Сокотрийки, как и другие женщины Востока, имеют много детей. В недалеком прошлом на Сокотре, в частности в Хадибо, был распространен обычай отдавать детей на воспитание в бедуинские семьи. Некоторые семьи практикуют этот обычай до сих пор. Решение отдать ребенка в другую семью принимается родителями еще во время беременности. Ребенка забирают сразу же после рождения и выкармливают примерно до шести лет. Раньше сами бедуины отдавали своих детей на воспитание в другие семьи. Когда женщина принимала это решение, у входа в пещеру зажигали огонь, показывающий всем, что семья готова отдать ребенка.
В селении Кадуб на северном побережье Острова
После длительных приветствий и пожеланий здоровья мы устраиваемся у стенки, облокотясь на подушки, затем полукругом рассаживаются и хозяева, мужчины и женщины. Все женщины принарядились, они умащены благовониями: кожа натерта желто-зеленым маслом и ярко блестит при свете керосиновой лампы. Кисти рук и босые ноги разрисованы ярко-алой краской: черточками, точками, завитками. Эти узоры различны: они зависят от социального и семейного положения женщины. У замужней дамы полностью окрашены последние фаланги пальцев на руках, вверх от них идут линии, между которыми нарисованы ряды точек. Ступни тоже покрыты краской, а стопы над ними украшены точками. Сокотрийки любят украшения, нет ни одной из них, кто не носил бы серебра, те, что побогаче, надевают золотые безделушки. Серебряные браслеты на руке чуть выше локтя носят также дети, а в горах даже мужчины. На побережье мужчины не носят украшений. Зато женщины, кажется, решили компенсировать эту скромность обилием навещенных на себя побрякушек. И прежде всего бросаются в глаза серьги. Большие кольца с утолщением внизу, с замысловатыми перепонками, они так и оттягивают ухо. А ведь у большинства женщин, сидящих с нами за трапезой, в мочке уха проколото по две дырки и в каждую вдето по две серьги! Я встречал на Сокотре женщин, у которых продырявлено по краю все ухо от мочки до верхнего края. А однажды в горах мне попалась «рекордсменка»: в каждом ухе у нее висело по двенадцать серег, почти касаясь плеча! Одеты женщины в черные, темно-зеленые, желтые или красные платья, обшитые по краям серебряной ниткой. Платья широкие, они запахиваются и скрепляются вокруг талии поясом из металлических чешуек, заканчивающихся кольцом, на которое нанизано… несколько ключей. Обычных маленьких ключей, как от наших «английских замков». Эти ключи не имеют никакого практического назначения, так как замков здесь нет, но они — непременная часть женского наряда и предмет, приносящий счастье. У некоторых женщин у пояса позванивают несколько десятков ключиков. На руки надевают многочисленные браслеты — иногда по десять штук на каждую, кольца, на шею — цепочки из грубо обработанного серебра, которое привозят из Хадрамаута. В ноздре часто видна сережка-бусинка из золота. Многие, в том числе мужчины (особенно горцы), носят на шее амулеты, охраняющие их от «дурного глаза» или от болезней.
Завязывается разговор, который активно поддерживают женщины. Аромат благовоний смешивается с пряным запахом вареной козлятины: на кухне довариваются два козла, зарезанные специально для гостей, — ощутимый удар по семейному бюджету. Мужчины больше иронически посмеиваются, поглядывая на беседующих с гостями женщин, и лишь изредка вставляют несколько слов. Женщины рассказывают, как трудно им жить, как много приходится работать женщине, как было бы хорошо, если бы детям жилось лучше. Земледелия здесь не знают, как и в других районах острова, лишь у некоторых домов крохотные грядки, где растет немного овощей. В хижине Халимы почти пусто: на стенках висят круглые плетеные циновки, выполняющие роль обеденного стола, кое-какая домашняя утварь, на полу одеяла, несколько подушек. Странно видеть в этой лачуге швейную машину «Зингер», встречающуюся однако на острове довольно часто: сокотрийки сами шьют свои платья из материала, доставленного с материка, из Хадрамаута.
Вскоре приносят блюда с кашей из рисовой сечки, называемой здесь каскас, на каскасе дымятся куски мяса. Мы приступаем к еде. Гостям подкладывают лучшие кусочки: печень, язык. Каскас, политый бульоном, надо скатывать в шарики обязательно правой рукой и затем отправлять в рот: левая рука нечистая, ею мусульмане не совершают омовение, и прикасаться к пище ею нельзя. Я аккуратно складываю обглоданные кости на соломенный поднос, на котором стоит блюдо: ведь после ужина хозяева не выбросят их, они раздробят каждую косточку, тщательно высосут, а остатки еще выварят. Мясо, равно как и рис, здесь едят очень редко. Но сейчас мы пируем. Обильную еду запивают водой, потом подается чай с козьим молоком. 1\ такой роскоши жители Сокотры стали привыкать недавно, поскольку и чай и кофе привозят с материка, а в горах и по сей день многие не пробовали ни того, ни другого.
После чая мужчины закуривают. Трубками служат берцовые кости барана, с одного конца в них набивают дешевый голландский табак, который завозится на остров хадрамаутскими купцами.
Халима рассказывает мне о своем походе в Хадибо — столицу Сокотры, когда там гостили советские моряки. Капитан научно-исследовательского судна «Изумруд», несколько дней стоявшего на рейде у берегов Сокотры, Станислав Александрович Плотницкий вряд ли в полной мере представлял себе, что означала для жителей острова, лишь за последние два года чуть-чуть приобщившихся к современной цивилизации, первая на острове демонстрация фильмов, которые привезли с собой на берег ребята с советского корабля. На центральной площади Хадибо, возле здания бывшего султанского дворца, на стене которого был прикреплен экран, прямо на земле рассаживались мужчины, а потом, когда уже начинался просмотр, за ними полукругом садились женщины. В течение трех дней смотреть на «живое зеркало» сходились даже скотоводы из отдаленных районов острова. Представьте себе такую картину: ветхое глиняное здание с решетками на окнах, покрытая песком площадь, от которой в разные стороны разбегаются узенькие, кривые улочки. Посреди площади валяется ствол старинной пушки из португальского форта XVI в., выполнявший при султане роль эшафота, вокруг — разношерстная толпа людей, большинство из которых понятия не имеют не только о далеком Советском Союзе, но и вообще о каких-либо краях дальше Хадрамаута, и — советские фильмы на экране! Особый успех имели картины о Великой Отечественной войне. Трудно поверить, что в наше время кино может вызывать такое изумление. Для островитян оно было вовсе не постижимым, женщины то и дело вскрикивали: «Йа Мухаммад! Йа Мухаммад!» («О Мухаммад!»). Этот возглас, обращенный к пророку, сокотрийцы издают по любому поводу: он может выражать и удивление, и радость, и ужас, и восхищение, а также служить заклинанием.
Молодые сокотрийцы на борту «Изумруда»
Халима, прослышав о «живом зеркале», вместе с другими жителями Кедаха шла в кино целых четыре часа. Теперь она рассказывает мне:
— Очень красиво было. Только сильно страшно, когда показали вот такого большого человека — голова у него с этот дом! Слава Аллаху, что недолго хоть, а то мы уж хотели убежать. А потом этот большой джинн явился мне ночью, только Мухаммад меня и охранил.
Этим «большим джинном» оказался… Олег Попов в фильме о советском цирке, который наши моряки показали островитянам. Это его простодушное лицо, крупным планом возникшее на экране, так напугало суеверных женщин.
Мы покидаем гостеприимный дом, женщины провожают нас до машины, приглашают приезжать еще: их гостеприимство, кажется, беспредельно.
Через несколько дней мы едем на восток, в сторону Рас Муми восточной оконечности острова. Машины здесь ходят не часто, да и вообще первая машина на острове появилась лишь три-четыре года назад. По пути то и дело встречаются бедуины, которые, издали завидев на равнине машину, выходят на дорогу и машут руками, прося подвезти. Скоро наш открытый «лэндровер» набит до отказа, машина тяжело подпрыгивает на камнях, обдавая нас красной песчаной пылью. Мелкая пыль садится на волосы, набивается в брови и ресницы, превращая всех в огненно-рыжих. Бедуины то и дело просят остановиться: с непривычки их все время тошнит. Еще и по сей день бедуины, спустившись с гор в долину или на побережье, пугаются автомобиля, так как видят его впервые. Тем не менее держатся они перед этим незнакомцем с достоинством. Один такой горец попался нам близ Рас Муми. Он увидел наш «лэндровер» на берегу моря (мы остановились, чтобы утолить жажду неподалеку, в пещере у пастуха). Старый сокотриец, гордо держа бритую голову, смело приблизился к машине. За ним робко следовала молодая жена в длинном зеленом платье, с ребенком на руках. Другой малыш, остриженный так, что на макушке торчал хохолок, а вокруг головы оставался лишь тоненький ореол волос, держась за руку матери, с любопытством разглядывал незнакомое «существо». Подойдя к машине, бедуин остановился у мотора и начал разговор, обращаясь к «лэндроверу»:
— Мон е? Ми’о’о гедахк? («Кто ты? Откуда ты пришел?»).
Пришлось нам познакомить семейство с «пришельцем». Прокатившись вдоль берега, бедуины, видимо, остались довольны, хотя вслух своего восхищения не выразили.
По дороге на восток, в нескольких километрах от столицы, виднеется несколько домишек, построенных, вероятно, недавно Возле них сидят под навесом из веток несколько бородатых людей. Они похожи на йеменцев, да и одеты все в футы — йеменские мужские юбки, а один даже в брюках. Выходим из машины, знакомимся: в самом деле йеменская речь. Оказывается, что это та самая «группа развития», о которой я так много слышал в Адене. Так называют высланных на остров шулеров, которые в дешевых кофейнях Адена дочиста обирают за карточным столом приехавших в город и «загулявших» (т. е. слегка одурманенных катом, который жуют по праздникам все йеменцы) крестьян и других провинциалов. Правительство ведет борьбу с этой категорией людей и высылает мошенников на Сокотру, где они в течение нескольких лет