Галушкин замер на секунду, увидел, как ткнулся в насыпь головой Паша Маркин…
— Пашка-а-а! — закричал, уже не таясь, Галушкин.
Он хотел отвлечь от раненого друга внимание врагов. Вскинул автомат: очередь рванула воздух. Темные фигуры, как подкошенные, повалились на землю.
— Пашка-а-а!.. Ранен? — снова закричал Борис.
— Нет! — вдруг отозвался Маркин.
— Павлуша-а-а! Держись, браток! — кричал Галушкин.
Испуганные голоса продолжали вопить: «Партизаны-ы-ы!» Издали послышалась густая стрельба, она быстро приближалась. Надо было спешить. Над местом стычки протянулись две светящиеся нити: пулеметные очереди с наблюдательных вышек.
Короткими очередями стрелял Виктор Правдин. Галушкин условно свистнул, Виктор быстро подполз к нему. И сразу снова дал очередь.
— Виктор! Веди группу по маршруту! — приказал Галушкин. — Мы с Пашей попытаемся задержать их, пока ребята с носилками не уйдут подальше от дороги. Если нам не удастся оторваться, идите без нас.
— Лаврентьич…
— Не слушаю возражений!
— Втроем мы же быстрее их расколошматим! — заявил Правдин.
— Выполнять приказ! — отрезал Галушкин.
— Есть!
— О нас не думай, помни о своей задаче. Не теряй время, — голос Галушкина зазвучал мягче. — Вот возьми. Он не должен попасть в руки немцев.
Галушкин сунул в руки Правдину объемистый пакет с документами.
— Что это?
— Этот пакет ты даже мертвый не должен отдавать врагу. Ясно?
— Ясно, командир!
— Ну, иди!
— Эх, ребята! — с отчаянием прошептал Правдин, пряча пакет за пазуху, и пополз.
Тем временем охранники все ближе подтягивались к месту стычки. Борис и Павел были уже почти рядом.
— Паша, я продвинусь левее. Как свистну, так ты давай по ним очередь. По ответным выстрелам я засеку, где они лежат, а потом их гранатой, понял?
— Действуй, Лаврентьич.
Галушкин отполз. Послышался его свист. Маркин нажал спуск. Очередь трассирующих пуль метнулась над землей. Пули рикошетили, со звоном отлетали от рельсов, чиркали по камням, высекали искры. Охранники ответили. Вспышки их выстрелов были совсем рядом, но по другую сторону насыпи. Галушкин размахнулся и бросил гранату. Яркий сполох взрыва вырвал из темноты часть насыпи, мокрый гравий, черные шпалы… С того места, где разорвалась граната, немцы больше не стреляли. Но с других сторон огонь не ослабевал. Маркин короткими очередями прижимал немцев к земле. Прошло, наверное, минут пять-шесть, как ушли ребята с носилками.
— Паша, давай смываться! — сказал Галушкин. — Отходи первым, я прикрою!
Маркин перескочил насыпь, залег на откосе и ударил из автомата. Вскоре к нему подполз Галушкин. Они; кубарем скатились с насыпи и что было сил помчались прочь от железной дороги. Шальные пули шлепались в грязь, булькали в воде, взвизгивали над головами.
В негустом леске омсбоновцы остановились, условно посвистели, прислушались. Ответного сигнала не было. Но на душе все же проглядывала радость: страшная железнодорожная магистраль позади.
— Лаврентьич, это вы, черти! — вдруг откуда-то кинулся к ним Правдин.
— Живы? — спросил Галушкин.
— Все!
— Раненых нет?
— Без единой царапины! — доложил Правдин. Только часа через два, когда партизаны уже валились с ног, Галушкин разрешил остановиться. Носилки устроили под густой кроной березы. Упали на траву. Несколько минут не могли отдышаться, как бегуны, только что преодолевшие длинную дистанцию…
«Сюрприз»
Отсутствие известий о судьбе галушкинской группы угнетающе действовало на нас. Ребята ходили хмурые. Реже слышались обычные шутки у костра, подначивания. Все рвались на боевые задания.
По приказу германского командования с 15 мая снова усилили охрану железной дороги. Все ближайшие от нас деревни заняли карательные отряды и полицейские. Эти сведения мы получили от местных партизан. Для перепроверки данных послали разведчиков. Они установили, что в деревнях действительно находятся гарнизоны противника, которые живут по строгому казарменному режиму. И все еще прибывают пополнения полицаев.
— Что бы значило это скопление, комиссар? — спросил Бажанов. — Не намереваются ли они начать массированное наступление на партизан? Или решили блокировать нас в лесу, чтобы помешать работать на «железке»?
Заняв деревни, немцы лишили нас связи с жителями, перекрыли засадами все пути и дороги, по которым мы ходили на боевые задания. Надо было что-то предпринимать. И мы решили временно прекратить походы на железную дорогу. Затаиться на несколько дней — создать видимость ухода и этим усыпить бдительность оккупантов. Но одновременно начать активную деятельность на шоссе, на большаках и проселках. Прежде на этих коммуникациях наши минеры появлялись изредка, больше работая на «железке», где каждое организованное нами крушение наносило вред противнику, в десятки раз больший.
В это время получили из Москвы радиограмму:
«Впредь сообщайте о наиболее отличившихся бойцах и командирах, заслуживающих представления правительственной награде». Мы передали в Москву: «Считаем достойными представления правительственным наградам товарищей: Голохматова, Моргунова, Келишева, Иванова, Мокропуло, Широкова».
27 мая из Москвы получили следующее задание: «Обстановка требует максимального усиления разведки о воинских перевозках противника по железной дороге и шоссейным магистралям. Необходимо вскрыть: количество поездов, колонн транспорта, проходящих в каждом направлении, характер грузов, рода войск, количество, наличие техники, особенно танков, артиллерии, нумерацию частей, пункты перевалки и сосредоточения войск и грузов. Одновременно с усилением разведки, активизируйте боевые действия. Особенно на железной дороге. Регулярно информируйте Центр».
А вскоре приняли радиограмму: «Дайте точные координаты вашего местонахождения. Ориентируйте по отношению к населенным пунктам. Сведения о погоде сообщайте радиограммами».
Получив указания, мы немедленно организовали разведгруппы и оборудовали наблюдательные пункты близ «железки» и шоссе. Одновременно с этим приступили к операциям. Для этого у нас были прекрасные ПТМ-35 (противотанковые мины), недавно сброшенные с самолета. Эти пятикилограммовые мины с металлическим корпусом и упрощенным взрывателем были удобны и надежны. Они не боялись влаги: их можно было ставить в грязь и даже в воду. ПТМ-35 взрывались не только от тяжести гусеницы танка или колеса автомашины, но и от нажима ноги человека. Их-то мы и решили использовать в период временного затишья. Причем, поставив одну ПТМ-35 на большом отрезке дороги, на этом же участке, чтобы сбить с толку вражеских саперов, мы делали несколько ложных закладок (в каждую ложную мину-яму клали куски железа, осколки снарядов, которые реагировали на миноискатель не менее активно, чем и настоящая боевая мина с металлическим корпусом).
Не раз наши ребята, вернувшись с задания, со смехом рассказывали, как фрицы после взрыва нашей мины долго бродят по дороге с миноискателями. Найдя ложную мину, начинают ее расстреливать, надеясь, что она взорвется. Не добившись успеха, наконец решаются разминировать. И, найдя кусок железа или осколок, с бранью швыряют его, плюются, а иногда открывают беспорядочную стрельбу, как говорится, в «белый свет». На участках дороги, проверенных вражескими саперами и давшими «добро» на возобновление движения своего транспорта, мы старались в ближайшую же ночь установить боевые мины.
Не обошлось без потерь с нашей стороны. «5 июня на минах подорвались Овсеенко и Ананьев. Ранения тяжелые, — сообщили мы в Москву. — В отряде, кроме раненых, 9 больных простудными заболеваниями». В этой же радиограмме сообщили: «С 31 мая по 7 июня на шоссе Смоленск — Орша нами подорвано 11 автомашин противника. Из них три легковых. Два грузовика с живой силой, остальные с военными грузами. При взрывах убито и ранено до 40 солдат и офицеров. На двухкилометровом участке шоссейной дороги Красное — Рудня Изубры установлено 6 ПТМ-35. 10 июня один километр южнее Макаровки уничтожено 360 метров телеграфной и телефонной линии на участке железной дороги Красное — Рудня».
Чем сложнее становились условия нашей работы, тем изобретательнее и хитрее мы действовали. Как-то ребята принесли из деревни Кисели объемистый джутовый мешок из-под сахара. На нем крупными черными буквами было написано: «Цуккер». Мешок собирались разрезать на портянки. Но, поразмыслив, решили устроить из него сюрприз для оккупантов. Особенно творчески к делу отнесся командир отделения Алексей Моргунов.
Перед заходом солнца 7 июня Моргунов и с ним Рогожин, Назаров, Горотко, Иванов, Келишев, Ерофеев и Широков вышли из лагеря. С собой ребята захватили, кроме мешка из-под сахара, гаубичный 152-миллиметровый снаряд, 9 килограммов тола в шашках и инерционный электрический взрыватель с часовым замыкателем.
Прибыв на место операции, омсбоновцы наполнили мешок сором и травой. Затем вложили в него артиллерийский снаряд, тол.
Была глухая полночь. Движение по шоссе в это время прекращалось. Келишев и Иванов еще раз осмотрели общее творение — сюрприз.
— Ну, как, ребята, похоже? — спросил Келишев.
— Похоже, и даже очень! — уверенно заявил Саша Назаров.
— Ребята, закройте глаза и представьте себе, что вы едете на машине и вдруг видите этот мешок. Какая мысль вам придет в голову прежде всего? — спросил Моргунов.
Все засмеялись, загомонили.
— Какая еще мысль? — удивился Широков. — Не успеешь подумать, как прочтешь: «Цуккер».
— Точно! — поддержал его Иван Рогожин. — Сахар!.. А другие мысли не успеют прийти — поздно будет.
— Ну что ж, давайте кончать, — подвел итог Моргунов. — Поставим часовой предохранитель на час. Как, хватит?
— Вполне.
Толстой цыганской иглой с продетым в нее куском шпагата Иванов аккуратно зашил мешок. Выпрямился, протянул иглу Рогожину.
— Держи, Иван, пригодится еще. Берем, Леха. Понесли!
Вдвоем с Моргуновым они подняли тяжелую упаковку, отнесли на середину шоссе. Отошли и еще раз внимательно осмотрели сюрприз со всех сторон. Переглянулись, довольные сделанной работой.