– Вечером, если что, тебе напишу. Или позвоню!
Третьякова закивала. На сцене уже вовсю шла репетиция. Пробираясь к выходу, то и дело поглядывала на сцену. Вот сейчас Леля Селезнева взбежит на небольшую стремянку-«стену», а потом летчик-Пирожков схватит ее на руки… И начнется: «А у тебя будут совсем особенные звезды…»
Я дернула за дверную ручку одновременно с истошным воплем Селезневой, на который тут же обернулась. Раздался страшный грохот, и Леля, беспомощно взмахнув руками, рухнула на сцену.
Глава восьмая
Я провалялась с температурой все выходные и еще два последних учебных дня. Софья Николаевна лечила меня теми же средствами, что и отца. Папа, к тому времени уже выздоровев, пару раз заглядывал в комнату и сокрушался, как же он мог меня заразить. Ворчал, что визу до сих пор не сделали, а ему на днях уже лететь в Милан. Там он проведет весь июнь. Про Катерину отец почему-то при мне больше не говорил. А сама я, разумеется, о брюнетке не спрашивала. Хотя слышала, как отец в своей комнате болтает с ней по телефону. Что ж, видимо, папа понял, что я воинственно отношусь к его пассии. После спасения от тех отмороженных мужиков из бара расстались мы с Катериной сухо и нелепо.
Хорошо, что оценки за год уже выставили. Остался только концерт, на котором мне все-таки предстояло исполнить роль Маленького принца. Леля, навернувшись со стремянки, сломала правую руку. Зато все-таки побывала в объятиях могучего Пирожкова, который тащил ее из актового зала. Вся в слезах, она счастливо прижималась щекой к объекту своего обожания. Ирка потом мне написала, что Лелина бабушка устроила в гимназии жуткий скандал и решила увезти Селезневу в деревню на все лето. Мол, там ей будет безопаснее, чем в лагере. А если бы все это произошло в конце одиннадцатого класса? Как бы Леля Селезнева писала экзамены и поступала в университет? И если под носом Лидии Андреевны происходят такие безобразия, то бабуля боится представить, что ее внучку поджидает в летней школе, где дети наверняка остаются без должного присмотра. Как итог: еще один минус из моего списка.
Все эти дни, пока я валялась дома с температурой, думала над случившимся в актовом зале. Даня в тот же день осмотрел место происшествия и рассказал Ире, что у стремянки были раскручены болты. И если честно, в ту минуту, когда Ира поведала мне об этом по телефону, я испытала настоящий ужас. Кто-то раскрутил их нарочно? Теперь уже совершенно точно нельзя было пускать это дело на самотек. От глупых угроз и звонков Соболь перешла к действиям. Только воевать с Оксаной пока не было никаких сил. Насморк и больное горло портили весь боевой настрой.
На четвертый день, когда температура спала, я почувствовала себя заново родившейся. Софья Николаевна была на даче, и я слонялась по пустой квартире, пялилась в окно, пересмотрела «Ривердейл», а когда ближе к вечеру явилась Ирка, настроение улучшилось в разы. Третьякова принесла с собой сладкие запахи ежевичных духов и теплого лимонного кекса.
– Хотела пораньше к тебе забежать, но мама с кексом задержала, – чмокая меня в щеку, сказала Ира. – Ой, надеюсь, ты больше не заразная? – подруга отпрянула от меня. – Это самый отстойный отстой в жизни – заболеть перед летними каникулами.
– Не знаю, – честно сказала я. – Но чувствую себя как огурчик.
– Пойдем чаю попьем, огурчик!
Ирка сбросила кеды и по-хозяйски прошла на нашу кухню. Сама поставила чайник. Что-то проверила в телефоне и уселась за стол.
– Как Селезнева? – спросила я, по-прежнему чувствуя свою вину, будто лично поломала стремянку.
– Как-как? На больничном! – Ирка снова взглянула на экран смартфона. – В гимназию больше не приходила. Зато сбылась ее мечта – наш Мясной Пирог ее на руках потаскал!
– Да уж, мечта, – вздохнула я.
И снова это скверное чувство, будто я нарочно подставила Лелю. Хотя мне на самом деле меньше всего на свете хотелось вместо нее распластаться на сцене, навернувшись со стремянки.
– Теперь мне все-таки придется играть Маленького принца, – проворчала я, разливая нам с Иркой чай.
– Твой отец придет на спектакль?
Я, не оборачиваясь к подруге, рассмеялась.
– Шутишь? Он спросит: «Спектакль? Какой спектакль? Ты что, уже играешь в театре?» Я ему отвечу: «Нет, папочка! Это школьный спектакль!» А он: «Школьный? Вера, в каком ты классе? Сколько тебе лет?»
Ирка, забавно хрюкнув, тоже рассмеялась.
– Похоже получилось! Ну нет, Верочка, ты все-таки иногда прячь свой сарказм. Хотя теперь я понимаю, почему вы раньше с Никитосом дружили. Как два колючих фыркающих ежа.
– Ой, только про Никитоса не напоминай, пожалуйста!
Я поставила перед Иркой чашку горячего чая, разрезала теплый лимонный кекс.
– Пропитался? – деловито осведомилась Третьякова.
– Слюнки текут! Сегодня как раз первый день, как ко мне вернулся аппетит.
Ирка продолжала то и дело проверять телефон и молча жевать кекс. Наконец я не выдержала и задала вопрос, который мучил меня все эти четыре дня:
– Как будем мстить Соболь?
Третьякова тут же встрепенулась:
– Ты все-таки решилась?
– Не могу же я это просто так оставить! Только не знаю, что делать. Жаловаться – не метод. Да и кому? Папе все равно, а директрисе… Как-то обломно, что ли. Со стремянкой точно непонятно: специально это или она изначально неисправна была?
Ирка задумчиво нахмурила лоб, а потом выдала:
– Кажется, надо не Соболь проучить, а Амелию.
– Амелию? – удивилась я.
– Ну да. Вчера Лидия Андреевна к нам в класс заходила. Знаешь, кто едет вместо Селезневой в лагерь?
– Циглер?
– Бинго! Видела бы ты, с какой довольной физиономией ко мне обернулась Амелия. Захотелось ее за волосы прям на уроке оттаскать!
– Ну вообще-то все логично, – вздохнула я. – Я же тебе говорила, что Лидия еще в тот раз кандидатуру Амелии предлагала, у нее ведь второе место на олимпиаде по физике.
– Вот видишь! Кому еще это было выгодно? А ты помнишь это ее: «Что ж, посмотрим, кто поедет»? – продолжила нагнетать Ира.
– Думаешь, угроза?
– Ну конечно же! В конце концов, это она отвечала за декорации и реквизит. И я уверена, что стремянка была нарочно испорчена.
Ирка принялась сосредоточенно жевать кекс.
– Добиваться своей цели такими страшными методами. Кошмар! – прожевав, снова возмутилась подруга. – И я, кстати, знаю, какую свинью мы можем Циглер подложить.
– Ну?
За окном пасмурно, над городом зависли мрачные серые тучи. Еще днем все окна были в кривых дорожках от дождя.
– Я от девчонок слышала, что Амелия больше всего на свете боится свою бабку.
– Это которая настоящая ведьма? – уточнила я.
– А фиг знает, кто она на самом деле. Но так говорят. Пойдем к ее бабке и попросим, чтоб приструнила внучку, а? Повлияла на нее как-нибудь. Что ж она невинных людей калечит?
– А если это не Амелия? – засомневалась я.
– Тогда напрямую спросим у Циглер: ты или не ты?
Вообще-то, наверное, давно нужно было так поступить…
– А если это она, но скажет: «Нет, это не я! Идите вы, тупые куклы…» Будто ты ее не знаешь.
– Что ты придумываешь проблемы из ничего? – возмутилась Ирка, уже поднимаясь из-за стола. – Там на месте разберемся. Идем!
– Как? Сейчас? – ахнула я, снова поглядывая в окно. – Уже смеркаться начинает.
– Нет, а что тянуть? Ждать, пока она тебя со свету белого сживет?
– А ты знаешь ее адрес? – все-таки последовала я за Иркой, которая уже выскочила в коридор.
– Ага, специально разведала. Да тут недалеко. Пройти всего пять домов. В начале Мира.
– А-а. Погоди, я хоть переоденусь!
После четырех дней заточения выглядела я хуже некуда. Но решила, что наряжаться для Циглер – много чести. Тем более Третьякова сказала, что тут недалеко. Сменила пижамные шорты на джинсы, надела толстовку, бейсболку на голову натянула. Ирка осмотрела меня с ног до головы и кивнула:
– Сойдет!
Во дворе уже сгустились сумерки. В окнах домов зажглись огни. Ветер раскачивал старые тополя.
– Зачем мы тащимся к Циглер на ночь глядя? – скептически поинтересовалась я, когда мы вышли на оживленную улицу.
– Я ж тебе сказала о своих планах.
– А если ее бабка-ведьма проклянет нас?
– Ну что за глупости? – беспечно засмеялась Ирка. Будто это не она до этого меня запугивала.
Всю дорогу Третьякова то и дело доставала телефон, но уведомлений, судя по всему, так и не было. Ирка только вздыхала и мне ничего не рассказывала. Я косилась на подругу, но не спрашивала, в чем дело. Все ясно. Сообщение от Вадика своего ненаглядного ждет.
Когда мы дошли до дома Циглер, на улице совсем стемнело. Меня всю дорогу не покидало странное чувство, будто кто-то идет за нами по пятам. Скорее всего, это просто мои выдумки, но после поста в «Подслушано» у меня развилась настоящая мания преследования. Ведь кто-то видел меня на улице вместе с Катериной. Кто-то сохранял старые фотографии, знал о разводе моих родителей…
– На каком этаже она живет? – спросила я, оглядывая окна старой четырехэтажки.
– Вроде на первом, – ответила Ира.
– Вроде? – возмутилась я.
– Ты же знаешь, у меня плохая память на имена, адреса… – Ирка беспечно махнула рукой. – На месте разберемся!
Это третьяковское семейное «потом разберемся» порой меня просто выбивало из колеи.
– Ира, мы уже на месте! – проворчала я, следуя за подругой.
Ирка первой забежала в подъезд. Темно, лампочка не горит. Мы тут же встали как вкопанные.
– Ну? – шепнула я.
– Что «ну»? – Ира включила фонарик на телефоне. Я тоже пошарила в кармане толстовки в поисках своего смартфона и тут же обнаружила, что оставила его дома.
Пахло чем-то прокисшим, сверху доносилась приглушенная оркестровая музыка. Тут же впотьмах мое воображение нарисовало, что где-то здесь снимает жилье Воланд со своей свитой.
– Мне не по себе, – призналась я. – Пойдем домой?
– Столько тащились и домой? – рассердилась Ира, подсвечивая ступени.