В сердце!..
— Ну все, допрыгались, — разочарованно проговорил Дьявол. — Не думал я, Маня, что ты так мечтаешь умереть! Эх, знал бы! Никогда не дал бы тебе ножик, которым можно только врага резать… Правда-правда! Освободила бы меня от неприятной обязанности! Вот если бы ножичек был в это время мой, ты бы непременно умерла!
Манька стояла посреди подвала, покрываясь красными пятнами, закусив губу до крови.
Пробитое кинжалом сердце не желало умирать.
Даже капля крови не пролилась.
Она стояла, сгорая от стыда, и проклинала Дьявола, который любовался заколотой Манькой с чувством глубокого удовлетворения, а у нее в это время в ушах и в голове визжала истеричная баба, которая во весь голос требовала вернуть ее к жизни. Манька с удивлением прислушивалась к голосу, который звал себя умирать и премиленько радовался жизни, ублажая слух заверениями в вечной любви. Ей было так стыдно, как никогда в жизни. Ну, разве ж можно было доверять Дьяволу, у которого все накось-выкуси?
Но сама она понимала, будь у нее другой нож, она могла бы совершить страшную ошибку. Изба была на месте, и Дьявол, и страшное зеркало… — и полнолуние еще не наступило! И ужаснулась тому, что сделала. Все ее чувства, пережитые перед тем, отлетели в один миг, как-то сразу отделившись и пристроившись к той самой бабе…
Манька проглотила комок в горле и вынула из себя нож.
Баба в голове сразу замолчала, и ушам стало тихо-тихо. Даже обычный звон, к которому она привыкла, куда-то подевался. Призрачный клинок сразу стал обыкновенным. Только черным, и все знаки на нем полыхнули огнем, будто клинок напился крови, но не человеческой, вампирской…
— Он что, ненастоящий? — разочарованно спросила она, протягивая кинжал Дьяволу.
— Самый настоящий! — Дьявол с удивительной нежностью погладил кинжал и, заметив в стене вбитое в бревно толстое металлическое кольцо с остатками цепи, которое она не смогла достать, легко срезал его, вытаскивая вместе со штырем и бросая ей под ноги. — Он разит врага, даже если враг в тебе!
Он поиграл кинжалом, вращая его на двух пальцах.
— Вранье! Как может враг во мне сидеть? — не поверила Манька, разглядывая ровно разрезанный металл.
— Маня, ты несешь в себе Проклятие, твоя душа — благоприятное порождение вампира, и ты спрашиваешь какой враг?! Верь мне, сегодня ты заколола свою болезнь, по имени Суицид! Каждый человек, убивая себя, верит, что именно этот бессмысленный, по сути, поступок (я и так заберу каждого!) убедит воинов тьмы открыть ему волшебные врата в мир добра и света! Но к чему этот разговор?! Я устал прикрывать себя, прикидываясь, будто я, Бог Нечисти, имею в себе от человека, — Дьявол вдруг стал насмешливо угрожающим, наступая на нее. Глаза его стали хищными, полыхнув алчным ядовитым огнем. — Маня, весь мир, весь мир помнит мое имя, и между делом платит мне страхом! Давай рассуждать здраво: я разве оберегаю проклятых? Разве я мешал им убивать себя? Разве я не позволяю вампирам убивать вас? Мои дети не ждут подаяний, я дал им бессмертие — вечную жизнь без угрызений совести, без боли. Отдал им Царствие Божье на земле, и оставил себе Царствие Небесное, где огонь и сера пожирают ваши внутренности. Я отдал им вас. Одним миром мазаны мои дети и я! Много ты знаешь примеров, когда я помог бы вам превозмочь нечисть?!
— Ну, не знаю, были же герой, — растерялась Манька, напугавшись, заметив в Дьяволе перемену.
Дьявол стал какой-то бесформенный и видимый, уплотнившись до обычного физического тела.
— Вечно народ придумывает героя, который с папахой и саблей на коне спасет из заточения угнетенных! — усмешка проскользнула на его губах, которые были в крови, и тут же снова стал злобным, окончательно теряя человеческие очертания. С обеих сторон губ свешивались клыки, спускаясь до подбородка, весь он покрывался какой-то слизью, из-под которой проступила металлическая чешуя.
— А избы?! Мы же их вместе лечили! — торопливо напомнила Манька, почти вскрикнув, заметив, что с Дьявольской внешностью происходит нечто. — И Бабу Ягу помог мне превозмочь!
— Избы — достояние государственное, но к чему она нам? Разве дети мои живут в доисторических избах?! — бесстрастно и зловеще ответил Дьявол, — Баба Яга слишком многим мешала! Она была проклятой, и не одну душу держала за горло. Ты не можешь отрицать, что она имела склад боеприпасов: огонь, вода, крест крестов… Разве это свобода?! А если о дочери беспокоилась, почему подарок не развернула? Ковер-самолет, не ступа! Это ты мне ответь, почему я, Бог Нечисти, сопровождал тебя так долго и терпеливо? Ты хоть понимаешь, кто я? Я — Дьявол! У меня миллиарды таких, как ты, заключены во тьме!
Манька замолчала, но первый испуг, когда Дьявол обратил на нее алчный горящий взгляд, уже давно перерос в животный ужас, по мере того, как менялся его облик. Манька смотрела на него не мигая, отступая к стене, тело стало ватными, отчаянно пытаясь понять, что с ним происходит.
Он не выглядел, как она привыкла его видеть.
То был не Дьявол, а страшный змей о ногах и рогатой голове, и страшными лапами, с когтями в четыре ее пальца, а за спиной был уже не плащ, а перепончатые крылья, которые бились об пол избы. Весь он покрылся чешуей и противной с пупырышками кожей и шипами. Он стал большим, и стал бы еще больше, если бы позволили размеры подвала, который изба забила хворостом и разными бочонками, и даже пчелы в нескольких ульях, и небольшая мельница с жерновами, со следами муки — но пространство исказилось и снова стало больше, чем оно было, выказывая Дьяволу почтение и оставляя место для маневра. Из пасти страшного полузмея-полудракона вылетел смрадный огонь, а когда он произносил слово, огненная слюна падала на пол — и пол дымился.
Манька прижалась к стене, открыв от изумления и растерянности рот, с вывернутыми от страха внутренностями. Зеркало полыхало, как огонь в пасти Дьявола, и краем глаза она заметила, как корчится в огне ее отражение. Все ее тело сотрясла дрожь — она вжалась в стену, дальше пятиться было некуда.
— Разве могут мои дети жить спокойно, если есть что-то, чего они должны бояться? Я знаю, где лежит крест! Он у нас за спиной! — продолжал громыхать Дьявол скрипучим голосом, который разрывал ушные перепонки. Бранные слова вырывались из его пасти вместе с огнем. Он медленно приближался, скользя между хозяйственной утварью, сметая ее в сторону легким движением лапы.
Манька внезапно поняла, какой глупой была.
Она даже не посмела обернуться, чтобы посмотреть, какой такой крест нужен был Дьяволу. Она видела клыки в пасти, длинный раздвоенный язык, который был, как обоюдоострый меч. Сердце бешено забилось, неровно и гулко отбивая последние секунды.
Ужас обуял ее, но она не могла сдвинуться с места.
Безвольное тело стало чужим, отказываясь повиноваться.
Она закричала всем своим существом, но изо рта не вырвалось не звука, вздрагивая от каждого Дьявольского слова, которые стали чуть тише, но теперь между словами вырывалось шипение. Он дохнул, и пламя ударилось рядом, едва не опалив ее, поднял кинжал лапой, зажимая между длинными когтями, и стал медленно проводить ножом у самого ее лица.
Она еще помнила, как он вибрировал в руке, указывая нужное место.
Если нож разил врага — а Дьявол, не иначе, посчитал ее врагом, то зарезать ее этим ножом ему ничего не стоило — Манька отвернулась.
— Глупо думать, что за этот крест я не верну дюжину чертей туда, откуда они пришли! — прозвучал голос Дьявола почти над самым ухом. — Но, глупо думать — суть природной особенности недостойных тварей! Стал бы тот, кому нужен крест, и кто не видит его, искать его сам? — Глаза Дьявола пылали холодным светом голубого огня, который она уже видела. — Только проклятый может достать такой крест! Вы — жалкие создания, не способные понять, что плевела дважды дает урожай, пока вызревает пшеницы, и если сорняк не выдернуть с корнем, он задушит посевы! Да, я сею сорняк, плевела проросла на всех полях! И я сам смотрю, когда взойдет пшеница, чтобы ввергнуть ее в Ад!
Голова его потянулась к ней, крылатое чудище щелкнуло зубами.
Манька смотрела на Дьявола затравленно, до нее, наконец, через животный ее ужас, стало доходить, как мало она знает о Дьяволе, вампирах и оборотнях. Сам Владыка Мира приносил клятву верности ножом той, которую она не любила всем своим сердцем. Просто не было на земле для нее места, если сам Дьявол так захотел…
Но разве могла она себе представить, что именно она встанет на пути Благодетельницы? Маленькая, несчастная, жалкая…
Не было ей места, и не надо! Унижаться она не будет. Одно примеряло ее с действительностью, что не было на земле человека, который мог бы сравниться с Владыкой Вечности…
— Я — не червяк! — тихо беззвучно прошипела Манька в ответ, глядя Дьяволу прямо в его пылающие глаза.
Сердце облилось болью, мысленно перед глазами пронеслась вся ее короткая беззлобная жизнь. Не та жизнь, которую показало зеркало, другая. Солнце, весна, сараюшки, в которых она поселялась, из которых ее изгоняли, верные псы, Шарик, Жулька, Цезарь и Лорд — убитые кем-то один за другим…
Она закрыла глаза, задержав дыхание, чтобы вздох ушел вместе с жизнью…
Сердце оборвалось…
— Маня, не многие оказались бы храбрее, чем ты, но я помню, что мы с тобой пуд соли съели! И не какой-нибудь, а железной! Ты меня помнишь еще? Или твой дар речи был утерян вместе с твоей вновь приобретенной памятью? — голос Дьявола прозвучал мягко и насмешливо. — Вот и зверюшек вспомнила! Силенки тебе еще пригодятся… Могу честно признаться, что это была репетиция предстоящей встречи с драконами! Поверь, даже в три избы они не поместятся, и голов таких у них не одна, а двенадцать! Ну, если мерить завершенной стадией…
Маньке приоткрыла один глаз, потом второй, и зажмурила снова.
Дьявол все еще истекал слюной.
И только поверив, что он не собирается ее убивать, она сползла на пол, лишившись последних сил.
Дьявол весело бил хвостом, усевшись на задние лапы, упираясь головой в потолок подвала, и чистил кинжалом свои зубы, как зубочисткой.