Избы прятались за деревьями, присев между ними, и Манька с удивлением заметила, что у изб как будто было свое собственное пространство, которое раздвинулось. Избы были большие и широкие, но они как-то уместились между высокими и мощными стволами, не так много их повредив. В том месте, где прятались избы, образовалась полянка, которой не было, когда она собирала в этом месте хворост.
– Цип-цип-цип! – позвала она, раздвигая ветви.
Одна из избушек чуть привстала, переминаясь с ноги на ногу, несмело качнулась из тени, и даже, ей так показалось, приветливо мигнула окошками, и тут же спряталась за вторую избу. С оттаявших веток пролилась вода, мгновенно промочив с головы до ног и затекая за шиворот.
– Цип-цип-цип! – еще раз позвала Манька, не рискуя брать избы штурмом. – Идите сюда, глупенькие, я вас не обижу!
Заметив, что избы с места не двигаются, Манька обернулась, грубо позвала Дьявола:
– Ты, отрыжка нечисти! Объясни им, что я помочь хочу!
– Я на отрыжку не отзываюсь, отрыжка – это ты! – откликнулся Дьявол. – Они две недели пытаются понять, как вампир может сидеть рядом с поленом, почему рассаживает его по земле, и почему их с цепи отпустил. Если они за две недели не увидели в тебе человека, мне их не переубедить!
Голос Дьявола был ничуть не тактичнее. Манька сразу же впала в отчаяние, вспомнив, как угрожающе приседали избы, когда она подходила к ним близко.
А она-то собиралась поселиться с ними рядом!
Смерила взглядом ногу избы и поняла: земли у нее как не было, так и не будет! Нога избы была раза в три толще самого толстого в этом лесу дерева, а коготь выше и шире ее самой раза в два. Если такой ногой изба ее пнет, она приземлится где-нибудь рядом со своей сараюшкой. Ишь, какие хитрые: спусти-ка нас с цепи, а признавать не станем!
Одна из изб как ни в чем не бывало, начала рыться в снегу, бочком-бочком приближаясь в ее сторону. Заметив, что изба приближается, Манька замерла на месте, боясь ее вспугнуть.
Изба присела, примяв мелкие деревца и раздвинув большие. Посреди леса избы смотрелись, как слоны в посудной лавке. И как они вообще по лесу передвигались, среди густых деревьев?
Ну точно не от мира сего.
Манька подошла ближе. Дверь приветливо распахнулась, как будто изба приглашала ее войти, а когда ступила на крыльцо, та доброжелательно квохкнула.
В избе накопился такой смрад, что войти Манька не смогла. Едва сунулась – ее скрутили рвотные потуги. Она сбежала вниз и упала на колени, выворачиваясь наизнанку.
Рвота не прекращалась долго. Стоило подумать, что надо лезть в подвал, выносить трупы, копать могилы в промерзлой земле – приступы обострялась с новой силой.
Подошла изба-баня, наблюдая за нею.
Когда Манька пришла в себя, поцыпкала избы к огню – там место было относительно открытое. Попросила Дьявола присмотреть поблизости добрую поляну, чтобы не путаться в деревьях, а иметь место обозревать обе избы сразу и хватило место для кладбища.
Поляну Дьявол нашел сравнительно быстро и недалеко. Одно плохо: не у реки, но недалеко текла к Безымянной Реке небольшая незамерзшая речушка с чистой холодной водой.
Собрали пожитки и перенесли лагерь на новое место.
Чистить избы она собралась сразу же, но Дьявол заставил ее поспать, а когда проснулась, напоил крепким чаем. И как только с обедом было покончено, он встал, извинился, и озабочено произнес:
– Ладно, Маня, с избами не пропадешь. У меня столько дел накопилось… – убедившись, что раскрытый Манькин рот не имел вымолвить ни слова, виновато улыбнулся, растворившись в воздухе.
Ведь знал, не мог не знать, что она до смерти боится покойников, и бросил ее! Вот он Дьявол – во всей красе! И только вампир знал, как в него плюнуть.
В последнее время плевки доставляли Маньке удовольствие, заменяя обиды. Она поплевала вслед Дьяволу, но не в то место, где он стоял, а чуть в сторонку…
Глава 15. Дареному коню в зубы не смотрят
Сразу же, как только Дьявол ушел, Манька подозвала избу-баньку и принялась вытаскивать свинью. Вторая изба топталась рядом, и Манька как смогла, объяснила ей, что перво-наперво приготовит место, где можно поспать, помыться и согреть воды.
Свинья оказалась не из легких. Подгнившую с опарышами тушу пришлось распиливать, разрубать и вытаскивать по частям. Похоронила сразу же: тушу отдельно, голову отдельно. Хорошенько отмыла баню и оставила дверь открытой, чтобы изба проветрилась.
Первый день пришлось топить снег и таскать воду из ручья в бочки ведрами. На второй день, сообразив, что воды надо много, изба-баня сама сходила на реку и напилась – и вода полилась из шланга. Шланг шевелился, как змей, пуская воду в нужное место. Манька обошла баньку со всех сторон, но так и не нашла, откуда шланг заходит в избу. Но мыться она теперь могла от души, не опасаясь нападения, а спать в предбаннике, устроив себе настоящую постель. Матрас, одеяло и белье она отыскала в подвале избы-бани.
Благодарная баня на каждый вечер топила себя жарко, собирая хворост в лесу.
В избах много было странного: будто жил в них некто невидимый и проделывал всю работу, которую обычно делает человек. Новый веник отмокал в тазу, когда она шла мыться, на перекладине висело чистое полотенце и сменное белье, на подносе лежала мочалка и душистое мыло, и даже ушат с водой разведен был до нужной температуры, чтобы она могла себя окатить, и она ломала голову, кто все это туда положил, но никого не обнаружив, успокоилась, принимая, как должное.
Быстрый осмотр чердака и подвала избы-бани выявил еще одну странность. На чердаке Баба Яга, как положено, хранила веники, или изба сама их хранила, учитывая ее самостоятельность, но подвал бани озадачил: чистенький, доверху забит полезным хламом. Был он большой, и хранились в нем вещи, которые с Бабой Ягой никак не вязались. Вряд ли она вообще туда заглядывала…
Покойники бывают во многих домах, но это не повод исторгать все, что в нем имелось… Полезному обычному житейскому добру Манька обрадовалась, склоняясь к мысли, что избу-баню когда-то тоже использовали под настоящую избу и жили в ней: вещей в избе-бане было много и отнюдь не банные принадлежности. Разглядывать хлам она не стала, обрадовавшись мешкам и ведрам, а также вилам, лопатам и просыпанному зерну пшеницы. С удивлением заметила только, что вода в баньке лилась на пол, а в подвале было сухо, будто имелась какая-то скрытая система канализации.
Разобравшись с баней, сделала маску из материи на рот, оделась в мешковину, подвязавшись пояском, и спустилась в подвал большой избы.
Трупов было столько, что освободить подвал полностью удалось лишь на восьмой день. Целыми днями она собирала кости, мясо и все, что осталось от людей, в мешки и ведра – выносила наверх и сбрасывала с крыльца. Те трупы, что были поцелее и посвежее, вытаскивала на покрывале волоком. По мере того, как подвал пустел, он ужимался, принимая нормальные размеры, но запекшаяся кровь и мусор не исчезали, приходилось отскребать это все лопатой, скребками и всеми подручными средствами. Трупные насекомые – белые противные черви, и серые пластинчатые – расползлись по всем щелям. И когда на чердаке обнаружила большой запас моющих средств, обрадовалась больше, чем, возвращению Дьявола на пятые сутки. С моющими средствами дело пошло веселее: она разводила их в ведре, взбивала пену и заливала кипяток в щели. Насекомые тут же всплывали, оставалось только собрать воду совком обратно в ведра.
Пока она бегала туда и обратно, избушки ласково квохтали, выражая свою признательность. Трупы избам не нравились, и пока она ходила за водой или отдышаться на воздух, брезгливо покидали место, так что к концу работы человеческие останки валялись по поляне, будто на ней произошло кровавое сражение.
На пятые сутки Дьявол повисел в воздухе, посмотрел, немного посидел в предбаннике, принюхиваясь, и опять удалился, уверенный, что она справится без него. Он чертыхался и проплывал над трупами высоко, стараясь не ступать в то место, где мог бы наткнуться на мертвечину. Манька сделала вид, что Дьявола не заметила. Он вернулся к ночи, весь взъерошенный и утружденный, повалился на Манькину постель и застонал от усталости. То ли изображал ее, то ли вправду бегал по делам. «Он сам по себе, я сама по себе!..» – обиженно подумала она, засыпая.
После пятого дня Дьявол возвращался, но только когда она валилась замертво. И пока, проваливаясь в сон, она ворчала, что помощи от него не дождешься, он отвечал, что нет такой головы, которая заставила бы его прикоснуться к трупу, а оживлять их, чтобы побрататься за ручки, времени у него не было, что процесс этот долгий и трудоемкий, а в спешке как раз получается нечисть… «Опять врет! – раздосадовано злилась Манька сквозь мертвецкий сон. – Сказал бы, что ручки боится запачкать!» Она уже простила его. Спасибо, что согласился поработать переводчиком, Дьявол легко понимал избовью скрипучую речь, угадывая их помышления, а то что не помогал, так это не он, а она пожалела избы, значит, и крест ее, тем более что избы ни ее, ни Дьявола ни о чем не просили, она сама проявила инициативу, подвязавшись на неподъемный труд.
Уже на следующий день на трупы слетелось воронье, прознавшее, что тут есть чем поживиться. Громко каркая, большие черные птицы густо усеяли близлежащие деревья и саму поляну, добавляя пейзажу мрачности и ужаса. Объяснять голодным воронам, что трупы, возможно, были хорошими людьми, и выклевывать им внутренности жестоко, не имело смысла – наскоро сооруженное чучело не испортило им обедни – и Манька смирилась: если червям разрешено искать у человека свой законный кусок плоти в последующей жизни, то почему в этом надо отказывать воронам? Вороны отрывали от трупов куски мяса и таскали по всей поляне с драками, с удовольствием выклевывая через глазницы мозг, у кого он еще сохранился, таскали по поляне кишки, отталкивая соплеменников, не брезговали костями.
Место при таком раскладе выглядело более чем зловеще. Со своим ужасом перед трупами она справилась на второй день, когда сил не осталось даже на то, чтобы думать. Живая вода помогала держаться, но ум ее окаменел.