Манька поплелась за Дьяволом.
Но скрыть радости не смогла. Это было ликование во славу себя, так что Дьявол вроде как бы ни при чем. Она с сожалением подумала, что радоваться о себе самой тоже неплохо, но с кем-нибудь — все же приятнее…
Среди вещей Бабы Яги нашлось много диковинных вещей, но испытывать их действие на себе Манька уже не рискнула. Она бы и оставила что-то, но Дьявол мягко посоветовал предать земле все культурное наследие нечистой силы. Особенно то, которое казалось уж очень соблазнительным: тарелка-шпион, разведчик-невидимка, сытый враг.
— А уж земля, вода и огонь, — сказал он, — разберется, что к чему!
И посоветовал предавать вещицы с просьбой разобрать потенциальный вред от таких изобретений.
А еще заметил, что диковинки тем более опасны, чем меньше она знает их назначение.
Жизнь у старухи была не только долгая, но и поганая, и, отнимая жизни, она совершенствовала свое мастерство. Не только вражеские изобретения старуха копила, но прятала от людей достояние человеческое: живую воду, которая для нечисти смерть, а для Маньки оказалась сущим лекарственным средством от всех хворей. Или те же неугасимые поленья. Наверное, и среди вещей были такие, которые человек придумывал с любовью. Манька с доводами Дьявола сразу же согласилась.
Над каждой вещью она надолго задумывалась и вертела ее в руках.
Сгорела скатерть-самобранка:
— От скатерти один соблазн… Вот иду я, — рассудила она, — и жую железные караваи, и обрела землю, обрела товарища. А была бы у меня скатерть-самобранка, окружали бы меня люди жадные и до чужого завистливые. А попади скатерть к врагам, сытые нагонят меня в одночасье, потому как время будут экономить, на ходу перекусывая. У меня еще два железных каравая не съедены, так не враги ли мне ее подбросили, чтобы не шла я дальше? Человек себя как-нибудь прокормит, а нечисть и без того сытая. Интересно, а откуда на скатерти еда берется? — не желая с ней расставаться, поинтересовалась Манька у Дьявола.
— Если в одном месте не убудет, в другом не прибудет! — ответил он уверенно. — Ворует! Мало разве людей еду готовят? Скатерть в сундуке лежала, не в ходу была у Бабы Яги, а Баба Яга не дура. Если бы с нее пить-есть можно было, неужто бы не пила и не ела?
— А какой подвох? — не унималась Манька, продолжая держать скатерть-самобранку в руках. Она встряхнула ее и разослала на земле. И сразу наполнилась скатерть-самобранка богатой снедью, и вином, и заморскими фруктами… — Она и воду живую, наверное, не любила…
— Но вот смотри: кубки дорогие, вся посуда злато-серебро, икорка красная и черная, осетрина и поросенок в сметане с яблоками… Богатого человека обидела или вампира разорила? Склоняюсь к первому, но не исключаю второе. Видишь, на каждом кубке корона царская? Первое, таких царей, чтобы человеком был, уже нет, тогда скатерть во временном пространстве шутки шутит. И получается, что прахом она тебя кормит! — Дьявол встряхнул скатерть, и еда исчезла. — Думаешь, в животе у тебя кроме земли что-то осталось бы? Это вампиру прах съедобен, а у человека силу отнимет… и время.… Если второе, то вампиры могут и яду подсыпать…
— Сам бы поел с нее и понял, как она работает! — возмутилась Манька.
— Это ты к чему? Травиться мне землей предлагаешь? Или Богу Нечисти с руки нечисти вкусить?! Как мне ее потом судить? — поперхнулся Дьявол, опешив. Ее предложение оскорбило его до глубины сознания.
— Понять! — уперлась Манька, заворачивая скатерть. — Дело разве, что у тебя под носом творится, бог знает что! Может, я хорошую вещь изведу, а потом раскаиваться придется! Сам же потом варваром назовешь!
— Всегда будешь! — уверенно ответил Дьявол. — Где ты еще такую найдешь? Каждый раз, как железный каравай в руки возьмешь! Уже раскаиваешься! А найдет на тебя чирей, не спрашивай потом, откуда взялся! Полено и вода нерукотворные, а скатерть — рукотворная, и еду свою не в земле берет, со стола! Откуда знать, кто стол этот готовит? Ты над огнем ее расстели и поймешь, примет ее огонь, или оставит…
Манька тяжело вздохнула и поняла, не было у нее скатерти и не будет. Расстелила ее над костром, и сразу заметила, что краска со скатерти тоже сошла, а сгорела она не сразу, сначала расплавившись, как драконий шип.
— Вот видишь! — пристыдил ее Дьявол. — Ума у тебя нет! Скатерть из драконьей шерсти соткана! С нее только вампиру есть или оборотню. А человек или душу убьет, или сам внутренности лишится!
— Резонно! — сказала она, помирившись с Дьяволом, стараясь о скатерти не думать.
Туда же отправились сапоги-скороходы: можно было и обувок не сносить, и врага проскочить, а врагу в таких сапогах Манькины ноги нипочем не страшны. У врага ноги и без того были скорые — но предсказуемо. Сапоги оказались из драконьей кожи.
Не раздумывая, отправилось в землю блюдечко с голубой каемочкой, по которому катилось золотое наливное яблочко, и все царство-государство как на ладони просматривалось. Все, да не все! Блюдечко ни в какую не пожелало показать Благодетельницу и ее дворец. Не блюдечко, а настоящий шпионский жучок избирательной направленности. Не желало оно признавать существование вампиров, в упор их не видело. Накаливание блюдечка над огнем выявило, что сделана она из когтя дракона. Блюдечко сначала разошлось на три отполированные части, ровно подогнанные друг к другу, и только потом расплавились.
И шапка-невидимка, наверное, тоже из драконьей кожи и шерсти, которую он сбрасывал раз в сто лет. Враг мог стоять за спиной, а она бы не увидела. А к нечисти с такой лучше не соваться. У оборотней нюх был, как у волка — шапкой-невидимкой их не проведешь.
Отправила Манька в землю часы, которые могли на один час в радиусе километра обездвижить всякое живое существо из крови и плоти. Так и прятаться не надо: пришли, забили насмерть и ушли. Вампиры так и делали: обездвиживали и пили кровь, а после человек ничего не мог вспомнить.
Манька вдруг поняла, что именно часами остановили время, когда она потеряла сознание в конторе шахты. Очнулась, времени вроде мало прошло, думала обед, а пришла домой и ахнула — вечер поздний!
Диадема, украшенная всякими камнями самоцветными.
И так понятно, для чего держала ее у себя Баба Яга. Она видела, что у некоторых покойников уж очень ровненько была срезана черепная коробка — и холодно стало руке. Хирургический инструмент сразу начал вибрировать и все пытался поворотить вокруг оси. Он на раз вскрывал человеку прикрытое костью серое и белое вещество, где хранилась разная информация — полезная и не очень.
Обручальные перстень с печатью льва и кольцо поменьше на внутренней стороне с шипами.
Кольца Маньке показались удивительно знакомыми, будто она носила такое. Палец вдруг заболел, отзываясь на память болью. Манька попыталась вспомнить, но кроме боли в пальце на ум ничего не пришло. Но на всякий случай боль свою взяла на заметку.
Зеркальце, которое твердило замученным голосом, что нет на свете красивее и желаннее девушки по имени мечта. И что живет та девушка в высоком тереме в палатах белокаменных. Манька сразу поняла, что это не о ней. «На кой черт такое зеркало, в которое не посмотреться?!» — подумала она, кидая его в костер.
И вдруг зеркало стало ругаться мужским голосом, открывая в ней кучу мерзости из неблаговидных поступков. И пока не сгорело, она стояла на вытяжку руки по швам и хлопала глазами, слушая о себе правду. Расслабиться она смогла, только когда зеркало треснуло сразу в нескольких местах, и тоже начало плавиться, оставив вместо себя много черного пепла, который еще долго чадил и летал над поляной.
Ковер самолет — он стоял в углу на чердаке, перевязанный подарочной перевязью. Был у ковра порядковый номер и опознавательный знак, с управлением пилот-автомат. И три обычных ковра Бабы-Яги, серых и с кровью. Ковры были вышиты шелковыми и шерстяными нитками, местами изъедены молью, краска с них сошла.
Дьявол попытался вмешаться и определить их происхождение, заметив на одном ковре интересные похождения некой девушки, обутой в железные башмаки, но Маньку сравнение не растрогало, и она напомнила Дьяволу, что ничто на земле не вечно, и отмыть их уже, наверное, никто не смог бы. И ткнула в место на ковре, где девушка кланяется старухе-горбунье, которая подает ей то самое блюдечко, гребень, и какой-то клубок.
— Я смотрю и понимаю, что упустила свой шанс! Ни Бабы Яги нет, ни зеркальца, ни блюдечка… — она залезла в сундук, вытаскивая ворох вещей. — Где этот гребень?.. А, вот он! Тут еще веретено, украшено не хуже сабли… Не думаю, что найдется принц, чтобы меня разбудить! Если бы я во дворце лежала, а то в лесу! Разве что Благодетельница соблазнится всеми этими побрякушками…
— Ну, правильно! — засмеялся Дьявол. — Потому что Баба Яга ее мать, и все, что у Бабы Яги — ее наследственная доля. Вот уж я порадуюсь, когда она предъявит тебе счет за порчу!
Манька закусила губу. Получалось, что она разоряла Благодетельницу, вместо того, чтобы повеситься. Волосы встали дыбом.
Заметив ее бледность, Дьявол не удержался, похлопав ее по плечу.
— Я тебе удивляюсь! Ты бедствуешь в ее поисках, и перепугалась насмерть, когда представился шанс поворотить обстоятельства наоборот — она бы тебя искала! Но тебя не удивляет, что Баба Яга столько всего хранила, о чем люди только в сказках слыхали? И многие истории умалчивают о многом, о чем могла бы поведать сама Баба Яга…
— Удивляет! Но Бабы Яги нет, чтобы спросить, откуда она это все взяла!
— А ты попробуй по коврам разобрать, что там на них напечатано?
Манька расстелила три ковра в ряд и облив их пенной водой, долго шоркала щеткой, пока рисунки не стали читабельными. И увидела, что на каждом ковре была рассказана история.
Первую историю она знала, вот только «жили долго и счастливо», несомненно, к истории приложил народ. Девушка встретила старуху-горбунью, низко ей поклонилась, и дала она девушке блюдечко с голубой каемочкой, гребешок, цены немалой, зеркальце, клубок перед нею бросила. И пришла она во дворец, и положила глаз на доброго молодца, который в первой части полетел от нее израненный, обронив по дороге перо. Но он ее или не узнал, или видеть не пожелал, а только посмотрел холодным взглядом и выставил из дворца, потому что все, что у него было, принадлежало Благодетельн