Диктант по русскому языку проходил, как всегда, в полной тишине, нарушаемой четкой, размеренной дикцией «русички» Ангелины Федоровны, медленно ходившей между рядами парт. Вдруг распахнулась дверь, и в класс порывисто вошла директор школы. Ее появление, да еще во время диктанта, могло быть сопряжено только с серьезным ЧП.
– Ангелина Федоровна! Ребята! Только что пришла весть об окончании войны! Победа! Ур-а-а! – совсем не по-директорски завершила она свое сообщение.
Когда ребята до хрипоты наорались «ура!» и перестали хлопать крышками парт, директор объявила, что отменяет сегодня все уроки ради такого события.
Виктор подскочил к Нине.
– Я побегу к твоей маме, может, в связи с победой есть сообщение о возвращении детдома.
– Бежим, я с тобой! – Нина стала поспешно запихивать учебники в портфель.
Галина Андреевна встретила их возле своего кабинета.
– Ребята! Победа! Это счастье!
Она схватила за плечи Нину и поцеловала в щеку. Совсем уж чудом показалось Виктору, когда Галина Андреевна также обняла и поцеловала его.
– Я сейчас думаю, как довезти эту радостную весть до Нелли Ивановны, до воспитательниц детдома.
– А нечего думать! Я сейчас прямо от вас побегу в Ягодное!
– Ты с ума сошел! Такая даль! Когда же ты придешь туда?
– Да хоть ночью! – Виктора неосознанно начало заносить, как это было раньше, когда он хорохорился перед Эльзой. – Подумаешь, ради победы можно и ночью!
– Мама, я с ним! – вмешалась Нина. – Мало ли что!
Галина Андреевна замерла от неожиданности.
– Ну уж нет! – перебил Стогов. – Ты меня будешь только сдерживать. Тормозить, значит!
– Да, Нина, Виктор прав! – поддержала его Галина Андреевна. – Проводи его. Стоп! Забегите домой! Собери ему что-нибудь поесть в дорогу, а учебники свои пусть оставит у нас.
Нина едва поспевала за Виктором по пути к ее дому.
– Ну вот, видишь, тебе в дороге надо будет два-три раза посидеть, отдышаться. А я пойду без остановки, может, где-то и пробегусь. – Виктор старался утешить Нину, хотя в душе жалел, что она не пойдет с ним.
Всю дорогу он воображал, что подумают воспитательницы, когда его увидят. Скорее всего, все решат, что у него в кармане приказ о возвращении в Ленинград.
Виктор пытался по очереди представить себе реакцию каждой сотрудницы. Александра Гавриловна, наверное, пустится в пляс, Вероника Петровна прижмет руки к щекам и несколько раз произнесет: «Слава Всевышнему, свершилось!» Его мама перекрестится и тихо промолвит: «Господь услышал наши молитвы!» Нелли Ивановна со строгим видом заметит: «Наконец-то! Дождались, – и потребует: – Давай сюда вызов!» А вызова – нет! Вот тут, скорее всего, возникнут реакции совсем другого рода. Расстроившись, что вызова по-прежнему нет, женщины могут даже не поверить в окончание войны.
«Нет, обязательно надо придумать что-то особенное. Вот если бы было ружье, тогда перед крыльцом можно было дать салют». Он слышал от Галины Андреевны, что в честь освобождения каких-то наших городов давали салют из орудий. И у него мог бы быть салют Победы!
Не останавливаясь, Виктор развернул сверток из газеты, в который Нина положила кусочек сала, хлеб и три картофелины. Откусывая, он продолжал путь. Начинало темнеть. Хорошо зная дорогу, он мог идти даже ночью. Оставалось пересечь небольшую поляну и возле старого кедра, упиравшегося своей макушкой прямо в небо, свернуть налево. А там до деревни рукой подать.
Лес затих. В полной тишине он поначалу слышал только свои шаги. Потом, прислушавшись, вдруг уловил еще какие-то звуки. Остановился. Звуки тотчас пропали, словно кто-то другой в точности соблюдал его ритм движения. Виктор оглянулся. Но в кромешной тьме уже не видно было даже отдельных деревьев. Он пошел, и снова где-то рядом возникло ритмичное шуршание. Виктор кинулся бежать, подгоняемый страхом. Бежал быстрее, чем бегал на соревнованиях в пионерском лагере, подбадриваемый криками Эльзы и Валерки.
Усталость он почувствовал, когда подбежал к слеге, перекрывавшей въезд в деревню. Виктор остановился, словно почувствовал защиту, исходящую от огней керосиновых ламп в окнах ближайших домов. Стал смелее присматриваться, прислушиваться, силясь обнаружить того, кто преследовал его до самого забора.
За околицей была полная тишина. Виктор постоял, переводя дух, и, когда снова двинулся, услышал тот же самый шуршащий звук. Только теперь он догадался, что звук исходил от вельветовых штанов, сшитых матерью. От стыда за свой страх он готов был разорвать их, несмотря на то, что это были единственные штаны с застежкой под коленом, подобные тем, что он с удовольствием носил в Ленинграде.
С сюрпризом ничего не получилось. «Убегая» от собственных штанов, он устал до такой степени, что едва дотащился до кабинета директора. Не постучавшись, вошел и плюхнулся на топчан.
– Нелли Ивановна, я пришел, чтобы порадовать вас. Кончилась война с немцами! Победа! Хочу спать… – не поднимая век, еле промолвил он, повалившись на топчан. – Немного посплю и пойду назад: у нас завтра диктант по русскому.
Нелли Ивановна глядела на Виктора и не могла понять, правда ли то, что так буднично прозвучало из уст смертельно уставшего мальчика. Она сняла с него обувь и подложила под голову подушку, набитую соломой.
Сама спать она уже не могла. Разные мысли не давали покоя. «Нет, напутать он не мог, если спешил с такой вестью. Простят ли мне воспитательницы, если я не сообщу им сейчас же о Победе? Могут очень обидеться. А если сию минуту сказать об этом хоть одной из них, то эта весть поднимет на ноги не только взрослых, но и детей…»
Рассуждая, она подвинула к скамейке две табуретки, устраивая себе постель. «Нет! Только завтра!» И снова всплыл надоевший, мучительный вопрос: «Ну когда же нас вернут домой?» Эта старая «заноза» так и не дала заснуть до утра.
…Постепенно успокаивалось возбуждение, вызванное известием об окончании войны. Вскоре на станцию Асино стали прибывать теплушки с фронтовиками. Решением райисполкома теперь для встречи солдат, многие из которых были инвалидами, к приходу вагонов из Томска выделялась старая грузовая машина, оборудованная скамейками. Этот автомобиль с большой газогенераторной колонкой стал самым узнаваемым и желанным у жителей райцентра, внимательными взглядами провожавших пассажиров в кузове. Виктору рассказали, что был случай, когда таким пассажиром оказался уроженец Ягодного без ноги. Шофер отвез его до родного дома.
Спустя какое-то время этот автомобиль снова появился в Ягодном. Отвыкшие от машин жители, услышав тарахтение мотора, кинулись за автомобилем, словно за каким-то рычащим, дребезжащим чудищем. Еще больше были удивлены дети детдома, из памяти которых за четыре года войны совсем исчез образ грузовика. Они со страхом и одновременно любопытством прильнули к жердям изгороди, наблюдая, как автомобиль круто развернулся и замер у крыльца сельпо, примыкавшего к изгороди детдома. Некоторые из детей даже шарахнулись, когда вылезший из него человек направился к детдомовской калитке.
– Эй, тетка, – обратился молодой парень к воспитательнице, – кликни свою директоршу! Ее фамилия, кажись, Лялина! Имя я забыл!
– А ты, дядька, зайди к ней сам! – улыбнулась Вероника Петровна.
Парень не понял юмора.
– Не, я не могу. Мотор может заглохнуть. Тогда беда – не запущу. Слышь, а может, ты сама передашь ей пакет из райисполкома?
Он запустил руку за пазуху и достал изрядно помятый конверт.
– Тебе ничего не надо передать районному начальству от нашего директора? – продолжая улыбаться, спросила старая воспитательница.
– Не, председательша сказала отдать в руки, и всё!
– Ну, тогда спасибо! Счастливого тебе пути на твоей «Антилопе-Гну»!
– Это не антилопа, а газик, газогенераторный значит, – с достоинством поправил Веронику Петровну водитель, видимо не читавший известное произведение Ильфа и Петрова «Золотой теленок».
Нелли Ивановна взяла пакет из рук Вероники Петровны без всякого энтузиазма, уверенная в том, что в нем очередной запрос асиновского роно о расширении школы за счет детей – первоклашек детского дома. Получая такие запросы, она подсознательно чувствовала обреченность прирастания к сибирской земле. Иногда становилось просто страшно от такой перспективы и появлялось желание все бросить и бежать. Бежать в город, где лично ее никто не ждал. Бежать без вызова из Ленинграда, без вещей, без денег, полагаясь на всегдашнее участие простого народа к бездомному путнику. Уносясь далеко в своих фантазиях, она не скоро возвращалась в реальный мир, стыдясь своих мыслей, в которых не было места никому из тех, кто разделял с ней мучительные трудности эвакуации.
Посмотрев на изрядно помятый пакет, Нелли Ивановна небрежно бросила его на стол.
– Вероника Петровна, – обратилась она к вошедшей воспитательнице, – подскажите, как выбраться из этого омута? Начав здесь учебный год, мы включаемся в систему обучения, разрушать которую никому не захочется. И там, наверху, решат оставить нас в лучшем случае еще на год. Самое горестное, что в этом есть резон. Задержись мы здесь еще на месяц-полтора, начало учебного года будет сорвано. Ведь мы только в дороге пробудем месяц, не меньше. Сентябрь на носу, детям надо садиться за парты, а тут еще распределение по школам… Словом, первая четверть летит коту под хвост!
– Я о другом думаю. Как они будут привыкать к городу? Дети, несмотря на наши усилия, психологически уже на восемьдесят процентов сибирячки́. У них и разговор сибирский. Они мне часто говорят: «Вероника Петровна, у меня исподки[32] порвались и пимы мокрые». Знаете, мне часто кажется, что война еще не кончилась, потому что Победу мы связывали с немедленным возвращением в Ленинград. Но и терпение уже на пределе. Не знаю, говорила вам Изабелла, что ее муж, вернувшийся с войны, обещает прислать ей персональный вызов, если детдом не возвратится через месяц. Для нас будет катастрофа без детского врача, тем более такого, как Изабелла. Я была ошарашена таким, с моей точки зрения, возможным вероломством и в сердцах (зря, конечно) вспомнила про крыс, первыми бегущих с тонущего корабля. После этого она та-ак поносила меня на сибирском диалекте! Я даже не предполагала в ней таких способностей… Насилу успокоила.