Лай собак приближался. Партизаны поднялись к самой вершине сосны, откуда земля и вода едва виднелись.
— Ну, Сергей, — похлопал Маркин товарища по мокрой спине, — теперь держись!
Вскоре затрещали сучья, донеслись приглушенные человеческие голоса. Через речку шумно перебежали двое оборванных мужчин. За ними еще человек пять.
Они быстро скрылись в зарослях на другом берегу. Тут же внизу замелькали немецкие солдаты. Ребята-омсбоновцы во все глаза смотрели вниз. Дыхание их останавливалось, сердца, казалось, бились так, что вот-вот готовы были выпрыгнуть наружу.
Фашисты ходили под сосной, рассматривали свежие следы. О чем-то возбужденно разговаривали. Лай собак то удалялся от речки, то возвращался. Овчарки жалобно поскуливали, видно, потеряли след.
Издали послышалась трель свистка, рванула воздух очередь. К сосне подбежала группа немцев, впереди офицер. Гитлеровец громко скомандовал:
— Форвертс!
Солдаты скрылись.
— Ух ты! Кажется, пронесло, — облегченно выдохнул Щербаков и смахнул пот со лба.
Галушкинцы шли без остановки.
Вдруг с той стороны, где остались Маркин и Щербаков, захлопали выстрелы. Галушкин поднял руку. Остановились. Носилки опустили на землю, прислушались.
— Сошлись? — спросил Правдин.
Выстрелы слышались с интервалами. Галушкин ответил:
— Видать, еще нет. Но стреляют наши. Похоже, что фрицев на себя отвлекают.
Борис закрыл глаза и представил, как Паша и Сергей бегут навстречу немцам, изредка постреливая, чтобы привлечь внимание фрицев к себе. Он встряхнул головой, встал:
— Ну, ребята, хватит отдыхать. Пошли! Дотемна надо островок найти.
Молча подняли носилки, двинулись за командиром.
Выстрелы давно смолкли, не стало слышно и лая собак. Под ногами захлюпала вода. Решили идти до тех пор, пока не встретят сухую землю. Но солнце село, наступила ночь, вода доходила до колен, а желанного островка все еще не было. Остановились в густом осиннике, стеной вставшем на их пути. Носилки подвесили на веревках к стволам деревьев. Натянули плащ-палатку, нарубили жердей, уселись на них, словно куры на насестах. Нудно гудели и зверски кусались комары. Партизаны привязались поясами к деревьям, затихли.
…Галушкин открыл глаза. Дрожа и ежась от холода, замахал руками, стараясь согреться. Небо казалось холодным и твердым. Слез с жерди. Вода заполнила сапоги. Обожгла холодом ноги. Скрипнув зубами, Борис снова сел на жердь. Окликнул Андреева.
— Слушаю, товарищ командир!
— Пойдешь по нашим следам. Жди нас у выхода из болота. Ребята должны прийти туда. При встрече с противником — три одиночных выстрела. Ясно?
— Ясно, товарищ командир!
— Ну, Леха, иди. Будь внимателен и осторожен.
Вскоре они побрели за Андреевым. Встретились с ним на условленном месте. Посоветовавшись, двинулись дальше, надеясь, что Маркин и Щербаков выйдут навстречу. Двигались лесом или редким кустарником. Внимательно вглядывались в свежую зелень, боясь пропустить ребят. Каждый шаг давался с трудом: ноги путались в высокой траве, натыкались на пни. Выбившись из сил, остановились на краю просеки. Решили отдохнуть. Курили остатки махорки. Время тянулось страшно медленно.
Вдруг хрустнула ветка. В просвете между деревьями что-то мелькнуло. На просеку метрах в двадцати от них вышли двое с мешками за спиной и автоматами в руках.
— Лаврентьи-ч, да это ж они! — ликующе сказал Правдин.
— Точно! Эй, робинзоны! Марш сюда! — крикнул Галушкин, выходя на просеку.
Те радостно кинулись к своим.
Маркин и Щербаков принесли немного картошки, которую отыскали в подвале полусгоревшего дома лесника…
Партизаны
Очередная дневка не сулила галушкинцам неожиданностей. Борис внимательно осматривал местность вокруг стоянки, сверял с картой.
Все ждали, кому командир прикажет дежурить: первая смена была самой тяжелой.
— Эх, ребятки, — заговорил мечтательно Правдин, — какая у нас жизнь до войны была! Бывало, получишь стипендию и массовым кроссом мчишься в столовую. А там? «Флотский борщ есть?» — «Есть». — «По две порции на брата!» — «Гуляш имеется?» — «Пожалуйста». — «Нет, это блюдо оставим до более обеспеченного времени». — «Компот?» — «И компот есть». — «По три стакана на брюхо!»
Галушкин засмеялся.
— Ты чего, Лаврентьич? — повернулся к нему Правдин.
— А помнишь, как с сельхозвыставки ехали?
Правдин задумался на секунду:
— Когда гуляли на Пашкин день рождения?
Но им не удалось поговорить о том, как в день своего рождения Пашка несколько часов оставался заложником в такси, пока ребята не раздобыли денег и не выкупили его из плена. Захлопали выстрелы.
— В ружье! — скомандовал Галушкин.
Стрельба с каждой минутой становилась все интенсивнее. Скоро стали слышны голоса людей, ржание коней.
Ребята прислушались…
— Сдается, Лаврентьич, что это партизаны! Прислушайтесь — ка… Видно, фрицы поприжали их, слышите? — сказал чуткий на ухо Щербаков.
— Надо помочь! — сказал Маркин.
— А здесь кто останется?.. — спросил Галушкин. — Хотя сделаем так: Андреев и Головенков остаются с Николаем. Остальные за мной!
Ребята двинулись на звуки стрельбы.
Лес кончился. В пойме извилистой речки виднелись нагруженные телеги, к которым были привязаны коровы. Около телег растерянно суетились люди. А из ложбинки, заросшей густыми кустами, фашисты вели сильный огонь из пулемета и автоматов. С берега реки, из-за кручи им отвечала охрана партизанского обоза.
— Разберись тут, где свои, где чужие… — бурчал Правдин, выглядывая из-за елки.
— В ложбинке полицаи и немцы! — сказал Галушкин, опуская бинокль. Вон их серо-зеленые шкуры виднеются… А тут явно партизанский обоз.
— Приготовиться! Маркину и Щербакову подавить пулемет! Я веду огонь по правому, Правдин — по левому флангу! Огонь! — приказал Галушкин.
Неожиданное вмешательство ошеломило сражавшихся. Огонь прекратился с обеих сторон. Но через минуту бой возобновился. Засевшие у речки, видя неожиданную подмогу, воспрянули духом. А немцы и полицаи, попав под перекрестный огонь, растерянно отстреливались.
Замолк вражеский пулемет. Все реже били автоматы. Фашисты уползали по ложбине. Из леса появились десятка два конников. С гиканьем и свистом всадники понеслись на отходивших серо-зеленых. Всмотревшись, Галушкин удовлетворенно сказал:
— Лесная кавалерия в атаку пошла!
— Ну, ребята, теперь, кажется, все ясно, — сказал Галушкин и вышел на поляну. К Галушкину подскакал молодой усатый мужик. Кепка была лихо сдвинута на затылок, черные глаза горели, в правой руке его поблескивала шашка.
— Смотри-ка, прямо Чапай! — от восхищения ахнул Правдин.
— Кто такие?! — строго крикнул тот.
Горяча коня, всадник сурово глядел на галушкинцев, так и норовя потеснить их.
— Ты что, Черняк?! Не видал разве, леший, как они в тыл фрицам ударили?
— Извиняйте, браты, погорячился малость. Спасибо вам за подмогу! — вмиг остыл кавалерист. Он ловко кинул шашку в ножны и соскочил с коня.
К ним подходили люди, подъезжали скрипучие возы, на которых среди мешков и оружия был домашний скарб, дети, раненые, женщины…
— Прижали нас, проклятые германцы, ни туды ни сюды, хоть кротами в землю лезь! — говорил пожилой партизан.
— Верно! Думали, совсем пропали, а тут вы! Ух и помогли ж, хлопцы, право слово. Спасибо! — причитал другой мужик.
— И откедова вы такие геройские взялись? — спросил старик с окладистой бородой, в рваном брезентовом дождевике.
Черноусый всадник оказался командиром небольшого партизанского отряда. Он рассказал, что они переселяли свои семьи в лес, так как немцы собирались угнать в Германию молодежь, а стариков, детей и женщин уничтожить.
Уложив Николая на телегу, группа Галушкина двинулась в лагерь партизан.
День погостили ребята в местном отряде, за это время они о многом переговорили с партизанами. Некоторые сведения о противнике в прифронтовом районе Галушкин записал.
Партизаны дали галушкинцам продуктов и проводника. Он взялся провести группу в район Щучьего озера, где можно перейти через линию фронта.
К своим!
— Знаете, ребята, если мы будем так шагать и дальше, то через пару ночей разорвем финишную ленточку! — сказал Галушкин.
Он сидел под деревом и внимательно рассматривал куски своей карты. Омсбоновцы окружили командира.
— Вот здорово!
— Слышишь, Коля, скоро дома будем! — радостно сказал Андреев.
Николай слабо улыбнулся. Лицо его за этот рейс исхудало, потемнело, заострилось. Ребята с тревогой поглядывали на него — казалось, жизнь покидала парня. Скорее надо его доставить к врачам, в госпиталь!
Определили место стоянки. Галушкин, Маркин, Андреев, Щербаков и проводник пошли на разведку.
Они вышли на широкую просеку. На пригорке среди раскинувшихся полей виднелись избы. Галушкин поднял бинокль. По дороге двигалась колонна. Голова ее уже приближалась к лесу.
— Кто это? Солдаты? — спросил Андреев, снимая с плеча автомат.
— Нет, ребятки, по-моему, это не войско, — сказал проводник. — Не любят германцы по нашей земле пешими ходить. Они больше на грузовиках да на мотоциклетках. Это пленные…
Чем ближе подходила колонна к лесу, тем отчетливее были видны изможденные грязные лица, рваное обмундирование.
Покачиваясь из стороны в сторону, пленные, точно призраки, проплывали перед партизанами, притаившимися в кустах.
Сильный конвой гитлеровцев сопровождал эту колонну полуживых людей. Овчарки рвались с поводков, хватая зубами тех, кто отклонялся с дороги.
— Лаврентьич, ведь это наши, советские! — горячо прошептал Галушкину Андреев.
— Вижу!
— Может быть, попытаемся!
— О чем ты?
— Нападем?
— Не говори глупостей!
Галушкин оборвал товарища, хотя с тех пор, как увидел военнопленных, эта же мысль неотступно преследовала и его. Но в ста метрах от дороги лежал раненый Николай. Если им удастся убить десяток фашистов, то остальные не оставят омсбоновцев в покое. Овчарки быстро возьмут след. А документы? Разве можно рисковать?