«Сто пудов, волшебство применил!» – подумала она, любуясь ровнехонькой огненной стеной, отделившую ее от оборотней. Палатки взлетали на воздух, когда взрывался очередной запас пороха и динамита. Выстрелы прекратились. Побросав пожитки, спасаясь от пожара, неприятель отступил к озеру. Оборотни бежали к нему со всех ног, и некоторые занимались огнем, превращаясь в огненные столбы, падали на землю и катались, поджигая сухие ветки и прошлогодние листья.
– А теперь, Мань, положи мне ладонь на руки, вот так… и держи… – Дьявол мягко сжал ее пальцы, и установил ее лук в ее руках, фиксируя положение. – Только точнехонько в то место, где оборотень должен стоять.
– Это как? – удивилась она.
– Помнишь, я учил тебя пространство видеть. А теперь нащупай то место, куда собираешься попасть. О деревьях не думай, ищи оборотней, как я тебя учил, третьим глазом, живой объект, который разбрасывает вокруг себя живые волны. А два глаза лучше закрой, – он поправил ее пальцы, между которыми стрела должна была пролететь.
Манька закрыла глаза, щупая пространство, и вдруг почувствовала, что какой-то оборотень проскочил огненную стену и собирается крикнуть соплеменникам кличь. Выпустила стрелу. И тотчас почувствовала, как с глухим стоном оборотень повалился на землю, пожирая себя.
Она открыла глаза, не веря в происшедшее, но оборотень действительно корчился на земле.
– Вот так, Маня, стреляют моими стрелами. И не надо искать цель, она сама прилипает к моим стрелам. А теперь во-он в те деревья целься, которые у гор стоят, – Дьявол указал на лес, который примыкал к горе. – Надо взять их огнем в кольцо.
Манька закрыла глаза, представила дерево, и как оно должно вспыхнуть.
И спустила стелу, представляя ее полет.
– Мань, полет стрелы не твоя задача, твоя – цель! – прокомментировал Дьявол ее выстрел.
Она открыла глаза и убедилась, что промахнулась, взяла новую стрелу, намотала паклю на наконечник, подожгла и выстрелила, на этот раз не выпуская дерево из ума.
Через секунду двадцать почувствовала, что дерево вспыхнуло – и тут же порадовалась глазами: далеко у самых гор загорелась маленький точечный костерок.
Жить стало веселее…
– Ох, ох, ох… Что со мной было… – старик Борзеевич держался за голову, но на этот раз не ткнулся в стену, а присел рядом, взмахнув руками для равновесия.
Манька обрадовалась, а Дьявол добродушно ухмыльнулся.
– Беспамятный ты мне нравился больше, – поддел он старика. – Ну да ладно, живи, нянчить тебя время нужно, а его ни у меня, ни у Мани нет, – Дьявол покосился в ее сторону.
Манька с усердием отличницы усваивала новый метод военной хитрости.
– О, обагренная светлой памятью Дьявольской Нави, как ты хорошо стрелять научилась! – изумился старик Борзеевич, когда заметил, что Манька стреляет с закрытыми глазами. Он быстро приходил в себя.
– Пойдем, мой неразумный последователь идейного проблеска, которому отсутствие оного скажется еще, посмотрим, что наготовила изба на день грядущий, – с усмешкой позвал он Борзеевича. – Восстановим твои силы, да и мешать нам не след. Хорошему ученику нужна хорошая тренировка, а оборотни нас еще долго не побеспокоят. Разве что ночью прибегут повыть на луну.
Они ушли.
Без Дьявола стрелы так красиво врага не разили. Манька кряхтела, пыхтела, тужилась и пыталась осмыслить, почему иной раз одно выходит, а другой противоположно, но все же через одну – три стрелы долетали до нужного места. Не так красиво, конечно. Видимо, Дьявол каким-то образом подправлял ее мысль и руки, будто придерживал палец на излучине лука. Читать мысли он умел, возможно, умел и подправить. И оставил ее не просто так, скорее всего, решил посмеяться или проверить, справится она без него или нет.
Манька смерила взглядом дыру, в который спустились по чердачной лестнице оба ее боевых товарища. Копоть и сажа, залетевшая с дымом, еще летала по чердаку и оседала на полу, покрыв его черным слоем, но воздух очистился полностью, дышалось легко, и пулевые ранения уже не напоминали о себе. Повезло ей, без Дьявола и живой воды она уже была бы покойником. Даже не верилось, что она выжила. И вообще не верилось, что больше половины оборотней уже нет, а остальные зализывают раны.
«Ну что ж, если с ним получилось, то и без него смогу, – подумала она, прикладывая новую стрелу к луку. – Вот так бы шутя Благодетельницу подстрелить!» – помечтала она, выдохнув через надутые губы.
На сорок пятой выпущенной стреле почувствовала себя уверенней – теперь почти каждая стрела достигала цели. По земле стелился черный дым, пожар быстро охватил обширную территорию, оборотни уже не выли, а метались среди огня, обнаружив, что самострельное оружие иной раз стреляет не хуже изготовленного в производственных условиях. В стане врага началась паника, а Манька вдруг успокоилась, стреляя методично и метко, не чувствуя ни угрызений совести, ни злобы, ни азарта, как на тренировках, когда она училась держать дыхание во время бега.
Не оборотни – где-то там за горами, душа-вампир и Бог ее земли стояли перед нею, и море крови не остановило бы ее в этот миг, как Бога, который бился с другим Богом за свою землю, за свою память, за свою жизнь.
Оборотни валились один за другим, открывая беспорядочную пальбу, собирая по дороге то, что осталось из вещей, оружие и палатки. Все же спаслось их много, и многие выходили из леса обгоревшие, израненные, и каждый убитый ею оборотень увеличивал ее шансы выжить в этой неравной битве не на жизнь, а на смерть…
Трапезу изба приготовила отменейшую. На сей раз, наставлениями Борзеевича, изба приоткрыла для себя завесу кулинарного искусства, познав, что не только пироги да шаньги, щи да каша могут стать украшением стола. Собрав на поднос угощения, дьявол и Борзеевич поднялись на чердак, радуясь ее успехам и между меткими выстрелами пытаясь накормить.
– Если реку не обидеть, жить можно припеваючи, – произнес Борзеевич, засовывая ей в рот канопе с икрой и зеленью, Дьявол в это время подавал стрелу.
– Не мечи так, прожуй сначала, проглоти, а после стреляй. Куда они от нас денутся? Мы их так завели, что им теперь, Маня, не жить с тобой на белом свете, – привычно добавлял Дьявол, заворачивая в листья салата рогаликом копченого лосося, добавляя сыра и дольку свежего огурчика.
– Маня, я никогда не надеялся, что кто-то найдет во мне ценные качества, – признавался Борзеевич. – Абы как обо мне лукаво мудрствуют. Пришел человек в мир гол как сокол, пожил на удачу, и канул в лету… все суета сует! – рассуждал старик Борзеевич, отправляя в Манькин рот порцию желе, в котором, как насекомое в янтаре, застыли изваяния печеной картошки и гриба, с прожилками сметаны. – А мудрый там ищет, где другие спотыкаются, а народ, коллективно спотыкнувшийся, понять не может, чем он мудрый тот мудрее, если народ в одну сторону, а мудрый в другую. Вроде и не мудрый был, а пройдет один век, другой, и мудрым стал… Просто, куда ни повернись, на мудреца наскочишь, а мудростью по сей день не пахнет. Сколько на свете живу, а кто-то разве разглядел мой горошек? Если бы не Дьявол, то тебе, Маня, не разгляделось бы!
– Не давай воли глазам, работай умом, – строго советовал Дьявол, поднося еще одну стрелу.
– Нет, ну куда он прет?! – возмущался Борзеевич, когда очередной оборотень бежал к реке.
Это и правда было глупо. Многие кидались в нее, спасаясь от огня, но немногие выжили. Водяные утаскивали их на дно. Тонули оборотни по-человечески, всплывая уже покойниками и прибиваясь к берегу, который был ими усыпан.
– Я, Маня, существо бесплотное, но мысли у меня, как овечки на пастбище… Я их пасу, холю, лелею… – философствовал Дьявол. – А как, думаешь, сужу я людей и нечисть? Пришли они ко мне, встали передо мной – а мне только и остается, что отделить пестрых от черных с белыми. И никакая овца мимо не проскочит. А уж коли не пасут овец, зверей холят, думают, не смогу уловить, так ведь мне только то и надо, чтобы за каждую овцу к ответу призвать. А неработи и овец не пасут, и зверей не привечают… Ты вот как думаешь, Борзеич, мала у меня земля или велика?
– Дьявольскую землю ногами не измеришь! – запихивая в Манькин рот брусничный пирог и поднося чайный напиток к губам, совершенно серьезно отвечал старик Борзеевич, – А махонькая мена у нее!
Манька от угощения не отказывалась, у нее самой руки были заняты. Наконец, она насытилась и отмахнулась.
– Я понять хочу, – спросила она старика, – как ты так ровненько, оборотень к оборотню уложил? Что же они, дураки совсем, чтобы самим друг на друга укладываться?
– А я им раз горошину, они ее хвать, а она им: «Лежать надо, пока война да дело, за что воевать должен? А ты как герой встанешь, когда другие полягут, и будет тебе почет и уважение! Вон сколько мудрых лежат! Что же ты отдуваешься за них?!» – вот они и лежали.
Манька в уме повредилась.
– Так они живые?
– Нет, – ответил Борзеевич. – Зеркало не обманешь, да и зверя тоже. Вампир приказывает: беги – зверь бежит, а человек ни в жизнь бы голову за вампира не положил. Тут они и разошлись во мнениях. А коли человек зверю сказать не смог, что он и не он вовсе, разве ж сделает человек что-то против зверя? Мертвые они, но пока Маня, я одного закидаю горохом, стрелами можно десятерых на тот свет отправить. Но мне горохом сподручнее, не привычен я ко стрелам.
– А что за горошины? – поинтересовалась она.
– Есть такие, я ими стрелять у самого Батюшки моего, у Дьявола учился, – хитро подмигнул Борзеевич, кивнув на Дьявола. – Разбрасываю горошины по всему свету, и ни вампиры, ни оборотни ими не брезгуют. Я и вампира, и оборотня убогими делаю, а они меня благодарят за это. Ты у меня одну-то съела, когда обратно к оборотням засобиралась. Богато они устроены, подумала ты. Проста ты, Манька, но есть в тебе такая сила, которая моими горошинами не давится, слетела она с тебя. Вот смотрела вниз – людей видела, а оглянулась, все на свои места встало. А не все оглядываются, некоторым мои горошины, как вино Дьявольское, которым он нас сегодня попотчевал. Только вино это – обратно, а горошина —наоборот! Мы хоть и разные с Дьяволом, но одним коромыслом воду носим, дело у нас одно и источники те же.