– Разбазариваешь мое имущество, – проворчал Дьявол.
Вместо того, чтобы охранять избу, он мылся, стирался и спал, и о каких, интересно, заслугах он мог говорить? За что Дьявол выставил перед ним третью бутылку вина, ревниво подумала Манька, завистливо наблюдая, как вино убывает. Она сама отпивала маленькими глоточками, растягивая удовольствие, прикрыв бокал рукой, потому что Борзеевич хищно наблюдал за тем, как пьет она.
– Правда твоя, не молился! – дьявол протянул Борзеевичу четвертую бутылку.
За что такая честь? У нее бокал пустой, и никто не предлагает ей дополнить.
Манька нахмурилась и выглянула в окно.
Возле ее избы разорванные окровавленные тела лежали как попало, разбросанные по земле, и были их десятки, может, сотни три, тогда как возле бани трупы оборотней лежали ровненько в рядок, а иные поднимались штабелями, и по ним было заметно, что они и в самом деле умирали счастливые, особых повреждений у трупов не было, будто перед смертью зверь примирился с человеком – и счет их шел на сотни, больше тысячи.
Это что, оборотни подходили к избе-бане, понимали, что Борзеевич собой занят, некогда ему, смотрелись по очереди в зеркало и отходили, чтобы лечь и умереть?
Заметив изумленный взгляд Маньки, Дьявол и Борзеевич переглянулись, перемигнулись и продолжили свою беседу, как ни в чем не бывало. Даже бессмертный Дьявол не мог так пошутить над нечистью, которая потеряно бродила по лугу, с ужасом взирая на растерзанные трупы, которыми брезговали даже мухи. И обязательно останавливались у сложенных в ряд оборотней, удивленно вскидывали брови и снимали перед мертвыми братьями головное уборы, пытаясь понять, как такое произошло.
Манька чутко прислушалась к тому, что творится за стенами избы.
Некоторые из оборотней уже пришли в себя и, возбужденно обсуждая происшедшее, пытались выдвинуть хоть какие-то предположения.
– Еханый бабай! А я говорил, что тут не чисто! Поимели нас, ох, как поимели!
– Да ну, можно подумать… оборотни среди нас… Это что же…
– Хватит, хотя бы себе признаться честно! Ловим кого-то среди леса… Нас, выходит, поймали… Опоили сонным зельем что ли? Я вчера еще с ними пил из одного горла…
– Ты и есть оборотень, не зря от серебра шарахаешься…
– А эта не боялась? А этот? Если я оборотень, почему ты живой остался? Мы что ли их всех? Я к серебру любви не испытываю, но крестик ношу, а так любой золото поболее любит… Просто тут серебро не серебро совсем.
– Хоть кто-то что-то помнит, что тут ночью произошло?.. Или нет?
– Я чуть-чуть… Драку помню, еще стрелы летели во-о-он оттуда!
– Ты хочешь сказать, что в избе сидит некто, который шутя положил полторы тыщи человек? Эх, жалко, сначала надо было поляну-то понюхать, понять, сколько их там, а то все следы затоптали, теперь что, сиди, гадай, кто там и сколько!
– Нет, не людей… Я еще помню, драка была. Со зверями.
– Получается, что мы ими были?
– Ой, ну ладно вам, я давно об этом знаю. Со мной каждое полнолуние так, очнулась – на улице. И как раз полнолуние. Только не надо говорить, что это я их! Он помнит, что зверей тут было много.
– Получается, что нас в ловушку заманили? Собрали всех разом и заманили в ловушку? Ну да, я оборотень, давно знаю, и ты, и он, и он, и она, а они разве не были? За каким их тогда сюда понесло?
– Может это, того, мы их? Они были такие, а мы другие?
– Брось! Не смеши! Такие же, как мы. Смотри сколько стрел на земле… Черт, стрелы тают… Гляньте, горят… Многие стрелой убиты, а остальные… А эти нахрена рядами улеглись?
– Я тоже нашел, смотрите-ка, с серебряным наконечником… Ждали нас, суки!
– Это в нас?! На нас?!
– Ай-яй-яй, это ж какая варфоломеевская гнида запоганила нам отдых?
– Это из избы, там вчера головы торчали! А что они к нам не выходят? Боятся нас?
– Я поняла, это они Бабушку Ягу!
– Ну… Там свинья лежала, я сам там был, вряд ли это была Бабушка Яга… В плену, наверное, держат…
– Господи, за что? Нам надо их достать! Нас за ними послали!
– А давайте красного петуха пустим! Поджарятся, никуда не денутся. Кто за?
– Думаешь, этому монументу хоть что-то станется?
– А почему бы нет? Расплавим да продадим! Это ж сколько бабла! Я за!
– Надо ребят собрать… И это, будете петуха пускать, поставьте охрану, они по реке могут свалить, караулить надо…
– Меня тошнит от вида крови, не могу на это смотреть, я лучше приготовлю поесть…
– Ой, гляньте, серебряного озера нет!
– Зато в других местах этого металла навалом… Говорю вам, это не серебро, есть такие ядовитые металлы.
– Порву! Кишки выпущу! По стенке размажу! Жрать заставлю свое дерьмо! За веру, Царя и Отечество! Кто не со мной, тот против меня! Готовьте динамит! Сейчас мы эти монументы пустим на воздух!
– Манька, ты, может, вздремнешь чуть-чуть, вместо того, чтобы слушать, как они между собой препираются? Думаешь, они полюбят тебя, когда поляну разминируют? – услышала Манька голос за спиной.
И Дьявол, и старик Борзеевич смотрели на нее с укором.
Старик Борзеевич уже притащил из избы два матраса, два одеяла и подушки.
– Поговорят-поговорят, и решат, что надо спустить с нас шкуру и кошелек из нее сделать, – обиженно проговорил он, укладываясь рядом с Дьяволом, бесцеремонно подлезая под его плащ. – Батюшка, – взмолился он, – дай хоть одним глазком перед смертью побеспредельничать! А то забыл уже, как выглядит белый свет.
– Уже решили, – недовольно проворчала Манька, застилая матрас простыней. – Сейчас будут нас взрывать и поджаривать. Думаете, избы выдержат?
Дьявол снял плащ, накрыл старика и спустился вниз, вернувшись с самоваром, заварил душистого чаю из смородиновых листьев на живой воде. Пока чай настаивался, спустился еще раз и поднялся с подносом румяных пирогов.
После чая усталость сняло, как рукой. Осталась легкая истома. Манька подремала, и как только зашевелился Борзеевич, которого Дьявол толкал в бок, вскочила, прильнув к оконцу.
Оборотни с осторожностью подтаскивали к избам ящики, помеченные красной краской. Другие рыли окопы, а третьи прятались за деревьями с оружием, целясь в избы.
– Дьявол, надо попросить избы открыть проход в избу-баню, а вдруг придется отступать или одна из них загорится? – предложила Манька. – Так и будем вплавь перебираться? А вдруг стрелы у Борзеевича закончатся? Он поди все истратил, в бане их немного было.
– Да, Отец, похоже, тут сейчас жарко станет, – поддержал ее Борзеевич.
Но Дьяволу просить не пришлось, наверное, изба услышала просьбу. Избы зашевелилась, с невероятной скоростью начали расти бревна и крыша, образуя проход. Две избы воссоединились. Но местами серебренный панцирь раскололся и осыпался.
На какое-то время оборотни отбежали к опушке, наблюдая за трансформацией изб, но как только все успокоилось, начали с удвоенной силой таскать хворост к стенам, поливая его горючей жидкостью, укладывая на хворост мертвых собратьев. Кто-то снова попытался приставить к стене бревна и забраться на крышу, но из стен изб вдруг начали вылетать толстые суки, отталкивая бревна со смельчаками, придавливая тех, которые крутились поблизости.
– Они их решили в качестве дров использовать? – удивившись, показала Манька на трупы, приготовленные к сожжению.
– Умно! Обязательно повешу медальку тому, кто придумал устроить братский погребальный костер, – похвалил Дьявол. – Какой герой не мечтает даже после смерти принести пользу? Представляешь, сколько могил им придется вырыть? До нас ли им будет? У них же нет экскаватора. А так одним выстрелом два зайца: и от трупов избавятся, и избы спалят.
– Спалить? Нас? Мы сгорим? Заживо? – запаниковала Манька.
– Бог с тобой, сколько горела изба, а если уж совсем худо будет, напьется воды в реке. Я бесплотный, не горю. Старик Борзеевич тот горел. Сгорает. Синим пламенем. Но потом восстанавливается. Естественно, каждый раз – дите малое, приходится бить каленым железом, чтобы память восстановить. А тебе – будет худо…
Манька уже почувствовала гарь. Дым стелился по земле, поднимался и заползал в избу. Дышать стало тяжело. Сразу несколько автоматных очередей ударили в чердачные окна обеих изб. Свинцовые пули ударялись в стены и доски, и будто прилипали к ним, не пробивая. Стреляли теперь и с другого берега реки, но одиночными прицельными выстрелами, но точность прицела была аховой. Пули, выпущенные из автомата, или не долетали – все же река была широкой, разливаясь в берегах от тающего снега с вершины горы, или промахивались, иногда попадая в своих. Вряд ли оборотни догадывались, что пальцевые гребни по середине реки обладали магнитными свойствами, изменяя траекторию движения пули, иногда притягивая их.
Когда дым начал заполнять чердак, Манька поняла, что сделать уже ничего нельзя.
И Дьявол молчал.
Она взяла лук и стрелы:
– Раз все равно умирать, прихвачу с собой еще несколько оборотней. Все миру легче. Люди, не люди, а раз пришли убивать, значит, обратку можно считать самозащитой. Ну, не сдаваться же просто так! Я им ничего плохое не сделала.
– Дай-ка, посмотрю, какой бедный лучник оттуда высунется, – услышала она снизу.
Хохотнул женский голос.
– Я бы этих тварей так уделал, чтобы жизнь медом не казалась!
– Уделай, – благословили его. – Думаете, их много?
– А вдруг бабушка Яга и вправду в плену? – сочувствующе произнес тот же женский голос.
– Не-а, запаха нет, мы все проверили… Велено никого не жалеть. Уходим, тут сейчас совсем жарко станет. Вон, наши еще дровишек тащат. Выкурим, куда они денутся.
Оборотни столпились на опушке и выжидали, пока другие сваливали новую партию хвороста.
Приготовленные избами амбразуры пришлись как нельзя кстати, через них Манька могла стрелять, не засветившись в окне. Она прицелилась и выстрелила в ближайшего оборотня. Оборотень взвыл и повалился наземь, выронив охапку.
Это был первый ее оборотень, убитый в образе человека.