результате Тит получил заряд соли в задницу и остудил свой любовный пыл.
— А Меттий.
— И Меттий тоже.
Пример Тита не испугал Меттия. В результате он сутки просидел на сеновале, потому что внизу его ждал очень бодливый козел тети Цецины.
— Дай угадаю. Спурий тоже сюда больше не ходок.
— Так уж получилось, — ухмыльнулась она.
После того, как Рамта написала на двери его дома «Спурий, я беременна», его перестали пускать не только к Авлиям, но и во все дома, где имелись женщины детородного возраста.
— Ну, хорошо, а Капия здесь?
Капия была той самой красоткой, которая заполучила Гая тем летом. И вот теперь Рамта улыбнулась во весь рот с чистой совестью:
— Она недавно родила второго ребенка и сидит дома.
Ага, и еще поправилась на двадцать килограмм. И вот тут никакой вины Рамты не было.
— А теперь езжай переоденься, если надеешься успеть к обеду. Работники вернутся из рощи голодные и ждать вашу милость никто не будет.
Она закончила посыпать зепполе сахарной пудрой, отряхнула руки и взяла блюдо.
— Подожди, — Гай заступил дверь, не давая ей пройти.
— Что еще?
Он некоторое время внимательно вглядывался в лицо девушки, словно пытаясь что-то вспомнить, затем ласково провел пальцем по ее носу.
— Вот, — он показал кончик пальца. — Апельсиновый джем. Ты испачкалась. — Затем он с ленивой усмешкой облизал палец. — Я и не знал, что ты такая сладкая девочка.
Рамта чуть не застонала. Значит, пока она притворялась здесь такой холодной и неприступной, с джемом на носу, он втайне потешался над ней? Надо было найти ответ, который поставит этого наглеца на место, но как назло, ничего не придумывалось. Зато Гай, кажется, наслаждался ситуацией. Он взял с блюда пончик, полюбовался им и, глядя Рамте прямо в глаза, медленно поднес его к губам.
Женщины Этрурии никогда не сдаются! Девушка вдохнула полные легкие воздуха и дунула изо всех сил. Белое облачко сахарной пудры вспорхнуло с пончика и приземлилось на лицо мужчины. Часть пудры осела на его роскошном костюме.
Рамта улыбнулась прямо в изумленную физиономию Гая и нежно пропела:
— Добро пожаловать домой.
Знакомое чувство тошноты вернулось, как только Мелина села в постели. Зажав рукой рот, она бросилась в ванную. От сухой рвоты болело горло, слезились глаза. Тяжело опершись на раковину, девушка бессмысленно пялилась в зеркало.
Несколько дней тошноты и головокружения…
— Нет. — Сказала она. — Нет… нет… не надо.
Была еще одна крохотная надежда, что таким образом ее организм реагировал на стресс. Тогда ей следовало поддержать свои силы. Убедившись, что комната больше не кружится, Мелина оделась и сошла вниз. Запах раскаленного масла и яичницы она почувствовала уже на подходе к кухне. Желудок сразу предупредил, что ЭТО он есть не будет. Хорошо хоть мысль о мятном чае и сухариках отвращения не вызывала.
На кухне ее ждало неожиданное зрелище: Лаукумния куда-то исчезла, зато у плиты стоял ее собственный муж во всей красе, босиком, в низко сидящих на бедрах поношенных джинсах и майке цвета хаки. Вот такой, как сейчас, с тенью щетины на сильной челюсти и взъерошенными волосами, он мог взять первый приз на конкурсе «Мужчина у плиты».
И он жарил яйца. Во рту начала собираться горькая слюна, и Мелина постаралась дышать ртом, чтобы выдержать эту пытку. Хорошо, что чайник уже закипел, а коробка с мятным чаем ждала ее на столе. Заварив сразу два пакетика, девушка вдохнула свежий запах. Сразу полегчало.
— Я забыл, какой омлет ты любишь, — сказал Марк, — с ветчиной или зеленью?
А ты и не знал. Мелина обмакнула в чашку сухарик, потом закинула его в рот. Блаженство. Между тем, ее муж, не дождавшись ответа посыпал один сектор омлета тонко нарезанной ветчиной, а другой базиликом. Свернув омлет пополам, он разрезал этот импровизированный блинчик пополам и ловко переложил половинки на две тарелки.
— Ветчина или зелень?
Прямо перед ее носом сочились маслом два куска омлета.
Ы-ы-ы-ы-а-а-а! Мелина схватила чашку, вазочку с сухарями и выскочила в коридор. Слава богу, в саду кухней не пахло. Она села в одно плетеное кресло и положила ноги на второе. Вот теперь ей стало почти хорошо.
Она почти опустошила вазочку и допила чай. Сидеть вот так, с закрытыми глазами и подставив лицо солнцу, было блаженством. О присутствии мужа она догадалась, только когда ее накрыла большая тень. Сразу стало холоднее.
— Меня беспокоит твое здоровье.
Слава богам, он взял с собой лишь кофе. Этот запах ее не раздражал.
— Я не люблю омлет. — Сказала она. — Никакой. Вообще.
— Тогда почему ты мне об этом не сказала?
В его голосе чувствовалось раздражение.
— А ты когда-нибудь спрашивал?
Открывать глаза совсем не хотелось. Да и зачем? Что бы увидеть Марка таким, каким он был сейчас? Расслабленным, соблазнительным, вкусным, как черничный кекс… чужим. Все это на самом деле принадлежало неизвестной Клодии. Он никогда не был ее.
— Ну, во всяком случае, тебе незачем было это скрывать?
Глаза открылись сами собой. Вероятно, от злости.
— Каким образом я могла тебе это сказать? Разве мы разговаривали?
— А разве нет?
— Хорошо. О чем мы говорили в последний раз?
О, это он помнил отлично:
— О твоем образовании. Ты знаешь несколько языков.
— А до этого?
Да этого? Он растерянно потер щетину на подбородке.
— Не знаешь?
Конечно, он не знал. Все их разговоры сводились к кратким указаниям: день светского мероприятия, форма одежды, время визита. Да и то, большую часть этой информации Мелина получала от секретаря римского посольства.
— Хорошо, сколько ложек сахара я кладу в чай?