алезали в глубокие проталины, намочив не только варежки, но и рукава пальто по самый локоть.
Изабелла Юрьевна извелась, предупреждая воспитательниц о переохлаждении, простуде, воспалении легких, и рисовала страшные картины возможных последствий. Однако, к изумлению воспитательниц и врача, дети не простужались и не болели.
После каждой прогулки помещения групп превращались в сушилки, завешанные паутиной веревок, на которых висело всё: от пальто до трусиков.
Ездить по деревне днем стало невозможно. Сани не скользили, а плыли в глубокой колее, расталкивая, как ледокол, смесь снега, льда и воды.
Для старших ребят это был период наименьшей занятости хозяйственными работами. Этим воспользовалась директор, чтобы заставить их наверстывать знания, упущенные зимой.
Но Стогов по-прежнему продолжал каждую пятницу ездить в райцентр за продуктами и почтой. Он так много рассказывал Валерке о своих приключениях в тайге и в Асине, что тот перестал сомневаться в их правдоподобии, хотя раньше прерывал Витьку однообразным: «Хватит врать-то!» Теперь, когда наступило некоторое облегчение в заботах по хозяйству, у него появилось желание поучаствовать в происшествиях, о которых рассказывал друг.
– Витька, упроси Нелли Ивановну отпустить меня с тобой. Ну придумай какую-нибудь причину…
В кабинете директора сидела Вероника Петровна, которой Стогов всегда немного стеснялся. Директор нетерпеливо спросила:
– Что у тебя?
– Нелли Ивановна… – Он начал подыскивать слова, с чего начать. – Тут такая штуковина получается. А кто меня подменит, если я заболею или что в дороге случится: сломается колесо, оглобля, да мало ли что? Я же не могу продукты оставить в лесу и уйти в деревню.
– Что ты городишь: «заболею», «сломается оглобля»… Говори яснее!
– Ну, надо, чтобы Валерка со мной хоть разок съездил, запомнил дорогу, узнал, куда ехать за продуктами и почтой, как это все получать.
– Ага, захотелось дружкам вдвоем прокатиться. Ты это один придумал или с Валеркой?
– А по существу он прав, – вмешалась Вероника Петровна.
Такой поддержки Витька никак не ожидал и потому смело перешел в атаку.
– А вы забыли, как мы с Валеркой в Ленинграде на большой тачке возили продукты с набережной Обводного канала для всего детдома, как попали под обстрел, как мне осколком засадило в ногу? Мы же не бросили продукты на дороге!
– Ну-ну, хватит аргументов! Скажи матери, что в этот раз вы вдвоем поедете. Ей спокойнее будет.
Несмотря на страсть поспать, Валерка вскочил раньше Виктора. Едва тот продрал глаза, Валерка напомнил, что надо не забыть ружье. Похоже, ружье для него было главным интересом поездки. Не успели они тронуться, он забросал Витьку вопросами о нем: какой калибр, как заряжается, далеко ли стреляет, как надо целиться. И в конце концов предложил:
– Витька, дай мне его в руки, чтобы быть готовым, если волки нападут или сибалонец выскочит из кустов. Мало ли что!
Виктор с неохотой вытащил ружье из-под соломы и передал другу. Валерка не отпускал его, даже когда Стогов развернул полотенце с завернутыми в нем хлебом, салом, яйцами и картошкой, ел одной рукой.
Сорок километров за разговорами промелькнули почти незаметно.
На обратном пути, едва они отъехали от райцентра, Валерка изложил свою заветную просьбу:
– Витька, дай стрельнуть разок! Ты же говорил, что Никитич давал тебе пострелять, когда вы ездили с ним в первый раз.
Он смотрел на друга таким умоляющим взглядом, что Витька не смог отказать ему. Валерка взял патрон и, пока Стогов убирал коробку под солому, вставил его дрожащими руками и, даже не подняв ружье, нажал курок.
От выстрела Цыганка присела на задние ноги, как для прыжка, потом рванула с такой силой, что Валерка с ружьем, бидон с лярдом[20] и ящик с галетами вывалились из телеги. Виктор удержался, потому что сидел на передке. Он натянул поводья и остановил напуганную лошадь.
– Ты что, сдурел?! Надо было слезть, отойти от телеги и стрелять в сторону леса! Теперь собирай всё!
Остаток пути они проехали почти в полном молчании. Однако долго дуться друг на друга друзья не могли. Все-таки они оставались основной «тягловой силой» всего детдома. Остальные ребята и по возрасту, и по смекалке, и по авторитету были лишь мальчиками на побегушках.
Глава 3Сибирский быт полной пригоршней
Уже давно стало правилом, когда приезжал Никитич, к директору приглашались и Стогов со Спичкиным.
В этот приезд, завидев ребят, Никитич сам окликнул их:
– Эй, сорванцы, дело есть важное!
Никитич спешил, поэтому его слова выглядели как приказ для участников совещания.
– Ивановна, пока не начались весенние проливные дожди, надо провести пахоту и посадку. Я дам тебе делянки под капусту, картошку, морковь, свеклу. Если надумаешь, дам участок для турнепса…
– А что это такое? – перебила директор.
– И ты тоже не знаешь, что это такое? – удивленно спросил он у Стогова.
– Почему не знаю? Знаю. Это вроде брюквы, но невкусный. Я ел его.
– Сам ты брюква невкусная! Это корм для скота, очень даже вкусный и полезный, спроси у коров. Ты ешь его побольше, мычать будешь громче и хрюкать веселее! – засмеялся Никитич, довольный своей шуткой. – А сейчас поедем со мной в поле, покажу вашу пахоту.
– Все, кончились хорошие денечки, опять впрягайся… – уныло заметил Спичкин.
– А ты думал, вы и дальше будете жить нахлебниками при колхозе? Вы мне и так дорого обошлись. Селяне не возмущались только потому, что вы из голодного Ленинграда и совсем не такие, как наши детдомовские «бандиты».
…На пахоту собирались, как на переселение. Помимо запаса продуктов взяли палатку, предоставленную Никитичем, чтобы ночевать в поле и не терять время на поездки. На две подводы положили два плуга, брезент для подстилки, два одеяла.
Сначала кашеварить наметили Эльзу. Польди объяснила ей, как готовить немудреные сибирские блюда. Но в последний момент Изабелла Юрьевна отсоветовала посылать девочку, ссылаясь на то, что ребята там будут жить целую неделю и спать всем придется в одной палатке.
– Они хоть и дети, – с какой-то таинственностью говорила она, – но вроде бы уже не такие маленькие, и вообще, мало ли что?
Ни Эльза, ни мальчишки ничего не поняли, и, к огорчению ребят, девочку оставили в детдоме, поручив готовить пищу Валерке.
Едва начинало розоветь небо на востоке, Виктор шел разыскивать лошадей, а Валерий разжигал костер, набирал из ближайшего болота воду и варил пшенную кашу.
Работали ребята рядом с колхозницами, которые не скрывали восхищения трудолюбием детдомовцев. Иногда, во время перерыва на обед, они приходили на пашню, предлагая помощь, особенно когда надо было сажать картошку.
Опытный Никитич оказался прав, говоря, что надо успеть закончить до начала дождей. Успели!
Только здесь, в Сибири, Виктор почувствовал, что лето не такое уж длинное, как казалось до войны. Даже не верилось, что можно было отдыхать в пионерском лагере по две смены. Правда, вторая смена уже тяготила своей схожестью с первой: строгим распорядком дня, похожими, как отработанные цирковые номера, мероприятиями. Даже игры в «войну» проводились по сценариям, написанным как под копирку, в двух экземплярах для первой и второй смен. Начиналась и заканчивалась «война» на одной и той же лужайке с объявлением победителей, тоже определяемых заранее.
Здесь же лета едва хватало на пахоту, посев, прополку, заготовку сена, его скирдование и на непрекращающуюся заготовку дров. Все эти мероприятия, которые Никитич называл кампаниями, вызывали интерес и любопытство по первому разу.
Правда, косить Виктор любил всегда. Видимо, потому, что это было целое искусство: отбить косу – отточить до такого состояния, что ею можно бриться, – замахиваться и вести лезвие так, чтобы трава срезалась на одном минимальном уровне. Так косила его мать, и он, идя за ней, приспосабливался к ее ритму и темпу, как музыкант в камерном оркестре. Витька с иронией и чувством превосходства смотрел на других косарей, полосы у которых были похожи на стрижку головы плохим парикмахером, работающим вдобавок тупыми ножницами.
В редкие дни друзьям удавалось сходить в тайгу за кедровыми шишками. Витька с Валеркой знали место у Медвежьей горы, где ветки кедров едва не сгибались от их тяжести. Первый их выход закончился конфузом. Похваставшись, что принесут целый мешок, они отправились в облюбованное место. С помощью веревочных петель забрались по стволам до веток с шишками и начали сбивать их палками. Каждый был уверен, что под деревом их ждут десятка два шишек. Но, к их удивлению, хороших шишек на земле почти не оказалось. Зато белок было много. Словно в насмешку, одна из них взяла в лапы шишку, осмотрела ее, что-то откусила и потом бросила. Как оказалось, эта шишка имела мелкие, недозревшие орешки.
Эльза не смеялась над их неудачей, она только заметила, что Павлик угощал ее более крупными орехами. Потом, когда они ходили за шишками втроем, Эльза отгоняла нахальных белок.
Повторяемость на протяжении нескольких лет одних и тех же кампаний надоедала ребятам. Поэтому появление в деревне нового человека каждый раз становилось событием и запоминалось надолго.
Как-то одна из сотрудниц, направляясь к реке с ведрами, заметила дым, поднимающийся из трубы бани, и мужчину, курившего на крыльце. Услышав об этом, Нелли Ивановна насторожилась: завтра намечалась помывка детей, а сегодня надо было принести в предбанник белье и дрова. Все собравшиеся с тревогой смотрели друг на друга, не готовые ответить на вопрос: кто первым войдет в баню?
В Стогове заговорило чувство мужской гордости.
– Я ружье возьму, Валерка – топор! Что мы, не справимся с одним мужиком? В блокаду на чердаке сигнальщика брали, может, даже вооруженного. И ничего, не побоялись…
– Знаю я, как вы брали!.. Хорошо, что он разбросал вас по сторонам, а не швырнул с крыши, – перебила Нелли Ивановна.