– А что толку – патронов мало.
– Вот то-то. И у меня их десяток осталось. Есть патроны, порох, а капсюлей нет. Братан хотел было привезти с фронта – так отобрали. А кабы был еще хоть десяток, сходил бы на Лысую гору, поднял бы косолапого из берлоги…
– А меня бы взяли с собой? – сразу загорелся Стогов.
– Нет. Только собак, чтобы подняли косолапого. Медведь разбуженный – лютый, страсть!
Начало новогоднего утренника, назначенного на двенадцать часов, почему-то откладывалось директором. Она находила все новые и новые причины: то занавес из простыней висит криво, то Красная Шапочка стоит со спущенным чулком, то Серый Волк оказался с одним ухом, то один из семи гномиков от волнения напустил целую лужу. Нелли Ивановна с неудовольствием смотрела на громко чихавшую Веронику Петровну, наряженную Дедом Морозом. Ее нос, раскрашенный красной акварелью, из-за постоянного пользования платком потерял нормальные очертания и расползся на пол-лица.
Вдруг, глянув в окно, директор радостно заметила:
– Ну какой из вас, Вероника Петровна, Дед Мороз с таким насморком? Займите детей еще минут двадцать.
Сказав это, она стремительно направилась к выходу. Через минуту в кабинет директора проследовали гости.
Стогов заглянул в приоткрытую дверь и остолбенел от неожиданности: Галина Андреевна и Нина Овчинниковы наряжали Дедом Морозом громадного роста мужчину, которого он видел в райисполкоме. Длинная собачьего меха доха и нахлобученная меховая шапка делали его больше похожим на медведя.
– Семен Николаевич, голубчик, – говорила Галина Андреевна, – вы только вспомните, что и как надо говорить, ведь перед вами дети, а не сотрудники райисполкома. И не трясите головой, иначе борода отвалится.
Она оглянулась и, увидев Виктора, попросила:
– Витя, проводи Семена Николаевича… да нет, Деда Мороза на сцену, а мы сейчас с Ниной переоденемся.
Виктор, еще не придя в себя от такой неожиданной встречи, машинально взял Деда Мороза за рукав и молча повел за собой.
– Здравствуйте, дорогие ребята! – густым басом обратился Семен Николаевич к детям, шествуя по проходу. – Я только что прилетел к вам из Ленинграда, чтобы поздравить вас с Новым годом, передать вам привет от ленинградских детей и пожелать счастья! Ваши сверстники ждут вашего возвращения в родной город!
Дальше его выступление вошло в рамки привычной бюрократической трескотни. Он сам сознавал свою беспомощность и с надеждой смотрел на дверь директорского кабинета. И едва дверь приоткрылась, Семен Николаевич радостно провозгласил:
– Товарищи! Сейчас перед вами выступят царица из Тридесятого государства и прибывшая с ней Снегурочка!
По проходу шли Галина Андреевна, в белом одеянии, с короной на голове и с аккордеоном, и наряженная Снегурочкой Нина со скрипкой.
Ребята, не привыкшие к незнакомым людям, восприняли их настороженно.
Не веря в способности Деда Мороза, Галина Андреевна взяла инициативу в свои руки.
– Ребята! Дедушка Мороз пришел к вам издалека, устал, дадим ему возможность отдохнуть?
– Да-а-а! – довольно дружно и громко ответили дети.
– Ну вот, Дедушка Мороз, иди отдохни, а потом приходи со своим мешком подарков!
Она легонько стала подталкивать его в проход между стульями.
– Хотите, чтобы мы со Снегурочкой сыграли, а вы спели песенку «В лесу родилась елочка»? – обратилась она к детям.
Услышав звуки аккордеона и скрипки, многие ребята замерли от удивления. Они не пели, а зачарованно слушали и смотрели на Галину Андреевну и Нину, извлекавших знакомую мелодию из инструментов, название которых дети напрочь забыли, а может быть, и не знали никогда.
Глядя на ребят, Виктор подумал, что сам не может припомнить, когда слышал последний раз скрипку и тем более аккордеон, очень редко звучавший перед войной. С началом блокады запомнились марши, исполняемые духовыми оркестрами. С осени сорок первого основным звуком, раздававшимся из репродукторов, был такт метронома, оповещавший, что, несмотря на стужу и голод, Ленинград жив.
А дальше? Дальше жизнь детей протекала под звук работы корабельного двигателя, стук вагонных колес и, наконец, голоса воспитательниц, певших те песенки, которые исполняли сейчас на аккордеоне и скрипке царица из Тридесятого государства и Снегурочка.
Потом гости сыграли еще несколько детских песен, и в завершении Нина исполнила на скрипке «Колыбельную» Моцарта. Виктор не раз слышал эту мелодию в Ленинграде по радио, но в таком исполнении воспринимал ее впервые.
Слушая игру Нины, Виктор понял, что хочет научиться играть, и стал ломать себе голову: «Где взять скрипку?» Он не знал, что самому научиться играть на скрипке почти невозможно. «Я вывернусь наизнанку, но научусь!» – убеждал он себя.
Галина Андреевна общалась с детьми легко, свободно, на доступном им языке, словно всю жизнь проработала воспитателем детского сада. Она водила хоровод вокруг елки, пела, а малыши, толкая друг друга, пытались схватить ее руку.
Ребята постарше перестали дичиться и уже сами тянули вверх руки, желая выступить со стишком или песенкой.
Детский праздник закончился тем, что Дед Мороз вместо традиционного мешка принес большую коробку из-под макарон и стал раздавать детям маленькие кулечки с пряником, мармеладкой и соевым батончиком.
Концерт «приезжих гастролеров» продолжился вечером в доме старшей группы, где Польди накрыла скромный праздничный стол.
На правах единственного мужчины за столом командовал Семен Николаевич.
– Дорогие ленинградцы! – начал он. – Нет слов для восхищения вашей стойкостью в годы блокады! Я думаю, что это следствие общепризнанной высокой нравственности и культуры жителей города на Неве! Вы стали примером для подражания. Я счастлив, что вы появились в нашем медвежьем углу! Пусть грядущий год принесет вам счастье и возвращение на берега родной Невы! За Победу! За нашу скорую Победу! Ура, товарищи!
По просьбе присутствующих Овчинниковы исполнили много довоенных песен. Под аккомпанемент аккордеона Галины Андреевны Александра Гавриловна спела всеми любимый «Синий платочек». Что-то спел и Семен Николаевич, у которого оказался почти шаляпинский бас.
Нина сидела с Виктором, который был поражен всем увиденным и услышанным. Он знал, что от природы у него хороший слух, но музыке никогда не учился. Во дворе, где прошло его детство, ценились другие таланты: умение драться, стрелять из рогатки и оглушительно свистеть.
Конец вечера подпортил притащившийся сильно выпивший Никитич. Он расстегнул полушубок, выставил на стол початую бутыль, заткнутую газетной пробкой, выдернул ее зубами и, не интересуясь, кто сидит за столом, дал команду:
– Наливай! Новый год, и точка!
Семен Николаевич налил содержимое бутыли в жестяную кружку и придвинул ее Никитичу.
– Хочу сказать… – Никитич громко икнул и сделал глоток свекольного самогона. – Хочу сказать… – повторил он. – Нет, сначала выпью. – И одним глотком выпил всю кружку.
– Савелий Никитич, мы поём, – перебила Нелли Ивановна, – не надо говорить!
– A-а! Тогда и я спою! Дайте-ка гармошку!
– Гармошки у нас нет, – вмешалась Аля.
– Ладно, я так.
Он исполнил полкуплета сибирской частушки и замолчал. Потом признался, что забыл слова.
Все зааплодировали, выражая восхищение его «вокальным талантом». Никитич улыбался, кланялся, но не садился. Похоже, собирался спеть все, что помнил.
Виктор тихо пробрался к выключателю. Когда свет погас, Никитич прервал свое выступление и, понося Прока с его «динамой», пошел к выходу.
Через неделю после начала каникул Виктор стал все чаще и чаще вспоминать асиновскую школу, новых ребят, особенно Нину Овчинникову. В последние дни учебы перед каникулами она перестала ехидничать, в спорах уже не называла его «всадником без головы». Видимо, убедилась, что у Стогова голова на месте, но от клички, ну хоть какой-то, отказаться не могла. Так, рассердившись на него, как-то назвала «ленинградским крокодилом». Виктор с улыбкой напомнил ей, что, по логике ее мамы, Галины Андреевны, эта кличка неудачна, потому что крокодилов в Ленинграде нет. Если и есть, то привозные, для зоопарка, как селедка в Одессе.
Возвращаться в Асино теперь, после зимних каникул, было гораздо легче. Если бы не расставание с мамой, Виктор сильно и не грустил бы. Он жалел ее, видя, как она волнуется, провожая его, укладывая на сани мешки с морожеными щами, молоком, картофельным пюре, хлебом.
– Я специально замораживала все в форме тарелок, чтобы удобно было разогревать. Вот разрубишь «тарелку» щей пополам, одну половинку разогревай, а вторую сразу в мешок – и на мороз…
– Ма, ну что я, маленький? Ты еще напиши мне на бумажке, чем лучше рубить тарелку – лезвием или обухом топора.
Мать смутилась.
– Ты мне правду сказал, что с учебой все нормально?
– Да, ма, я тебя не обманывал ни в чем!
– Ну, тогда с Богом! – Она перекрестила сына.
Соскучившись по Нине, Виктор в первый же день по приезде пришел к ее дому в надежде встретиться. Замерзая, он долго топтался на месте, не отводя взгляда от крыльца. Но Нина появилась с другой стороны улицы на лыжах. Он подскочил к ней.
– Бр-р-р, я превратилась в сосульку! Помоги мне снять эти кандалы с ног! – попросила девочка.
Виктор присел, рассматривая ее нехитрый спортивный инвентарь. Валенки крепились к лыжам брезентовыми хомутами и, чтобы не выскакивали из них, закреплялись веревками, обмотанными вокруг голенища. Узлы настолько замерзли, что развязать их было невозможно.
– Держись за палки, я дотащу тебя до крыльца, а там разрежем веревки ножом.
Виктор взялся за сделанные из фанеры кружочки на концах палок и, затаптывая лыжню своими валенками, медленно пошел к дому. Он помог Нине забраться на крыльцо и войти с лыжами в сени.
– Представляешь, я второй раз в жизни встала на лыжи. В Одессе их можно увидеть только в кино и на картинках. Это не то что у вас, в Ленинграде.
– А мы больше катаемся на коньках.