рам: — Работенка сегодня у саперов была тяжелая. Фашисты доуглубляли свои траншеи до того, что воды в них стало по колено. И что же они придумали? Ночью поставили на левом фланге мотопомпу и через лощину стали воду гнать к нам. Мы не сразу поняли, откуда вода взялась в траншее, думали, что от дождя. А когда стало светать, увидели. Артиллеристы и минометчики дали несколько раз по тому месту, где пыхтела помпа. Замолкла. Саперы потом прорыли рукав, отвели воду в сторону. Наработались до чертиков.
Вернулся сержант. С ним пришел пожилой солдат. Поздоровался со всеми за руку, приготовился слушать.
— Задача ваша простая, — сказал старший лейтенант. — Надо вывести снайперов за проволочные и минные заграждения. После проход заделать. А завтра вечером снова открыть его и пропустить снайперов назад. Все. Посылайте, Людочка («Он уже знает, как ее звать», — ревниво подумал Вадим), меня ко всем чертям, ибо я желаю вам ни пуха ни пера.
Михайлова с улыбкой махнула рукой: мол, не суеверная.
Лавров попросил у сержанта бинокль и долго «переползал» глазами от кустика к воронке, от воронки к кочке. Где замаскироваться? Ничего подходящего не было. А если на открытом месте, в воронке? Но оттуда выстрел может быть только один. Для второго позицию не сменишь. И все же другого выхода не было. Сказал об этом Люде. Она восприняла его слова без особого энтузиазма. Взяла бинокль, сама стала смотреть.
— Вместе нам делать в воронке нечего, — оторвавшись от бинокля, заключила она. — Мое мнение такое: вы ползете в воронку, а я — правее. Видите, куда уходят столбики с колючей проволокой? Там бурьяна много. Вот и расположусь в нем. Если и заметят, то подумают, что сапер мины ставит.
— В роли подсадной утки, что ли, будете? — недоуменно спросил сержант Ремизов.
— Вроде, — утвердительно кивнула Люда, — но не совсем так. Не буду же я свою голову подставлять — она у меня одна. Зароюсь в землю, а капюшон от маскхалата набью травой и покажу. Пусть стрельнет по нему. Глядишь, командир и засечет снайпера.
— Ишь, какая хитрая! — восхитился сапер.
— Дык их этому и у́чуть, — авторитетно заявил Ремизов.
Начало темнеть. Как и вчера, вместе с сумерками пришел дождь. Тут же, в первой траншее, около дежурного пулемета, был небольшой блиндаж. Залезли туда. Вадим привалился к стене, закрыл глаза. Надо немного отдохнуть, хотя бы с полчаса подремать. По школьной привычке стал считать. Сначала до ста, потом до тысячи. Не досчитал, пригрелся. И будто куда-то провалился. Открыл глаза. Люда посапывала рядом. Сержант и сапер сидели на выходе и курили. Взглянул на часы. Пора.
Вылезли из траншеи. Сапер впереди. Ворчит:
— И чего лезут за проволоку? Немецкие стрелки поумнее: дальше первой траншеи почти не высовываются. Нельзя разве отсюда стрелять? Нет, тащись с ними по грязи. А я что, бог? Тоже в темноте ничего не вижу. Не ровен час зацепишься за свою же — и все. Прасковья — вдова.
Не зацепился солдат. По одному ему видимым кочкам, колышкам прополз он, а за ним и снайпера, через колючую проволоку, ни разу не коснувшись банок-погремушек, в изобилии висевших всюду, через минное поле. Договорились, что завтра вечером он будет ждать их здесь же, у этого вывороченного пня.
Через несколько минут Вадим добрался до воронки. Вывозился в грязи, промок до нитки. Осторожно спустился. Неглубоко. Чуть побольше метра. А в диаметре метра два будет. На дне вода. Но что поделаешь, надо устраиваться, пока темно. Посветлеет — уже не шевельнешься. Малой саперной лопаткой стал сбрасывать землю вниз. Делал все осторожно, чтобы не стукнуло, не лязгнуло. Воду засыпал. Ногам стало посуше. Правда, они уже до этого были насквозь мокрыми, но теперь можно портянку перемотать. И, что ни говори, день-то не в воде будут, а на суше.
Затем принялся оборудовать место для стрельбы. Выброшенную взрывом землю не трогал. Лишь в западном направлении аккуратно прорыл ложбинку для винтовки. Посмотрел, прикинул и решил, что так его обнаружат сразу. Голова в момент прицеливания может быть видна. Выход один: рыть ложбинку поглубже, потом сверху сделать перекрытие. Получится отверстие вроде амбразуры. На выходе расширить его, чтобы сектор был градусов сорок пять. Так и сделал. Ничего, неплохо. Правда, кое-где земля освежилась. Но не страшно, дождь все сгладит.
Лег, примерился. Хорошо, голову теперь не видно, даже при перезаряжании. Когда работал, было тепло, даже жарко. А сейчас становится прохладнее. Да и мокро кругом: и сверху, и снизу. Как там Люда? Молодец, ни звука не было слышно. Если ей удастся спровоцировать вражеского снайпера, будет превосходно. Только бы клюнул. После случая с гранатой как-то примолкла она, задумчивей стала. Кстати, тот случай что-то изменил и в поведении других девушек. Вроде ближе стали друг к другу, заботливее. И более уважительны к Лаврову. Слушают его внимательнее, делают все, что велит он. Света Удальцова, единственная из девушек, обращавшаяся к младшему сержанту на «ты», теперь перешла на «вы». Оказалось, она не только на язык остра, но и плясунья. Видел однажды, как она «цыганочку» в землянке отстукала! Все у нее плясало; ноги, руки, плечи, даже ямочка на щеке. А глаза… Два бездонных колодца. Черные, в пол-лица. У Марины тоже черные, но поменьше. Прикрыв глаза, Вадим увидел ее склоненную к гитаре голову, тонкий прямой носик, чуть припухшие сочные губы, волосы, собранные в узел на греческий манер, и маленький завиток на худенькой шее. В груди прокатилась теплая волна. Прокатилась и заняла там все.
Открыл глаза. Вздохнул поглубже раз, другой. Отхлынула волна, посвободнее стало. «Стоп, стоп, — сказал себе. — Это как же понимать? Уж не увлечение ли? А Ира? Хоть и не вслух, а клятву-то верности ей дал…»
Предрассветную темноту прорезали огненные ленты трассирующих снарядов. Гулкие взрывы донеслись из глубины немецкой обороны. Еще один залп трассирующих. Еще. Ответили и фашисты. Началась артиллерийская дуэль. Кто кого. Тут уж требуется мастерство от всех: и от командира, и от наводчика, и особенно от умения артразведчика засечь место вражеской батареи. Со свистом и порханьем, будто распарывая ночное покрывало, проносились в вышине снаряды. Небо становилось светлее. А землю еще окутывал полумрак. Но постепенно и он сдавался. Сквозь пелену дождя стали проступать очертания кустов, отдельных деревьев.
Лавров устроился поудобнее, приник к прицелу. Плоховато еще видно. Надо подождать. Минут через тридцать снова взглянул в прицел. Теперь нормально. Вон колючая проволока повисла мотками на кольях. Прежний частокол стал изрядно щербатым: постарались артиллеристы, добавили фашистам работы. Дальше — первая траншея. Где-то там снайпер. Но вот где? На нейтральную полосу он не полезет. Сапер правду сказал, не любят гитлеровские мастера стрельбы ходить дальше первой траншеи. Что ж, будем изучать местность.
Сначала ознакомился в целом. Ничего подозрительного. Потом стал детально «прощупывать» каждый метр площади. Кустики, кочки, бугорки… Ничего не пропускал. Вот сосна. Верхушка расщеплена снарядом, обвисла вниз. Ветви густые. Прятаться в них удобно. Но вряд ли фашист полезет туда. Слишком заметно. Дерево стоит на небольшом взгорке. Часть корней обнажена. Люда говорила, будто оттуда блеснул выстрел. Надо повнимательнее присмотреться. От первой траншеи сосну отделяет не больше двадцати метров. Прорыть ход сообщения — пара пустяков. А потом? Лезть в эти ветви? Надо быть самоубийцей. А если не лезть, а остаться внизу? Где бы ты сам расположился? Корневища обнажены… Уж не там ли фашист устроился? А чего? Удобно и надежно. Смотри, Лавров, смотри, где-то должна быть щель. Трава мешает. А его, может, маскирует. Ясно. К сосне еще вернусь. Пойдем дальше. Опять дерево и тоже без верхушки…
Артиллерийская дуэль давно прекратилась. Изредка бухали минометы. И почти беспрестанно, то тут, то там, трещали пулеметы. Какой-то умелец с нашей стороны выбивал отличную чечетку из «максима». Вадим даже заслушался, до чего мастерски получалось у него. Прямо-таки не пулемет, а музыкальный инструмент.
Время шло. Снайпера будто и не было. У сосны той ни одна былинка не шелохнулась. Может, в другом месте сидит? Надо искать. Главное — терпение и осторожность. Лавров почувствовал голод. Конечно, пора подкрепиться. Чуть посунулся поглубже в воронку, достал из кармана сухарь. Сверху отмяк, а в середине твердый. Хрустит, да так, что у немцев, наверное, слышно. Ничего, червячка заморил, можно дальше наблюдать.
Неожиданно метрах в пятидесяти от сосны застучал вражеский пулемет. До этого никаких признаков жизни он не подавал. Очевидно, какое-то передвижение у нас заметили. У пулемета два человека. Особо не маскируются. Чувствуют себя в безопасности. Если бы не снайпер, запросто можно было обоих отправить к предкам.
Это поняла и Люда. Позицию она себе оборудовала хорошую. Две воронки соединила ходом сообщения. Неглубоким, конечно, лишь бы переползти скрытно. Пулеметчиков она увидела сразу. «Сам бог послал этот момент», — подумала и тщательно прицелилась.
Младший сержант даже вздрогнул, когда чуть в стороне от него один за другим оглушительно прозвучали два выстрела. Все ясно, Люда двинула в ход свой план. Пулемет умолк. Сейчас она будет менять позицию.
Поплотнее прижимаясь к земле, Михайлова поползла по ходу сообщения. Над собой держала набитый травой капюшон. Не больше метра проползла, как услышала шлепок. «Кукла» ткнулась в траву. Через секунду ее пронзила еще одна пуля. «Для верности бьет, — поняла Люда. — Ну и дурак. Командир, конечно, засек теперь его».
Бил фашист из-под дерева. Вадим увидел мелькнувший огонек, заколыхавшуюся траву. Между корневищами обозначилась щель. Оттуда же прогремел второй выстрел. Лавров не отрывал глаз от щели. Указательный палец уже выбрал свободный ход спускового крючка. Еще мгновение. Ну должен же ты показаться! Лишь на секунду гитлеровец приподнял голову. То ли перезаряжал винтовку, то ли хотел взглянуть на «убитого» им. Лавров отчетливо видел, как дернулся он после выстрела, как завалилась набок голова.