али на одном костре по двое и по трое, и прежде чем погибнуть, сначала убивали одного из них, или наоборот, били ему поклоны… И если полумертвые замечали, что она смотрит на них, то переставали умирать и начинали тянуться к ней: голос их наполнялся силой, голова просыпалась, и они уже не говорили одно и то же, а самым самостоятельным образом начинали кричать ей проклятия или заговаривали ласково, зазывая к себе, в то время как огонь вспыхивал так, что подойти к ним уже было невозможно.
И стоило ей ответить им взаимным чувством, как она сразу чувствовала, что силы уходят из нее и тело наполняется болью, будто она и в самом деле взошла на костер. А мертвецы в огне становились живее живых.
Дьявол ужаса не испытывал. Он любовался полуобгоревшими трупами, как произведением искусства. Когда Манька справилась со своими чувствами, она смогла его понять. Именно так представила бы она себе Ад, если он существует. А раз нечисть на земле смогла создать Царствие Небесное, то как бы доказала Дьяволу, что голова у нее работала не хуже, чем у Бога Нечисти. Мудрый Дьявол всегда умел гордиться недалеко упавшим яблоком.
– Я сошла с ума! – призналась себе Манька, останавливаясь возле одного из костров. – Я сошла с ума! Дьявола не существует. Изб на курьих ногах не бывает. Водяные… Черти… Живая вода… Огонь… Я сошла с ума!
– Маня, если ты сошла с ума, то все сказочники тоже были с приветом, – успокоил ее Дьявол. – Сознание человека сойти с ума не может. Оно создавалось с некоторым запасом прочности: вдруг попадет в Сад-Утопию, а там, знаешь ли, самое сказочное место! И чтобы попасть туда – надо так расстроить нечисть, чтобы уже никогда ей в голову не пришло считать себя инженером душ. Но если не хватает знаний, чтобы понять, что происходит на другом конце земли, то вполне можно не справиться с анализом поступающей информации, – согласился он. – Когда начинается потоп, кому угодно приходится тонуть, если плавать не учился. Им не так плохо, как может показаться на первый взгляд, но избам плохо. Ты же видишь, как быстро они исторгают проклятия! Если это Ад, то у избы, а не тех, кто горит в огне.
– Как птицы фениксы…
– Мои жар-птицы. Ох, Маня, видела бы ты красоту сияния, когда сознания уходят в Абсолют! Я ж говорю, от нечисти польза немалая.
– А какая в этом польза? – Манька с ужасом просчитывала объем работы.
– Меня больше становится, – ответил Дьявол самодовольно. – Частица сознания уходит в Бездну, и там, где она сгорает, остается первородная материя! А первородная материя – это моя молодость, сила, умноженная земля. После того, как я сунулся в Бездну, понял: Свет – это хорошо, но ковырять Бездну лучше пальцем. Результат тот же, и голова целая. Кому бы еще в голову пришла такая умная мысль?
– Мне, наверное, – ответила Манька, не найдя сил для усмешки.
– Не самая умная мысль, – заверил ее Дьявол. – Я бы погиб, если бы не был для Бездны, чем-то вроде Бездны для меня. Ее не может не существовать, как не может не существовать меня. И только земля может быть и Бытием, и Небытием. Земля – утрата восполнимая, тогда как я…
– Ну а вдруг каждое сознание родит Бытие?!
– А ума хватит? Ты сначала с этим прахом разберись! – Дьявол с иронией ткнул пальцем в ближайший костер. – Сознание человека без соответствующего набора функционирующего оборудования совершенно недееспособное. Ткни человеку в мозг, и где оно – сознание? Прилепилось оно к нему? То-то и оно! А ведь это человек еще от земли не отошел… А я сам по себе мыслящее существо, а если мыслю – значит, существую! И кто бы я был, если бы мог делиться на множество маленьких Дьяволов?! Сейчас мы начнем землю делить, планеты, интеллект… – и чем это все закончится? Огромная вселенская война и торжество Бездны! Нет уж, хватит с меня Абсолютного Бога, который все время разевает на мое имущество пасть.
Манька промолчала, обозревая количество безымянных беспризорных великомучеников, многие из которых мнили себя мучителями. Работенка предстояла еще та. У Маньки опустилось все, что могло опуститься. Огромные костры то вспыхивали, то угасали до тлеющих углей, и казалось, что нет им ни конца, ни края.
– Мне снимать их с цепей? – спросила она уныло.
– Нет, щепку надо достать, – ответил Дьявол. – Ну, подмести еще и вынести прах из избы.
Манька без лишних слов вооружилась посохом и принялась вытаскивать из костров щепки.
Это было совсем непросто. Щепка порой была такой маленькой, что разглядеть ее среди углей не представлялось возможным, с ноготок (вот почему поленья были обструганными!) – и приходилось перерывать весь костер в несколько заходов. Дьявол помогал разыскивать щепки, указывая на явные признаки: они горели желтоватым угольком, высвечивались изнутри белыми прожилками. Но если она не успевала отскочить, когда приходил срок ожить полумертвецам, вспыхнувшее пламя обжигало лицо и руки, и Манька мгновенно обугливалась и горела, как мертвец. Она кидалась к Дьяволу, и Дьявол выливал на нее весь запас живой воды, или выскакивала из избы и пулей неслась к водоему, погружаясь в него, пока боль не становилась терпимой. И те секунды, пока она искала выход и пересекала горницу, становились вечностью.
За водой приноровили посылать бадьи на коромысле: таскать воду им было в удовольствие, бегали споро, вода не только лечила – она восстанавливала силы, и Дьявол таскал ведро за Манькой.
И было – попадала вода на огонь, и обгорающие люди становились противоположно направленными. Там, где говорилось о богатстве, начинали жаловаться на бедность, а там, где бедностью критиковались, признавались, сколько утаили и схоронили, и все как один честно признавались, что опорочили избу и обворовывали ее все это время.
Без щепки костры быстро прогорали, обгоревшие трупы падали вместе с цепями, но не всегда прахом. Иной раз от них что-то оставалось.
До поздней ночи Манька тушила костры и вытаскивала на улицу угли, пепел, останки, сваливая в яму. Благо, останки быстро становились пеплом, и когда она приходила с другими, видела, что земля заполняет яму как бы сама собой.
Наконец Дьявол приказал работу прекратить и идти отдыхать. Изба приготовила ужин: грибной суп, жаренные грибы с зеленым луком, пирог с грибами. На третье – чай с медом. Дьявол не забыл про железный каравай. Пока ели, странно поскрипывали половицы.
– Изба ругает тебя, почему не взяла рукавички, – сообщил Дьявол, обращая внимание Маньки на скрип.
– Сгорели бы, – ответила она с набитым ртом. – Так никаких рукавиц не напасешься, а руки вода лечит, – и покраснела: забота избы оказалась приятной. «Завтра обязательно в рукавичках пойду!» – решила она угодить избе.
Дьявол повернулся к печке и развел руками. Потом вернулся к трапезе. Чаевничали за самоваром, говорили о том, о сем, о погоде на завтра, поминали добрым словом водяных, и что если идти во дворец наезженной дорогой, то не избежать нападений разбойников, и о том, как быстро на землю пришло лето, и что надо помочь избам собрать малину и землянику, одни они, пожалуй, не управятся…
Незаметно переместились на крыльцо. Была ночь, но ветви неугасимого дерева испускали едва заметное свечение, и ночь казалась сумерками. За рекой в селениях люди тоже еще не спали, там горел свет, и ярко сияли над головой звезды. И луна, которая была еще тонким рогаликом.
На следующий день все повторилось. Манька наловчилась искать щепки как раз в тот момент, когда труп прощался со своим красноречием, и полено, чуть угаснув, выбрасывало сноп жидкого огня, чтобы наполнить труп жизнью. Все тело у нее болело, обожженное огнем. Жар стоял такой, что казалось, будто она плавится. И если покойники имели в себе молчание, то угадать, как и когда вылетит огонь из костра, было невозможно. Ожоги кровоточили и покрывались волдырями с дикой ноющей болью, будто с нее содрали кожу и тычут в оголившиеся мышцы острыми иглами, загоняя их до кости. Манька выла вместе с трупами, и поднималась живой водой, до которой временами ее уже доносил Дьявол, бросая в озеро издалека, с крыльца, и когда она шлепалась о воду горящим факелом, брызги летели в разные стороны.
Она удивлялась, почему огонь не сжигал обгоревшие трупы, как ее саму, а как раз наоборот, получалось, поддерживал в них жизнь.
– А как так? – удивилась она, размышляя над природой жизни и смерти.
– Маня, разве ты еще не поняла, что в них говорит не сознание, а те, кто вскрывал человеку череп, чтобы добыть глаза и уши? Это тело, которое забрали у проклятого человека и распоряжаются им. Вынешь его из огня – и вернешь сознанию, которое заперто в темницу. Как только огонь костра лизнул его, сознание как бы умирает, а нечисть празднует, и праздная лижет молчаливое сознание, пока огонь набирает силу. Исторгла нечисть свой огонь и умолкла – сознание вздохнуть попыталась, пискнуло, и снова исторглось пламя из костра, чтобы убить его. Оно горит точно так же, как ты. Но сознание имеет огромную силу против смерти. Здесь его скорее пьют, чем убивают. Это не Ад – это безобидная на него пародия. Мученик, конечно, мучается, но мука не настолько умножена, чтобы выдавить его в Бездну.
– А почему одно огонь убивает, а другое лечит? Мы на огне и кушать готовим, и земля им согревается…
– Это такое свойство огня неугасимых поленьев: лечить землю, – объяснил Дьявол. – Сознание проклятого обманом стало для земли, оно как враг. Не столько огонь, сколько земля выдавливает его. Огонь делает все, о чем попросит земля. И как только сознание подало признак жизни, огонь начинает его выжигать, замолчало – огонь начинает восстанавливать землю. Если бы проклятый поднялся, и смог бы уладить отношения с землей, он бы, конечно, умер, но пришел бы в землю, которая исцелит все его раны. Но разве он поднимется, если голосит о том, что не стал вампиром?
– А как огонь вампиров убивает?
– У вампира нет своей земли – сжечь его огню проще простого. Земля, в которой неугасимое полено проросло живым деревом, не враг тебе. Дерево всегда будет помнить, что именно твои руки посадили его. И если ужас придет, огонь исторгнется, чтобы поджарить вампира. В сердце вампира – энергетическое яйцо, и как бы вампир не старался украсить себя, истинный свет неугасимого огня не найдет той субстанции, где бы смог спрятаться. Яйцо разве смогло бы срастись с огнем? Вампиры копают могилу себе сами, когда думают, что можно обмануть меня и землю.