Манька взглянула на первое попавшее на глаза дерево, отвернулась и начала представлять. И вдруг поняла, что что-то зацепилось за ее память. Она явственно ощутила темное пятно впереди себя, в области над левым глазом, будто дерево провалилось туда. Сначала оно в памяти стало так далеко, что она не могла дотянуться до него взглядом, а потом и вовсе пропало, и сколько бы Манька не пыталась его представить, вместо него появлялось нечто скользкое и щекочущее.
Манька стала смотреть на это пятно, и первое, что пришло ей на ум, была рука. И сразу заболела голова. Рука то гладила ее, то что-то сжимала, и вдруг Манькина память будто проснулась и приоткрыла завесу черного полотнища, застившего и глаза, и ум: далекие воспоминания ее детства, когда она лежала в горячке в беспамятстве, а бабка, у которой она жила, костерила ее на чем свет стоит и требовала у нее ответа, почему мамка, бросив ее, не придушила. Рука бабки дотрагивалась до ее лба.
«Блин, Благодетельница нашлась!» – с неприязнью подумала Манька, оглянувшись на Дьявола: еще сочтет ее неблагодарной.
Но Дьявол привычно ее поймал:
– Маня, посмотри на свой ум! Разве бабка Благодетельницей была? Проверь ее со всех сторон и поймешь, какими чертями у нее голова работала. А ведь она тебе кучу денег должна и компенсацию за моральный вред! В пять лет ты отработала ей весь хлеб, который съела за тринадцать: воду ведрами носила, огород поливала, копала, полола, дрова пилила, стирала, убирала, любимой ее считала, а Благодетельница твоя хоть раз погладила по голове от сердца, слово доброе сказала? Ведь не похвалила ни разу, выставила из дома, опорочив перед людьми. Ты в солому плакала, обидно тебе было, но зла не держала, все думала: как она так смогла? Как-как, да так! Что ни черт, так у нее голова поклоны бьет! Все житье ее было чертями изрыто! Но ведь черта люди лепят! Что же за человек такой, если человек противостоять ему не может? Это был единственный раз, когда дотронулась до тебя, когда температуру проверила. Перестань искать в нечисти хоть что-то человеческое: глазами будут смотреть, не увидят ни доброты, не красоты, ни силы духа, которые вампиров заставляют штаны мочить, и не жди ничего – не дождешься. Ее нет ни на земле, ни на небе, только в твоей памяти. И только ты одна ее помнишь, а все, перед кем кланялась, давно забыли!
И вправду, как только выбросила из головы опекуншу, у которой она жила до двенадцати лет, пока старушенция не собралась продать ее своим дружкам-алкоголикам, дерево предстало перед Манькой во всей космической красе – и увидела она его кожей. Кривовато, правда: дерево уменьшилось, и стояло где-то не в той стороне, и прогнулось слегка, будто видела его Манька в кривом зеркале, и многие ветви его были размазанными, но прав был Дьявол, увидеть – можно! Она поймала себя на мысли, что ей в первые в жизни удалось разорвать завесу мрака.
– Ух ты! – обрадовалась она.
Немного, лес… Да, лес, черное пятно, но лес оказался живым: кто-то между деревьями копошился, скакал, перепрыгивал с ветки на ветку. Зверья на обогретую землю набежало много. С неодушевленными предметами было хуже, с закрытыми глазами она не сразу могла понять, что они из себя представляют.
И вдруг все пропало.
– Пока и так сойдет, – решил Дьявол. – Пять-десять лет упорных тренировок, и будешь чувствовать пространство, как земля чувствует. Объект, который умеет мыслить, разглядеть проще. Искать то место в избе нужно точно так же.
– Почему проще? – поинтересовалась Манька, вприпрыжку следуя за Дьяволом в избу.
– Материальные неодушевленные предметы имеют застывшую форму, разглядеть их можно, если только научиться сканировать плотность пространства. Другое дело мысли, у них всегда есть источник, который разбрасывает вокруг себя всякие волны, которые сами тебя находят. Нет человека, который бы не чувствовал их совсем, а для вампиров и оборотней такой источник – маяк в ночи. Уж они-то в пространстве ориентируются.
Дьявол поставил Маньку посреди горницы.
– Представь, что тебе надо выйти на улицу, и тебе надо проверить, не притаился ли там оборотень, – приказал он. – Если притаился, а ты не почувствовала, уже никто не вспомнит, что ты жила на белом свете. Последнее слово останется за оборотнем.
– Так мне на улицу смотреть, или тут пещеры искать?
– И то и другое.
Манька вперилась взглядом в стену, пытаясь разумом проникнуть за ее пределы.
Она хмурилась, жмурилась, но человек ли то? Огня она не чуяла, хотя шел смрад просачивался между бревен, но пламени не было и с улицы ничего не горело. И объектов как таковых тоже не было, но она вдруг ясно расслышала голоса, которые шли из-за стены:
– О, горюшко мне, помоги любимая, подай мне рученьку свою белую, горю я в пламени, золотко мое ненаглядное!
– Да разве подаст она рученьку? Посмотри: глаза бесстыжие, ленивая да бестолковая, – вторил другой.
– Иди сюда! – звал мужской голос. – Топями сирыми, тропкой узенькой, мимо чахлой березоньки, через каменный лог, до горы, а в горе ущелье есть, вот туда и направляйтесь, за озером мы, на берегу реки, и вот она – избушка Бабы Яги! В избе вражина засела, по ночам в бане спит, и никого рядом нет, но часто разговаривает сама с собой… Не вижу ее, но слышу хорошо!
Е-мое, шпион! Манька похолодела, покрываясь испариной. Под самым носом! Врагов наводит! Интересно, как далеко летит зов, и где та голова, которая идет по ее душу наставлениями нечисти? Не человеком было беззлобное существо, посылая кому-то свои сочинения.
– А я-то… глаза им возвращала! – задохнулась она от возмущения.
– Он разве видит тебя? И правильно, что вернула! А если бы уши еще у нечисти забрала, так и не слышали бы! Забыла ты, Маня, что нечисть честно биться не умеет! На то она и нечисть, чтобы злом побеждать, – проворчал Дьявол.
Удивить ее Дьяволу удалось. Приходилось признать, что учиться уму разуму было куда. Манька диву далась, сколько надо знать, чтобы управиться с нечистью, которая могла жить в избе рядом с человеком, испытывая его терпение и строя разные козни.
– Что делать-то с напастью?
– Бегите быстрее! – быстро-быстро начал передавать шпион сведения, умоляя кого-то искать ее быстрее. – Слышу, собирается извести нас! Просит кого-то научить ее.
– Кто может ее учить, если одна? – прилетело издалека, – Чем она занимается?
– Не могу посмотреть, слышу только, да мыслями избушечьими ведаю…
– И опять ты, Манька, забыла, что радио достает великую даль, – напомнил Дьявол. – Подумай, где у них может быть оборонное средство?
– Ну, если слышит он нас, уши, наверное, где-то заныканные, – презрительно бросила Манька в сторону шпиона.
– То-то и оно, глаза собрала, а уши оставила, – укорил Дьявол. – Ты в подвале посмотри, а я на чердаке проверю. Они по форме напоминают ракушки с парафиновыми начинками. Ракушка собирает все звуки, а парафин пропускает только ту волну, которая нужна нечисти. Нечисть ухо у людей вырезает, что бы человек слышал про себя злое, а про нечисть доброе. А если парафин вытопить, да открыть уху мучителя, то у человека новое отрастет, лучше прежнего!
– Так я на чердаке их сложила, по всем стенам и перекладинам развешанные весели, – обрадовалась Манька. – И еще в подвале на полке… Для красоты положила, думала хобби у изб такое, память… Я послушала, голосов не было… И шумят, как морские. Да ведь они и камней насобирали! – пожаловалась она, пожимая плечами, и тут же пожалела, прикусив губу.
Дьявол посмотрел на нее как-то слишком строго и осуждающе.
– Ох, Манька, врагами разжиться ты хотела! – обличил он ее. – Нельзя ничего брать у нечисти: волосинку свою сожги да выброси вон, коли в руках врага побывала!
Слава Богу, камнями Дьявол занялся сам, помогая перемолоть их избам через мельничные жернова в подвале. Избы стонали, в трубе гудело, и половицы скрипели, как будто ветер выл и железо ржавое на несмазанных петлях болталось. Но дробили избы камни те быстро.
– А что за камни? – полюбопытствовала она.
– Магниты то, Маня. Те, которые радиоволну усиливают. Что твои караваи. Слышала небось, когда заклятие накладывают, приговаривают: «И пусть будет слово мое твердо и нерушимо, как камень Алатырь!»? Ну, Алатырь, конечно, неприятелю недостать, на нем Закон стоит, но для обмана такие вот твердые камни кладут в укромные места, чтобы они на избу давили и про заклятие забыть не позволяли. Магнетизм их железные приспособления изб тяжелыми делают, и работают приспособления из рук вон плохо: то сломаются, то промахнутся, все вкривь и вкось.
– А-а-а… – протянула Манька, подивившись смекалке нечисти.
Она собрала ушные раковины в мешки, вынесли их на улицу. Дьявол поставил на огонь котел с водою. И когда вода нагрелась, он выгреб угли, оставив только самую малость.
Пришлось ждать, пока парафин и воск расплавятся и всплывут на поверхность. Манька орудовала шумовкой, поливая сверху холодной водой и вычерпывая.
Пока ждали, стал накрапывать дождик. Дьявол принес стакан парного лосинного молока. Молоко было чуть горьковатое и жирное. Ломоть железного каравая, смоченный в молоке, не скрипел на зубах, а таял, как сахар. Конечно, сахар не был дефицитом, и в сахаре она себе не отказывала, но она вдруг вспомнила, когда попробовала его в первый раз. Лизнуть только успела.
Кусочком сахара ее угостил соседский мальчишка, засахаривая малину в трехлитровом бидоне, разбивая комочки пестиком – тот самый, сопливый – ставший впоследствии оборотнем.
«Ну, не ври! – сказала ей бабка, когда она принесла кусочек сахара домой, чтобы с ней поделиться. Прищурилась зло и подозрительно: – Умный парень, да чтобы с дурочкой якшался! Сознавайся, приживалка беспризорная, сахарок мне просили передать? Так я и знала… Позолотили, называется, ручку! Выкормыш обворовывает! Ах ты падина!» – закричала бабка и с размаху ударила поленом.
Сахар выпал из ее рук прямо в грязь…
Именно таким запомнился ей сладкий белый кусочек.
Бабка присматривала за ней как опекун. Взяла из детского приюта, когда ей было чуть меньш