Наташа, Аня Шилина юркнули в дверь землянки. Вслед за ними и Таня Климанова.
— Чудесные у тебя снайпера, младший сержант, — обнял Лаврова за плечи лейтенант Скворцов, — метко бьют, прямо в сердце.
— Я вот не представляю их в туфлях и цветных платьях, — раскурив папиросу, сказал старший лейтенант Мамонов. — По-моему, в военной форме они самые красивые. Это их выделяет. А сменят ее — и станут такими же, как все.
— Я за то, чтобы они ее как можно быстрее сменили, — проговорил Болдырев.
Звали его Комаров…
Разведчики еще не спали. Лавров разделся, поставил поближе к печке сапоги и занял свое место. Прислушался к говору. Речь шла о прибывшем пополнении. Обычно для получения его полк выводили во второй эшелон. Там доукомплектовывались роты, отрабатывались вопросы слаживания подразделений. «Притирались» молодые солдаты. А на этот раз никуда не трогали. Значит, некем менять. Да оно и понятно: все брошено туда — в Польшу, Чехословакию. На главное направление. Быстрее до логова добраться.
— Обратили внимание: танков-то почти нет? — Вадим узнал по голосу Ивана Ушакова, хитрого кривоногого разведчика. — Я уж нюхал вокруг. Кот наплакал. Без них же славянам тяжело будет. Фашисты вон как зарылись. Попробуй выкури их.
— Леса тут да болота сплошные. Где танкам развернуться? — Это Михаил Никитин, обстоятельный, во всех смыслах надежный солдат. — Им простор нужен.
— Тоже мне стратег, — буркнул Ушаков. — Скажи лучше, что не хватает их. А то — простор…
Ввязываться в спор Никитин не стал. Несколько минут лежали молча. Потом заговорил Александр Кологривов, рыжеволосый худощавый солдат.
— Я сегодня целый час толкался среди прибывших. Хорошие хлопцы, но ни одного из Сталинграда не нашел.
— А тебе зачем из Сталинграда? — спросил Никитин. — Родом ты из Кулунды, в Сталинграде не воевал.
— Иная причина, — тихо ответил Кологривов. — Друг у меня был из этого города. Человек, каких редко встретишь. Я в другой дивизии тогда служил. В разведку попал из стрелков. Помню, дали мне автомат. А до этого у меня винтовка была, с автоматом дела не имел. Взял я его. Раза два разобрал, собрал. Легко и просто. Стал патронами диск набивать. Никак не получается. Пружина срывается и бьет по пальцам. Слышу, подходит кто-то сзади, наклоняется и говорит: «А ты понемногу, понемногу оттягивай и вставляй один за другим. Давай покажу, как это делается». Сел рядом, показывает. Потом меня заставил. Научил, премудрость-то небольшая. Звали его Комаров, Петр Федорович. Многое я от него перенял: и как в снегу спать, и как по лесу неслышно ходить, и как кашу в котелке варить, чтобы не пригорела. Не раз приходилось бывать с ним в довольно рискованных вылазках. И всегда-то получалось, что туда, где был особый риск, он шел сам, а кого помоложе — оставлял для прикрытия. Один раз нужно было добыть «языка». Вызвался Петр Федорович. «Знаю, — говорит он командиру, — такое местечко, где фашиста запросто можно взять. Но надо туда тихо пробраться. Потому пойдем двое». И вот ночью мы с Петром Федоровичем пошли. Оборона у немцев еще не была налажена. Перебрались через неглубокую, по пояс, речушку, дальше поползли меж мокрых кочек, потом начался кустарник. Я уже устал основательно, а Петр Федорович хоть бы что, ужом стелется. Остановился, подождал меня. «Ты лежи, — шепчет, — и не шевелись. Я посмотрю кое-что». И пополз. Вернулся минут через десять. «Все точно, как и думал, — сообщил он. — Провод нашел телефонный. Перерезал. Теперь надо ждать «гостей». Давай сделаем так. Я залягу неподалеку от обгорелого дерева. Видишь, вон оно темнеет? Там как раз провод проходит. А ты ползи к тому сосняку и замри там. В случае чего — бей из автомата, но с умом — меня не уложи». Пристроился я в сосняке, жду. Минуты тянутся столетьями. Небо уже начало сереть. Вдруг слышу голоса. Присмотрелся. Идут два гитлеровца. Один пропускает через руку телефонный провод, другой подсвечивает ему фонариком под ноги. Обгорелое дерево уже недалеко от них. Внутри у меня все сжалось. Держу их на мушке. И вдруг — дикий вскрик. Затрещали кусты. Что там — мне ничего не видно. Сорвался я со своего места — и туда. Один связист лежал, скрючившись, в спине у него торчала финка. А с другим, сцепившись, Петр Федорович катался по земле. Оба хрипят, стараются друг друга за горло схватить. Фашист, видно, посильнее оказался. Вывернулся он и подмял Петра Федоровича под себя. Тут я и тюкнул его по голове прикладом. Он сразу обмяк. Комаров выскользнул из-под него, сдавил ему скулы рукой и сунул в рот пилотку, руки скрутил ремнем. «А теперь все, потащим», — прошептал, отдышавшись. Финку вытер, в чехол упрятал. Всю дорогу молчал. И только когда переправились через речушку, сказал: «Спасибо, сынок. Вовремя ты ему по затылку врезал. У меня уже перед глазами круги желтые поплыли. Думал, конец». «Петр Федорович, — спросил я, — а почему вы не меня к дереву послали, а сами туда пошли?» А он и говорит: «Молод ты еще. Убить могли. А у тебя жизнь только начинается. Да и каши солдатской я побольше твоего поел. От родного Сталинграда ем ее». Необыкновенной души был человек. И погиб не совсем обычно. Как-то вернулась группа с задания. Автоматы поставили в пирамиду у входа. Сами стали располагаться на нарах. Один из молодых вытащил гранату из кармана и небрежно бросил ее на постель, потом другую. Никто и подумать не мог, что они у него с ввернутыми запалами. Усики на третьей гранате, наверное, еще в кармане обломились. И когда он кинул ее, рычаг отлетел, раздался резкий хлопок. Все повернулись в ту сторону, не понимая, что случилось. А парень тот схватился в ужасе за голову и не может слова вымолвить. В землянке одиннадцать человек. Дверь узкая. И каких-то три секунды… Мгновение — и всем каюк. «Лимонка» ведь! «Ложись!» — крикнул Петр Федорович и, схватив каску, накрыл ею и собой гранату. Раздался взрыв… Только не рассчитана каска на такой удар… Он и сейчас стоит передо мной, словно живой. Невысокого роста, кряжистый, с густыми поседевшими волосами. Часто слышу его хрипловатый голос: «Молод ты еще. Убить могли. А жизнь только начинается…»
— А ему Героя не дали за это? — спросил Смирнов. — Он же как Матросов.
— Нет, не дали, — вздохнул Кологривов. — Не в бою же это произошло… Из родных его никого не нашли. Адрес был сталинградский. Да там ведь ни улицы, ни дома. Жену у него Клавой звали. Где она? Вот и ищу сталинградских. Может, кто знал его до войны. Или подскажет адрес родных…
Наверное, каждый в землянке задавал себе в тот вечер вопрос: «А я бы смог так?» И не каждый находил ответ.
Снова на охоте
Утром Лавров зашел к майору Стороженко. Расспросив о делах в отделении, начальник штаба сообщил, что за истекшие сутки в роте старшего лейтенанта Петрова убито еще два солдата. И оба в голову.
— Я вас понял, товарищ майор, — сказал младший сержант. — Сегодня иду на охоту. Хоть двое суток пролежу, а снайпера этого подкараулю.
— С кем пойдешь?
— С Михайловой.
— А вновь прибывшие как?
— С ними будет Самсонова заниматься. Ознакомит с обстановкой, особенностями района, повадками немцев.
— Хорошо. Тебя я попрошу вот о чем: запоминай все, что у фашистов заметишь. И как траншеи проходят, где огневые точки новые появились, нет ли дополнительных заграждений, как ведут себя — спокойно или нервничают, суетятся. Все это очень нужно. Понял? Кстати, заготовлен проект приказа о награждении лучших знаком «Снайпер». Выиграешь дуэль, и тебя включу.
На задание Лавров с Михайловой отправились еще засветло. Решили повнимательнее приглядеться к обороне гитлеровцев. Бывает, что издали заметишь гораздо больше, чем вблизи. И место для позиции нужно заранее подобрать. Старое уже не годится, его засекли и, конечно, держат под наблюдением.
Где ходами сообщений, где пониже пригнувшись, пробрались в первую траншею пятой роты. И на одном из изгибов столкнулись со знакомым сержантом. Как и в прошлый раз, пилотка у него сидела на ушах, пряжка ремня съехала набок. Увидел снайперов, заулыбался:
— Давно пора. Совсем обнаглел фашист. Голову не дает поднять. Дырявит. Двух хлопцев вчера на тот свет отправил. Совсем молодых. Вы уж постарайтесь, а?
— Да где уж нам! — нарочито скривила губы Михайлова. — Мы только шуры-муры можем.
Сержант виновато кашлянул, зачем-то поправил бинокль, висевший у него на груди, и сказал:
— Знаешь, дочка, кто старое помянет, тому глаз вон. Я же не со злости тогда, а от обиды. Помкомвзвода-то, которого этот изверг ранил, сват мой. Из одного села мы. Ты уж не обижайся. Высмотри гада. Глаза-то у тебя вон какие большие да светлые. И сама пригожая.
Люда рассмеялась:
— А вы, оказывается, и комплименты можете говорить. В молодости-то, наверное, много слов ласковых знали?
Сержант одним махом сдвинул пилотку набок и, подняв глаза к небу, мечтательно произнес:
— О, сколько я их Катерине своей переговорил, пока она замуж за меня согласилась выйти! И сейчас бы…
Осекся. Из-за поворота вышел старший лейтенант Петров.
— Рад приветствовать мастеров меткого выстрела, — сказал он. — Мне передали, что вы здесь. Может, зайдем ко мне в блиндаж? Не хотите? Ну, дело ваше. — Внимательно поглядел на Люду. — А вы нисколько не изменились. Виноват, еще симпатичнее стали.
— Да вы что сегодня, сговорились, что ли? — Люда даже покраснела. — Только что сержант комплиментик подбросил, теперь вы.
— У нас в пятой все джентльмены, — широко улыбнулся Петров и, тут же посерьезнев, перешел на деловой тон: — Что я должен сказать вам, товарищи снайпера? Ведут себя фашисты тревожно. Их разведчики не раз пытались проникнуть к нам. «Язык», наверное, нужен. Пришлось дополнительно перед передним краем спираль Бруно размотать и мин побольше поставить. Один немец позавчера подорвался. Утащили они его с собой. Уходили вот по этой лощине. На мою думку, несколько «сюрпризиков» они там оставили. Так что вам по ней лучше не пробираться. Ползите по открытой местности. Ночь темная, дождик собирается. Мы для порядка будем постреливать осветительными ракетами, но чуть в сторону. На всякий случай прижимайтесь к земле. Только, чур, уговор: далеко от переднего края не уползать. Если что, то начальник штаба голову с меня снимет. Он так и сказал. Ремизов, — повернулся Петров к сержанту, — ну-ка найди мне кого-нибудь из саперов и приведи сюда. Задание будет. — И снова к снайпе