Суровое лицо Крепимира светилось тем особым светом, что рождает только любовь. Он словно бы помолодел на двадцать лет, и сходство со Стасом сейчас особенно бросалось в глаза.
Они принесли клятвы на малопонятном мне языке, затем жрец вынул из ножен короткий изогнутый кинжал. Поймав им солнечный луч по очереди резанул ладони Главы и Веды, затем соединил их и, произнеся слова заклинания, перевязал переплетенные руки куском алой ткани.
Прижав правую ладонь к сердцу, мы все склонили головы в знак уважения. Хотен произнес еще что-то, а после теперь уже супруги поцеловались. Я едва удержалась, чтоб не захлопать в ладоши – дурацкий рефлекс, вроде крика «Горько».
Официальная часть подошла к концу. Мы вернулись в стены городища, где уже ожидали накрытые на улице столы.
— Лишь три дня, — прошептал мне на ухо Стас, — Три дня и ты станешь моей.
Его дыхание согревало щеку, большая ладонь переместилась на мое запястье, затем скользнула выше по предплечью, переместилась на талию и прижала меня к его боку. Впрочем, лишь на несколько секунд, ведь как дружки жениха и невесты мы должны сидеть по разные стороны от новоиспеченных супругов.
— Стаслав очей с тебя не сводит, — весело шепнула Веда, — Мне даже жаль, что вам приходится трапезничать сидя так далеко.
— Ну, что ты… Что вы, — неловко исправилась я, поздновато рассудив, что общаюсь с женой Главы.
— Не стоит этого, Элина. То, что я теперь жена Главы Рода не означает, что я тебе госпожа, а не подруга.
— Я рада дружить с тобой, — и это была чистая правда.
Помимо синих глаз Стаса, на меня пристально смотрели еще одни. И в них была отнюдь не любовь. Захар пылал от гнева. Причем, очевидно, вызванного не столь скорой женитьбой отца, не тем, что родня мать желала ему смерти, но тем что именно мы с его братом предотвратили трагедию и от того он и Стас поменялись теперь местами. Захар – сын блудной предательницы, а Стас – тот, кто спас жизни верхушки Рода. Тот факт, что в процессе смены статусов Захар сам был спасен от смерти его отношения не менял. Конечно, ничего подобного не говорилось открыто.
Впрочем, какая теперь разница? Захар уж точно не в том положении чтоб хоть чем-то угрожать нам. Но то, что его занимает не скорбь о матери, не боль от ее предательства, а потеря наследства печалили меня. Эти черты переживут века, едва ли сильно изменившись и Вадим тому доказательство.
Я сочувствовала сестрам. В их глазах леденела печать скорби, хоть как девушки ту скрывали за болтовней и улыбками. Оставалось лишь надеяться, что вернувшись домой, в другие места, и вновь погрузившись в жизнь жен Глав Клана, они сумеют со временем отпустить случившееся.
Звуки волынок прервали мои раздумья. Когда возникший рядом Стас подал мне руку, я с готовностью поднялась. Здешние танцы довольно динамичны, чем-то отдаленно напоминают украинские народные. Я знаю только вальс и помню несколько движений клубных пати. Но, к счастью, движения тут не такие сложные, так что у меня легко получалось их повторять.
— Ты чем-то огорчена? — кружа меня по отведенной для танцев части площади, спросил Стас.
— Нет, я просто думала, — я запнулась на секунду, — Ну, о случившемся.
Стас вывел меня из круга танцующих. Мы прошли мимо столов, задержавшись на секунду, чтоб прихватить его плащ и направились в сторону ворот.
— Да, я тоже часто об этом думаю, — в тон мне проговорил парень, — Хоть Дара никогда не была добра ко мне, но Крепимиру она была верной и послушной женой и любила его детей. Что за духи одурманили ее….
— Не в духах дело, Стас. Она была верной и послушной, но в ответ получала лишь пренебрежение. Ее одурманили вовсе не духи, но иллюзия, — мы уже дошли до ворот, и Стас кивнул часовым, чтоб их открыли, — Иллюзия того, что ее любят и уважают. А еще жажда мести. Что, впрочем, не обьясняет расправы над детьми.
— Но ты воспрепятствовала этому. Спасла десяток жизней.
— Мы оба. Ты даже пьяный бегаешь быстрее меня. Кроме того, если б ты не налакался виски, мне не пришлось бы вытаскивать тебя на улицу.
Взявшись за руки, мы пробежались к реке. Уже вечерело, и мягкий приятный свет лишь слегка золотил величественные воды реки.
— Теперь отец счастлив, — произнес Стас, — Несчастье, выходит, помогло. И ему и…. мне. Я бы должен радоваться, что теперь преемник….
Он перевел взгляд на речку. Я обняла его за талию, и Стас почти рефлекторно крепче притянул меня к себе.
— Но ты не можешь. Потому, что тебе кажется – ты воспользовался ситуацией. Потому, что ты думаешь, будто не лучше Захара от того, что возвышаешься вроде бы от того, что не зависело от тебя – по самому факту рождения не от предательницы.
— Так и есть? – он посмотрел мне в глаза.
— Будь оно так, тебя бы это не беспокоило, Стас. Ты наслаждался бы ситуацией, как делал это Захар долгие годы.
— Я рад, что ты так считаешь, — он поцеловал меня в щеку, — Не хотелось бы в твоих глазах быть на него похожим.
— Ты на него не похож ни в моих, ни в чьих либо других глазах.
— Мне просто не нравится то, как меняются взгляды людей в зависимости от обстоятельств. Я против Веды ничего не имел раньше и не имею теперь. Но вчера она была опасным изгоем, а сегодня народ славит ее. То же самое и со мной. Народ словно враз забыл, кто я….
— «Толпа, рукоплещущая твоей коронации, та же толпа, что будет рукоплескать твоему обезглавливанию», — я осеклась. Не только потому, что процитировала Пратчетта, который родиться через одиннадцать веков, но и осознав, каков новый смысл этого высказывания здесь, в этом времени. Где обезглавливание не метафора, скрывающая под собой какое-нибудь публичное унижение.
— Красиво сказано, — протянул Стас, — и, увы, правдиво. Это ты?
— Терри Пратчетт. Такой британский сказитель, — надеясь, что правильно помню, как называлась Англия в девятом веке, ответила я.
— Ты бывала там?
— Нет. Но читала некоторые его работы.
— Так что же, ты знаешь британский?
— Ага, — я пристально вгляделась в его лицо, проверяя реакцию. С каждым днем врать становилось все труднее и возможность сказать хоть толику правды, была словно бальзам на душу, — Но его рукописи я читала в переводе на наш язык. Такое делали на моей земле.
— Меня беспокоит, что даже столь ученый народ не смог противостоять Берсерковому племени, — он осекся, — Прости, Элина, я….
— Прав, — вздохнула я, — Нужно подумать о том, как защититься если они вернуться на наши земли.
Последним, что я хотела было вновь ступать на хрупкий лед, обсуждая мое мифические племя.
— Об этом позабочусь я, — проговорил Стас.
— Конечно, мужские дела не для девиц, — фыркнула я – но, поверь мне, когда-нибудь мы будем наравне с вами.
— Не бывать такому, — уверенно сказал мужчина.
— Ага, значит я влюбилась в ярого приверженца сексизма?
— Я порой не понимаю твоих речей.
— И это опровергает твою уверенность в том, что женщина не может быть не только наравне с мужчиной, но и подчас ученее него.
Вывернувшись из кольца его рук, я отступила на пару шагов.
— Дамы и господа, — я шутливо подняла указательный палец, — сейчас мы с вами станем свидетелями того, как самый упрямый из рыцарей Рода Соколов признает, что был не прав.
— А вот и нет, — одним молниеносным движением, Стас приблизился и, легко подхватив меня на руки, опрокинул на землю. Вернее, он свалился сам и потянул меня так, чтоб я безопасно приземлилась на него.
— Не все женщины, — прошептал Стас, перевернувшись так, что оказался сверху, — Только ты.
Он поцеловал меня одним из тех долгих, жарких поцелуев, от которых кружилась голова.
— Ты такая красивая, словно русалка или лесная мавка.
— Ты их видел, чтоб судить?
— Об их губительно красоте слагают легенды, — проговорил он.
— Значит, не видел, — хмыкнула я.
— Те, кто их видал не воротились домой, — тихо сказал Стас.
— Но, повстречав в лесу, ты все равно вступился за меня, хоть и не знал, кто пред тобой. Те разбойники могли ведь и попутать…
— Насилие неприемлемо, не важно к кому, — проговорил мужчина, — Что до того, кто ты – я не уверен до сих пор.
Он прижал меня к себе так крепко, что я чувствовала, как гулко бьется его сердце. Впрочем, стук моего, он тоже просто не может не чувствовать.
— Но все равно решил взять меня в жены? – тихо спросила я, — Вдруг я околдовала тебя?
— Если так, то я рад поддаться чарам.
Его руки скользили по мне, словно рисуя огненные линии. Наши тела тянулись друг-другу в древнем, словно сам мир, взаимном желании. Горячие губы прижались к моей шее, скользнули вниз, к вырезу платья.
— Прикажи мне остановиться, — прошептал он, — Иначе…
— Не останавливайся….
На чистом небе уже зажглись звезды, окружив серп растущей Луны. Восхитительное зрелище, но даже оно задержалось лишь на миг где-то с краю сознания. Его борода щекотала и слегка царапала мою кожу, руки оказались словно сразу повсюду. Окружающая реальность словно исчезла, растворилась так же, как мы друг в друге.
Поленья слабо потрескивают. Костер уже почти затух, но мне все равно тепло, даже жарко. Я лежу на его груди. Из плаща получился полуплед-полупокрывало, надо же, этот еще больше того, в который Стас меня завернул тогда в лесу.
— Доброе утро, лесная мавка, — в синих глазах играют смешинки. Но даже в предрассветном полумраке видно, что Стас едва ли спал хоть немного.
— Ты совсем не спал, да?
— Разве мог я пропустить хоть мгновение нашей первой ночи? — прошептал мужчина, — Я любовался тобой.
Я тянусь к нему и наши губы сливаются в поцелуе. Мы обнимаемся еще крепче, хоть подобное вряд ли возможно, ведь наши тела сплелись, словно цветы в венке.
— Нам пора возвращаться, — шепчу я и он нехотя отстраняется.
— Какая ты красивая, — вновь произносит он, — И ты моя.
— Я всегда буду твоей, — говорю я в ответ.
Словно пара нашкодивших подростков, мы крадемся отчаянно стараясь не хихикать. К счастью, большинство горожан крепко спят наевшись и напившись, от того наше возвращение заметили разве что часовые у ворот. Они в пол голоса отпускают шуточки, наслаждаясь тем, что я краснею, а Стас полушутя грозится расправой.