— Дзиро, — заговорил Огата-сан. — Я тут как раз вспомнил. Ты уже написал это письмо? Сигэо Мацуде?
Я подняла глаза от шитья. Дзиро, казалось, был поглощен игрой и ответил только после того, как двинул фигуру.
— Сигэо? Нет, еще не написал. Собираюсь. Но в последнее время был очень занят.
— Конечно, я понимаю. Просто мне вспомнилось, вот и все.
— У меня сейчас времени в обрез.
— Конечно. Торопиться ни к чему. Я вовсе не хочу тебе надоедать. Просто было бы уместнее, если бы он получил от тебя письмо поскорее. Как появилась его статья, уже прошла не одна неделя.
— Да, разумеется. Ты совершенно прав.
Они вернулись к игре. Оба помолчали, потом Огата-сан спросил:
— Как ты думаешь, он откликнется?
— Сигэо? Не знаю. Я же говорю, что теперь мало о нем слышу.
— Ты сказал, он вступил в коммунистическую партию?
— Не уверен. Но когда мы в последний раз виделись, он выражал подобные симпатии.
— Очень жаль. Но в Японии в наши дни многое способно сбить молодого человека с толку.
— Да, это точно.
— В наши дни многие молодые люди увлекаются идеями и теориями. Но он, быть может, уступит и извинится. Важнее всего вовремя напомнить о личных обязательствах. Знаешь, я подозреваю, что Сигэо даже не задумался о том, что делает. Наверное, он писал статью одной рукой, а в другой держал книги о коммунизме. Он действительно может в конечном счете извиниться.
— Вполне возможно. Просто у меня работы было невпроворот.
— Конечно, конечно. Работа должна быть на первом месте. Пожалуйста, не беспокойся. Итак, мой ход?
Они продолжили игру, почти не разговаривая. Я слышала только, как Огата-сан заметил:
— Ты ходишь так, как я предвидел. Придется тебе поднапрячься, чтобы вывернуться из этого положения.
Партия еще не закончилась, когда в дверь постучали. Дзиро оторвался от доски и посмотрел на меня. Я отложила шитье и встала с места открыть дверь.
На пороге стояли двое мужчин, улыбаясь и кланяясь мне. Час был довольно поздний, и я сначала подумала, что они ошиблись квартирой. Но тут же узнала в посетителях сослуживцев Дзиро и пригласила их войти. Нервно посмеиваясь, они задержались в прихожей. Один из них — плотный и толстый, с раскрасневшимся лицом — выглядел возбужденным. У его худощавого спутника лицо было бледное, как у европейца, но похоже, и он выпил: на щеках у него горели розоватые пятна. Галстуки у обоих повязаны были небрежно, пиджаки они держали переброшенными через руку.
Дзиро, явно обрадовавшись гостям, пригласил их сесть. Но они, посмеиваясь, остались в прихожей.
— Слушай, Огата, — обратился к Дзиро бледнолицый, — мы, кажется, не вовремя.
— Ничуть. А что вы поделываете в наших краях?
— Навещали брата Мурасаки. Собственно, домой еще и не заглядывали.
— Потревожили тебя, потому что боимся явиться домой, — вмешался толстячок. — Не предупредили жен, что поздно задержимся.
— Ишь, компашка гуляк! — сказал Дзиро. — Почему бы не снять обувь и не пройти в дом?
— Но мы не вовремя, — повторил бледнолицый. — Я вижу, у тебя гость. — Осклабившись, он поклонился Огате-сан.
— Это мой отец, но как я могу вас познакомить, если вы не проходите?
Посетители сняли наконец обувь и расположились в комнате. Дзиро представил их отцу — и те, подхихикивая, вновь принялись кланяться.
— Вы служащие в фирме Дзиро? — спросил Огата-сан.
— Да, верно, — отозвался толстячок. — Немалая честь для нас, хотя спуску он нам не дает. Мы в офисе прозвали вашего сына Фараоном: он заставляет нас работать, как невольников, а сам в потолок плюет.
— Что за ерунда, — заметил мой муж.
— Чистая правда. Помыкает нами, будто мы его рабы. А сам сидит и газетку почитывает.
Огата-сан выглядел смущенным, но, видя, что все смеются, присоединился к общему веселью.
— А это что? — Бледнолицый указал на шахматную доску. — Я так и знал, что мы вам помешали.
— Мы играли в шахматы — просто чтобы время занять, — пояснил Дзиро.
— Играйте дальше. Нечего с компашкой вроде нас считаться.
— Не глупи. С такими идиотами, как вы, под боком мне не сосредоточиться. — Дзиро резко отодвинул доску. Две-три фигуры упали, и он, не глядя, поставил их на место. — Так. Вы навещали брата Мурасаки. Эцуко, подай господам чаю, — распорядился Дзиро, хотя я уже направлялась в кухню.
Однако толстячок неистово замахал рукой:
— Мадам, мадам, сядьте. Пожалуйста. Мы сейчас уходим. Пожалуйста, сядьте.
— Это меня нисколько не затруднит, — сказала я.
— Нет, мадам, я вас умоляю, — он перешел чуть ли не на крик. — Мы всего-навсего компашка, как говорит ваш муж. Пожалуйста, не суетитесь — прошу вас, сядьте.
Я готова была подчиниться, но Дзиро бросил на меня сердитый взгляд.
— Хотя бы чаю с нами выпейте, — сказала я. — Беспокойства ни малейшего.
— Раз уж сели, можете и задержаться, — заметил Дзиро. — Мне бы хотелось узнать о брате Мурасаки. Он и в самом деле сумасшедший, как о нем говорят?
— Характерец тот еще, — со смехом откликнулся толстячок. — Нас он точно не разочаровал. А кто-нибудь рассказывал тебе о его жене?
Я поклонилась и незаметно скользнула на кухню. Заварила чай и положила на тарелку печенье, которое испекла днем. Из гостиной доносился смех, я различала и голос мужа. Один из гостей снова громко назвал его Фараоном. Вернувшись, я застала компанию в отличном настроении. Толстячок рассказывал анекдот — что-то о столкновении члена совета министров с генералом Макартуром. Я поставила поближе к ним тарелку с печеньем, разлила чай и села рядом с Огатой-сан. Друзья Дзиро отпустили еще несколько шуток о политиках, а потом бледнолицый притворился обиженным из-за того, что его спутник пренебрежительно отозвался о каком-то человеке, которым он восхищался. Он сидел с каменным лицом, а остальные его подначивали.
— Кстати, Ханада, — обратился к нему мой муж. — На днях услышал в офисе интересную историю. Говорят, будто во время прошлых выборов ты грозился прибить жену клюшкой для гольфа, если она не проголосует так, как тебе хочется.
— Откуда ты набрался этой чуши?
— Из достоверных источников.
— Это точно, — подхватил толстячок. — И твоя жена собиралась звонить в полицию и сообщить о запугивании на политической почве.
— Какая чушь. Кроме того, клюшек для гольфа у меня нет. Я их в прошлом году продал.
— Но «семерка»-то у тебя сохранилась, — заметил толстячок. — На прошлой неделе у тебя дома я ее видел. Не ее ли ты использовал?
— Что на это скажешь, Ханада? Так оно и было? — спросил Дзиро.
— Насчет клюшек для гольфа — это бред.
— Но ведь ты все же не сумел заставить супругу сделать по-твоему.
Бледнолицый пожал плечами:
— Это ее личное право — голосовать как ей вздумается.
— Тогда почему ты ей угрожал? — поинтересовался его приятель.
— Я пытался заставить ее всего лишь вникнуть в суть. Моя жена голосует за Йосиду только потому, что он похож на ее дядюшку. Типично для женщин. В политике они ничего не смыслят. И думают, будто могут выбирать государственных лидеров точно так же, как выбирают себе платья.
— И поэтому ты вразумил ее «семеркой», — заключил Дзиро.
— Это правда? — спросил Огата-сан.
С той минуты, как я внесла чай, он не проронил ни слова. Общий смех прекратился, а бледнолицый удивленно уставился на Огату-сан.
— Разумеется, нет. — Он вдруг перешел на официальный тон и слегка поклонился. — На самом деле я ее и пальцем не тронул.
— Нет-нет, — запротестовал Огата-сан. — Я хотел узнать — вы с женой голосовали за разные партии?
— Именно. — Ханада пожал плечами с неловким смешком. — А что я мог поделать?
— Простите. Я вовсе не собирался вмешиваться. — Огата-сан отвесил низкий поклон, бледнолицый ответил тем же.
Словно это послужило сигналом, трое молодых людей вновь со смехом завели разговор. Отставив политику, они принялись обсуждать коллег по службе. Разливая чай, я заметила, что печенье, принесенное мной с избытком, почти целиком исчезло. Я наполнила всем чашки и снова села рядом с Огатой-сан.
Гости пробыли час с небольшим. Дзиро проводил их до двери, а потом снова сел к столу.
— Поздно уже, — вздохнул он. — Скоро надо спать ложиться.
Огата-сан изучал шахматную доску.
— Фигуры, кажется, не все на месте. Конь точно стоял не на этом поле, а вон на том.
— Очень может быть.
— Я его туда и поставлю. Ты согласен?
— Да-да, отец, ты наверняка прав. Доиграем партию в другой раз. Я вот-вот пойду ложиться.
— А что, если сделать еще парочку-другую ходов? Партия и закончится.
— Нет, правда не хочется. Я очень устал.
— Да, конечно.
Я убрала шитье, которым недавно занималась, и стала поджидать ухода мужчин. Дзиро, однако, взял газету и начал читать последнюю страницу. Потом потянулся к печенью — на тарелке осталось одно — и рассеянно сунул его в рот.
— Может, все-таки стоит доиграть партию? — после паузы произнес Огата-сан. — Ходов понадобится всего ничего.
— Отец, я и вправду совершенно выдохся. А утром мне на работу.
— Да-да, конечно.
Дзиро вновь взялся за газету. Он продолжал жевать печенье, роняя крошки на татами. Огата-сан внимательно всматривался в доску.
— Очень странные вещи, — проговорил он, — рассказывает твой приятель.
— А? О чем это ты? — Дзиро не отрывался от газеты.
— О том, что они с женой голосуют за разные партии. Еще недавно такое и представить было нельзя.
— Вот именно.
— Странные вещи теперь творятся. Но, по-видимому, это и подразумевается под демократией. — Огата-сан вздохнул. — То, что мы с такой готовностью переняли от американцев, не всегда к лучшему.
— Ну да, несомненно.
— Посмотри, что происходит. Муж и жена голосуют за разные партии. Печально, если на жену нельзя в подобном случае положиться.
Дзиро продолжал читать газету.
— Да, это прискорбно.
— Женщины в наши дни лишены чувства преданности мужьям. Делают что хотят, голосуют за другую партию, если им вдруг вздумается. Все это в теперешней Японии стало обычным делом. Пренебрегают обязанностями — и все во имя демократии.