– Ужас! – ответила Манька с содроганием, понимая, что рука у нее на человека не поднимется. Да она и убиение зверей плохо себе представляла. Говорить ей с Дьяволом ни о чем больше не хотелось. Сердце болело, обнажая муку предстоящего сражения. Она уже решила, что пожертвует собой, и мысленно прощалась и с Дьяволом, и с избами, и со всеми жителями своей деревни. Впрочем, у нее еще был месяц, чтобы привести дела в порядок. Никаких особенных дел у нее, как оказалось, не было, но созрел свой план спасения: если подняться чуть выше по реке, и часть проплыть по воде, то можно было бы найти такое укрытие в земле, которое схоронило бы ее на время полнолуния. Дьявол мог бы помочь, жаль, избы в землю не спрячешь. Но вряд ли избы оборотней испугаются, вон у них ноги какие, побегают по лесу, пока суть да дело. И еще проблема: речка скована льдом, а там, где не замерзла, течение такое, что сразу под лед затянет.
– А вот скажи мне, почему не каждый укушенный становится оборотнем? Почему одних убивают, а других делают себе подобными? – нарушил Дьявол молчание через некоторое время.
– Понятия не имею и знать не хочу! – буркнула она.
– Не будь меня, – Дьявол хмыкнул, – тебя бы уже три раза развенчали, три раза растерзали и трижды съели, – и с грустью проворчал: – Я, в общем-то, не должен тебе помогать. Мне бы дождаться, когда поймешь, что они идеальные, но пока все получается наоборот: совершенно идеальные свои творения начинаю рассматривать с объективной стороны. Какой-то неправильный сценарий!
– Ты наплодил, а я должна объяснить? – от возмущения Манька задохнулась. – Я вообще о твоей любимой нечисти от тебя узнала! Скорей б это все закончилось.
– Ну ладно, ладно! – примирительно проворчал Дьявол. – Не так много времени осталось, когда о тебе уже никто ни вспомнит. Ближнего твоего будут помнить чуть дольше, Царям ведут строгий учет. Но кто помнит царей Атлантиды, которые поднимали Ваала? – он стал высматривать место для остановки, а потом просто взял и исчез, как будто сквозь землю провалился.
Манька опустилась на санки, давая уставшему телу отдых. Она вдруг подумала, что не надо ей строить никаких шалашей, не надо собирать валежник, а просто зайдет сейчас в избу и согреется, еду себе приготовит, как нормальный человек. Запасов сделали немало: насолили грибы, накоптили рыбу, насушили и закатали в банки разной травы, избы охотничий домик нашли, в котором забрали соль, сахар, спички, сухари, крупы и муку. На душе сразу стало теплее. Она уже представляла, как снимет с себя застывшую коробом одежду, попарится в баньке, а после почитает одну из тех книжек, которые нашла на чердаке, и уснет в нормальной кровати, с одеялом и белыми простынями, но все как всегда испортил Дьявол.
Он вернулся минут через десять с радостным видом.
– Там впереди есть прекрасное место, давай-ка мы, пожалуй, пустим там корни, – предложил он, подошел к ней сзади, закрыл глаза рукой, и Манька вдруг почувствовала, будто на мгновение оторвалась от земли, но, когда пришла в себя, она уже снова стояла на земле твердо, чуть провалившись в снег.
Манька открыла глаза и потеряла дар речи. Место выглядело совсем не так. Следов не было нигде, и поднималась к небу, совсем недалеко огромная высокая гора, а рядом от нее возвышались другие горы, будто исполинские великаны. И только когда Дьявол стянул с нее котомку и вязанку с посохами и неугасимыми ветвями, которые перед самым их отправлением в поход он срезал на месте захоронения, где они проросли и окрепли во множестве, она пришла в себя окончательно, поверив в то, что дьявол так легко и быстро перенес ее на полторы сотни километров от того места, где они только что были.
Дьявол наступил на край плаща, сунул два пальца в рот и свистнул.
– Там избы понять не могут, куда мы помчались, – объяснил он. – Будут тут только к глубокой ночи. У них хоть и длинные ноги, и бегают быстро, как страусы, но путь неблизкий. Раз уж готовиться к битве, сотня километров погоды железу не сделают, догонишь летним снашиванием. Ну, – он потер ладони, – пора приниматься за дело!
Манька осмотрелась, благо, было еще светло.
Они находились на возвышенности, которая представляла собой долину, образованную изгибом широкой реки с быстрым течением в подножии горного хребта, которая вытекала из необъятного озера неподалеку. Об озере Манька узнала позже, когда снег сошел, и гладь его оттаяла, а при осмотре лишь вскользь отметила про себя, что в той стороне на огромном пространстве нет лесного массива, догадавшись о нем. Если верить карте, оно раскинулось вдоль гор на сотню километров в длину и на полсотни в ширину, а глубину его еще никому не удалось измерить. С этой стороны берег был пологий, спускался вниз широким лугом, на другой стороне высокий и крутой, сложенный из гранитных и известковых пород. При желании оттуда могли пальнуть, но на середине реки вверх поднимались причудливые скалы, возвышаясь пальцевыми гребнями. Место, откуда они пришли, просматривалась, как на ладони – огромная белая пустыня, разрезанная лентой реки. Получалось, что они не на горе, но как бы уже ступили на нее одной ногой. Гора, возле которой они остановилась, была не такой высокой, как те, что слева и справа от нее, они были и выше, и круче. Густой лес наползал на предгорную гряду, начинаясь чуть дальше от луга, покрывал гору на треть. А выше гора была покрыта ледовой шапкой, которая сейчас отливала красным в свете закатного солнца.
От величественной красоты и простора у Маньки захватило дух, и она бы еще долго пялилась, но развернув бурную деятельность. Придирчиво осмотрелся, довольно потирая руки, измерил площадь свободного пространства, сначала слетав до опушки, а потом потоптавшись на берегу. Развязал вязанку неугасимых ветвей, которую она везла на санках, воткнул самую толстую рогатину в землю, чтобы загорелся костер, а после посадил ее ломать неугасимые ветви на такие доли, чтобы в каждой было по три-четыре почки, а сам отправился втыкать их по всему периметру долины на расстоянии ста метров друг от друга, иногда углубляясь в лес. И как только вся поросль была нарезана, он отправил садить неугасимое дерево и ее, оставляя себе дальние углы, в которых тоже заказал лето. Садить ветви у Дьявола получалось быстрее. Пока она зарывалась в снег и долбила посохом и топором промерзшую землю для одного саженца, он успевал высадить все десять.
Вышла убывающая луна, осветив и гору, и искрящийся всеми цветами снег призрачным голубоватым сиянием. А когда луна поднялась высоко, их нагнали избы.
Манька забыла об оборотнях, заметив вдалеке огненные всполохи и языки пламени, вылетающие из труб двух бегущих изб. Ей стало радостно: бежали они к ней! Дьявол тоже не смог сдержать улыбки, похлопав ее по спине. А спустя час обе избы топтались рядом, присматривая и расчищая место, чтобы присесть.
– В избушке почаевничаем или на воздухе посидим? – спросил Дьявол, когда смогли расслабиться и отдохнуть, перенеся костер поближе к избам.
– Запах мертвечины еще не выветрился. Старшая избушка пока болеет, а в избе-баньке жарковато. Я переночую в предбанничке, а почаевничаем на воздухе, – Манька достала живую воду и отпила глоток, протянув бутыль Дьяволу.
Он тоже отпил и наполнил ее снегом, туго завернув крышку.
– А что ты делаешь? – спросила она, заметив, что Дьявол подозвал старшую избу и попросил ее раскопать глубокую яму. В яме он оставил ту самую рогатину, которую нарастили два полена, где она вызволила избы, и эта рогатина согревала ее всю дорогу, и теперь Дьявол зачем-то велел избе ее закопать.
– Мне тут понравилось, чисто, свежо, – ответил Дьявол, забирая с санок котомку. Занес котомку и санки в предбанник избы-баньки, вышел с котелками и железным караваем, зачерпнул в котелки снег и повесил на перекладину над огнем.
Заметив в руках Дьявола железный каравай, зубы у нее опять заныли, но не так как раньше. Дьявол не соврал, когда сказал, что зубы отрастут. Они отрастали, но все же, наверное, только благодаря живой воде. От чесания десен о железо в последнее она даже получала удовольствие, и кусочек железного каравая постоянно держала во рту, как жевательную резинку.
– Видишь, полыньи? – Дьявол указал в сторону реки. – Река здесь широкая, глубокая, с бурным течением. Если лед сойдет, со стороны реки будет безопасно. Эти пальцевые гребни прикроют нам спину. Отбиваться от оборотней будем здесь.
Манька почувствовала, как заныло под ложечкой, она уже успела забыть об оборотнях. Прямо тут? И где здесь прятаться? С тоской взглянула на гору, прикинув, как далеко сможет убежать.
– Пойду, погреюсь в парилке… – встала, торопливо ринувшись в избу-баню.
Пока она обсыхала, Дьявол приготовил чай, заваренный на брусничных листьях, выкопанных из-под снега, когда садил черенки, и скромный ужин из грибов, рыбы и кедровых орехов. Благо нести лишнюю тяжесть не пришлось: все, о чем в правилах поиска нужного человека не говорилось, сразу же отдали на хранение избам.
Она неторопливо дула на кружку с чаем, остужая кипяток. Чай на живой воде быстро восстановил силы, спать расхотелось. Справа от реки, с южной стороны, внизу, километрах в тридцати, она заметила огни двух небольших селений, над которыми стояло едва видимое зарево от огней. Ей стало грустно. Она так давно не была среди людей. И сразу же вспомнила, что скоро Новый год, и что на Новый Год ей никогда-никогда не дарили подарки. Раньше она старалась о празднике не вспоминать, но сейчас все было по-другому, и когда заметила небольшую пушистую елку недалеко от изб, сразу представила ее нарядной, подумывая о том, чем бы ее украсить и какие подарки приготовить избам и Дьяволу. Неплохо бы побывать в тех селениях, заработать денег. Обычно в таких глухих селениях жили старики да старухи, доживающие свой век, но им платили пенсию, поэтому они исправно платили, без обмана.
И сразу же вернулись тяжелые мысли…
Конечно, лес можно было и в избушке проскочить, но как управлять избами, она не знала: избушка сразу же садилась и ни в какую дальше не двигалась, разве что в печь за хворостом. И еще плохо: ни посох, ни обувь в избах не снашивались. И каравай как будто становился тверже – или она только так думала?