– И что? У него будет пустыня, у меня пустыня… А где умное решение? И войдем в одни ворота города МилоСулимРу? Или обоим протиснуться осликами в МилАсурНам? Знаешь что…
Манька подбросила увесистый слиток золота, поймала его, неожиданно заметив, что крест крестов, болтающийся на цепочке на шее, вдруг изменился. Он вдруг стал прозрачный, как горный хрусталь, а в глубине его растекались брызжущие кровавые струи, наполняя крест крестов рубиновым светом. И еще он стал слегка теплым. И золото, и крест крестов потянулись друг другу, будто два магнита.
– Ой, что это? – испугалась она.
– Крест крестов – оправа для монеты, – Дьявол показывал, как их соединить вместе. Золото вошло в крест крестов и будто срослось с ним. Буква А на монете точно легла в букву в оправе.
– Кресты и золото – слава Дьяволу, а не человеку, а ты с ними, как с атрибутами начинаешь обращаться, – он похлопал монету на ее груди и засунул ее за рубаху.
Манька оттопырила рубаху и погладила теплый медальон, который снова стал почти невесомым, рассматривая его.
– Знаешь, я когда-нибудь, может быть, выкуплю у тебя свою землю, – решила она. – Ведь она все равно отойдет к тебе? Или нет?
– Как я могу продать тебе твою же землю? – изумился Дьявол. – Она и так твоя! Ты на ней не можешь жить, потому что сосед собрал своих домочадцев, прошелся по ней, и расселил в ней всех, кого хотел видеть соседями. Он элементарно передвинул межу. И только ты ему не угодна, и все его близкие гонят тебя с земли. Но ведь их землей она не стала, все они чужеземцы. Но ты можешь купить мою адвокатскую контору, и я посмотрю, что можно сделать, если ты отдашь это золото мне.
Маньке показалось, что Дьявол уж как-то слишком подозрительно выпрашивает у нее золотую монету. То в банк ее предлагает положить, а зачем Богу банк? Или Бог, у которого все, или банкир, у которого вложения. То предлагает позариться на пустыню вампира, как на луну, непонятно где и для чего, то свою землю сделать пустыней. Теперь вот адвокатом решил стать. А с кем судиться и перед кем, если сам Дьявол будет не Судьей, а адвокатом? И не судиться она идет, а войной, выкуривать непрошенных гостей. Но носить на себе такую штуку было опасно. Манька вспомнила, как легко потеряла живую воду, когда попала к разбойникам, и каким бессовестным и хитрым может быть Дьявол, когда нечисть близко. А сейчас эта нечисть была ближе некуда! И как-то странно досталась ей эта монета…
Если Дьявол купил душу у вампира, почему вампир не держал ее у себя? Получалось, что она как бы обворовала вампира? А как за копейку мог водяной купить человека в раба, а потом перепродать вампиру, чтобы тот заставил человека отработать и снова продал? Это что же, получалось, сознание продавалось и покупалось и она – собственность Дьявола? Может ей тогда Дьявола купить?
Манька с любопытством взглянула на Дьявола, который думать ей не мешал.
Ну да, и скажет потом: «Да, Маня, я твой раб, распоряжайся мною!» – ради смеха! И что, догадалась бы она послать его под землю, поторопить подрасти неугасимое дерево? Или те же стрелы подковать серебром? Или организовать охрану? Господин головой должен думать, а где у нее голова? «А я-то, я-то тоже раба! – покраснела Манька. – Если не хуже – ослик! За меня деньгами заплачено!» И что ждать, что Дьявол после этого будет считать ее человеком? Разве что спасибо сказать, что добрым оказался Господином и не торопится забрать туда, где у него ослики поджариваются…
Все у нечисти как-то шиворот-навыворот.
Манька сжала медальон и сковырнула золотую монету. Монета легко упала в ее руку и снова стала тяжелой.
– Я себя выкупаю! – она протянула монету Дьяволу. – Пусть я умру не сегодня-завтра, но умру свободной от всяких обязательств перед вампиром. И пусть будет, будто ты меня не покупал… Ты сказал, что проклятые даже суду не подлежат, вампир их господин, а они его ослики. Я не ослик – я человек.
– Ни на минуту не усомнился в тебе, – ответил Дьявол, зажимая монету в ее пальцах. – Только человек мог бы достать это золото – и оно принадлежит тебе. Оно уже лежит в банке. А вид ее – ее стоимость, написанная на моей долговой расписке. Потратить ее никогда не поздно. Она тебе еще пригодится.
– А почему вампир ее не у себя держит? – спросила Манька с любопытством.
– Вампир взял ее у меня в долг под залог своей земли и выкупил и тебя и твою землю.
– Какое он вообще имел право, если мы ничем друг другу не обязаны? – возмутилась она.
– Как не продавалась, если вампир может входить только по приглашению? Но он не забрал тебя и твою землю с собой, а бросил монету и пошел своей дорогой. А на долг железный процент побежал. Согласись, ты бросилась бы в его объятия, если бы он поманил тебя за собой.
Манька промолчала. Бегала, искала, собирала – чего греха таить. И равняла суженых по вампиру – и удивлялась, когда начинали пить кровь. Мучалась, понимая, что где-то есть такой, который кровь пить не стал бы, а украсил бы и отвел ей лучшее место рядом с собою. А вампир и украшал – только не ее. И поднимал, и миловал, и кровь пил у каждого, чтобы эту тварь насытить.
Была бы она на ее месте, пожалуй, простила бы кровопролития. Она и прощала, понимая, что где-то там плачут перед ним люди. Слава Богу, что не могла она быть на месте Благодетельницы. Забирая с собой душу, вампир не зажил бы до ее смерти жизнью вампира. Пролил бы он кровь, а она пожалела и свою отдала, он снова пролил, а она опять пожалела, разбазаривая добро вампира. Зачем ему такая обуза, которая зудела бы каждый день: «Пожалей, пожалей, пожалей!»
Манька вспомнила, как бегала просить за каждого, на кого обозлился Благодетель, принимавший ее на работу, когда ей казалось, что несправедливо выставляет человека вон. А казалось ей каждый раз, как он принимал решение избавиться от работника. В конце концов, он и ее признавал не заслуживающей ни доверия, ни жалости. И тогда ее увольняли без долгих размышлений, не рассуждая, права она или Благодетель – он был прав, и никем это уже не обсуждалось. И не было такой головы, которая бы побежала заступаться за нее.
Да, проклятых было немного…
– Стало быть, она моя, раз у меня лежала, здесь, в избах? – хмуро поинтересовалась Манька.
– Истинно твоей она только недавно стала. Как же ты могла ее считать своей, если тебе ее не взять?
Манька покачала головой, опять Дьявол говорил непонятно и водил ее за нос. Манька взяла нож и отправилась к живому дереву искать побеги для стрел. За два дня многие ветви отросли. Дьявол почти закончил ковать стрелы, и когда она принесла охапку прутьев, не отрываясь, кивнул на стол, давая понять, что займется ими немедленно. Она бросила охапку и подошла к луку, пробуя его на прочность.
Лук был красивый, сложно устроенный, сразу и не разберешь что к чему. Манька попробовала натянуть тетиву, сплетенную из распушенных нитей, и стрела, наложенная на излучину, отскочила, чуть не ударив ее в глаз. Она повесила лук обратно и отправилась еще за побегами: если каждая десятая стрела хотя бы упадет рядом с оборотнем, это будет уже чудо…
Когда она обходила окрестность, заметила, что трава покрылась порошком, как будто припорошенная снегом. Больше всего порошка было на земле. Наверное, серебро, догадалась она. Людям серебро не повредит, но, когда обратятся в зверей, обязательно наступят.
Однажды зарычал сопровождающий ее волк – в чащу леса ушли пятеро. Сразу после этого неподалеку раздался один глухой выстрел и возня. Пятеро волков вернулись, но один волочил за собой заднюю ногу, сразу направившись к озерцу с живой водой.
Манька заторопилась.
Ей удалось насобирать еще три охапки добрых ветвей, которые годились на древки. На этот раз она срезала даже те ветви, из которых стрелы получились бы маленькие, меньше локтя, понимая, что оборотни, если догадаются, не пощадят живое неугасимое дерево.
А на следующий день встали рано, засветло. Дел еще оставалось много. Она сразу заметила, что все звери снимаются и уходят, остались только волки, но и они беспокойно принюхивались, удерживаемые лишь вожаками.
Продуктов хватит месяца на три, удовлетворенно подумала она, осматривая запасы, и отправляясь таскать охапки стрел в старшую избу, затаскивая их на чердак и в избу-баню, если придется биться оттуда. Дьявол со стрелами уже закончил – стрел наготовили столько, что хватило бы на целую армию. Он занимался зеркалом. Зеркало Дьявол разрезал на три части и установил на дверях обеих изб, одну часть оставили про запас. Дверь устроили хитро по задумке Дьявола, раздвижную, чтобы на день, когда оборотни превратятся в человека, дверь можно было сдвинуть, и та часть, на которой висело зеркало, убралась бы внутрь, и чтобы ее не сняли с петель. Раму переплавили на засовы, которыми Дьявол укрепил двери, которые стали узкими и низкими. Дополнительно к крепким засовам избы укрепили дверь наращенными бревнами, да так хитро, что с другой стороны дверь как бы была немного в стороне, и незнающему о хитрости пришлось бы ломиться не в дверь, а в бревна, которые за дверью подпирали ее.
Манька впервые увидела, как избы наращивают бревна там, где их сроду не было. Вместо окон остались небольшие амбразуры, на задних и боковых стенах избы окон не оставили вовсе, как будто они нахмурились и сжали губы.
На чердаках изб появились дополнительные окна, чтобы был круговой обзор. Спереди на опушку и сзади на реку окна избы оставили открытыми, а боковые зарешетили сучьями, чтобы шальная пуля не прилетела и в пылу битвы враг не залез, и дополнительные длинные и узкие амбразуры на опушку, на тот случай, если окно возьмут под прицел. Обустраивали избы свои чердаки со знанием военного дела, как будто всю жизнь воевали.
На завтрак избушка наготовила наваристой ухи, грибные блюда и разнообразные салаты из дикорастущих трав. Пока Манька ела, она все думала, отчего так с Дьяволом интересно, но все время в дураках ходишь. Она давно перестала удивляться чему-либо: каравай то елся, то не елся, то покойники восхваляли себя в огне, то издевались над нею черти, растянутые от точки А до точки Б, то валюта какая-то… С Дьяволом лучше всегда быть готовой к любым неожиданностям, но последнее, что он выкинул, было верхом его сказочного милосердия.