— Не знаю, ничего не знаю. Люблю я ее, вот и все.
— Тут хорошо подумать надо. И не один раз. Главное — не торопить события. Лучший лекарь и советчик в таких случаях — время. Бабушка моя не зря любила повторять: перемелется — мука будет. У нее есть твой адрес? Есть. Подождем, что напишет.
— Она?! Первая?!
— Если в шутку сказала, напишет, извинится. А если всерьез, то и письма ее не надо. — Вадим взглянул на посеревшее лицо Николая, отвернулся. Пусть сам думает и решает. В любви каждый себе капитан, каждый ведет корабль собственным курсом. И тут не всякий совет может оказаться кстати. А что же будет с Надей Чуриновой, если она узнает все? Повернулся к Николаеву. — Слушай, Коля, ты заглянул бы сегодня к девчатам, поздравил с наградами. Они будут рады, особенно одна из них.
В стороне послышались торопливые шаги. Из-за кустов выскочил Ушаков, обрадовался:
— Вот вы где! Наконец-то нашел. Товарищ старший сержант, вас начальник штаба вызывает, срочно.
— Все, Вадим, я побежал. Вечером встретимся. — Улыбнулся, толкнул в плечо. — Ты сам-то нос не вешай, помни: перемелется — мука будет.
Ушли. Вадим снова присел на поваленное дерево. У него никак не укладывалось в голове: неужели девушка всерьез может сказать полюбившему ее парню: «Станешь Героем — буду твоей». Разве могла бы произнести такие слова Ира?.. Где она теперь? Давно бы и письму пора быть, но его все нет и нет.
Тихо шептались сосновые ветви. Вдруг неподалеку рванул снаряд. Шальной, наверное. Испуганно прошмыгнула мышь-полевка. Успел заметить: светло-коричневая, с темной полосной вдоль спинки. Со стороны переднего края доносились перестук пулеметов, уханье мин и снарядов. Сталь и тротил продолжали рвать землю, человеческие тела. Война… «Если бы я был художником, — думал Вадим, — то нарисовал бы войну так: черные, холодные бревна пожарища, закопченные печные трубы, измочаленный, с посеченными верхушками обгорелый лес и на фоне всего этого — мальчишка лет пяти-шести, без руки, на костыле…» Видел однажды такого. Со сверстниками своими гонял он самодельный мяч. Падал, смеялся… А у Вадима сердце готово было разорваться, когда глядел на этого тощего малыша с пустым рукавом и деревяшкой вместо ноги. «За что искалечили его? Кому он успел сделать плохо? Сейчас он беззаботен, потому что не понимает своей трагедии, случившегося, лишь огорчается, если не успевает первым к мячу. А когда вырастет? Какая жизнь уготована ему?.. Вот он, фашизм. Еще не в одном поколении будут слышны его чудовищные отголоски».
«Примите поздравления…»
Лавров глянул на часы. У девчат сегодня баня. Надо подменить дневальную, пусть вместе все сходят. Около штабной землянки встретил Гришу Девяткина, почтальона. Темный, как цыган, с неизменной улыбкой на лице и веселыми прибаутками, он был всеобщим любимцем. Завидев Лаврова, Гриша сделал реверанс:
— Начальнику гарема наше особое почтение.
— Девяткин, не паясничай, — остановил его Вадим, — доставай письма.
— Понял, товарищ… — Гриша взглянул на погоны Лаврова, приложил ладонь к пилотке. — Поздравляю, товарищ сержант. Ради такого события вручу персональное. — Достал из сумки пачку писем, начал быстро перебирать их. — Для «стеклышек» четыре и тебе одно. С Тамбовщины, из наших родных краев. Я, между прочим, тоже оттуда, из Избердея. Земляки, стало быть.
Вадим взглянул на обратный адрес. От Зины, сестры Саши Юрлова. С чего бы это? И откуда она узнала адрес? Открыл конверт. Глаза быстро побежали по тексту. «Письмо, которое ты написал Ире, в школе передали мне. Дело в том, что Ира уже закончила 10-й класс и вместе с сестрой своей уехала в Крым, чтобы учиться в институте. Адреса ее я пока не знаю. Узнаю — сообщу. Саша наш в танковом училище. Часто болеет. Пишет, что не все в порядке с легкими. Мама по-прежнему работает на ферме, а я в 10-м учусь…» Все ясно. Ира в Крыму. Адреса моего у нее нет. Значит, и письма не будет.
В землянке вручил конверты Ане Шилиной, Свете Удальцовой, Лиде Ясюкевич. Одно письмо Вадим поднял над головой и спросил:
— Угадайте, от кого оно?
— Неужели от Маши Тарелкиной? — поднялась Наташа Самсонова.
— Точно, от нее, и адресовано вам. Пожалуйста, получите.
Наташа тут же начала читать его вслух. Вначале Маша «по секрету» уведомила, что лежит в городе, имя которого носит полк. Все ясно — Тарту. Дальше сообщала, что здоровье ее улучшается, раны заживают хорошо, и она надеется вернуться в родное отделение. В этом же госпитале лежит и Полина Онищенко. У той дела похуже. Правый глаз пока совсем не видит.
— «Как-то разговорилась я с одним офицером, — читала Наташа. — Он хорошо знает старшего лейтенанта Лобковскую. (Кстати, она вместе со своими девчатами переместилась южнее. Наверное, дела там предстоят пожарче). Так вот этот офицер рассказал мне о гибели Лии Молдагуловой. Помните, такая смуглая, застенчивая девушка училась с нами в снайперской школе. Она потом воевала тоже в Прибалтике. Хорошо охотилась, и счет у нее был приличный. Нынешней зимой во время атаки батальон, в котором была Лия, залег под сильным огнем фашистов. Лежат три, пять минут. Мины, снаряды рвутся прямо в цепи. И тогда поднялась Лия. Крикнула: «Братцы-солдаты! Вперед, за Родину!» Представьте, и это наша застенчивая Лия! Кто бы мог подумать. Поднялись за ней солдаты, ворвались в траншею. Много положили гитлеровцев. Одна только Лия уничтожила десятерых. А на следующий день был бой за деревню Козачиха. Лия снова шла в первых рядах. Деревню взяли с ходу. Фашисты не смирились с этим, начали контратаковать. Три раза пробовали. Вот уж где Лия показала класс! 28 оккупантов отправила на тот свет. И все же группе гитлеровцев удалось прорваться к нашим траншеям. Завязалась рукопашная схватка. Офицер фашистский почти в упор дважды выстрелил в Лию из пистолета. Падая, она в последний момент нажала на спусковой крючок автомата и полоснула очередью по своему убийце. Ей посмертно присвоили звание Героя Советского Союза».
— Я слышала о гибели Лии, — оторвавшись от письма, сказала Наташа, — но подробности узнала только теперь… Так что еще пишет Маша?.. Ну, это не для всех… О, анекдот прислала. Слушайте. «Один фашист спрашивает у другого: «Что ты все на лесок тот посматриваешь?» Отвечает: «А там красивая русская девушка глазки мне строит». «Тогда непонятно, почему ты прячешься?» «Так она мне глазки-то строит через оптический прицел».
Девчата рассмеялись. Лишь Аня Шилина безучастно смотрела в окошко землянки. Рядом с ней на нарах лежало письмо. Что в нем, никто расспрашивать не стал. И без того было ясно, что ничего нового о сестренке, эвакуированной из Ленинграда, ей не сообщили. Целый год Аня ищет ее и пока безрезультатно.
К ней подсела Света Удальцова, обняла за плечи, прижалась щекой.
— Найдется, Анечка, обязательно найдется. Мой Ванечка вот нашелся. Опять в госпиталь попал. Месяца не прошло, как выписался, и вот снова ранен. Пишет, что ничего страшного нет, левое плечо пулей пробито. Приглашает в гости. Но я больше не хочу в госпиталь попадать. Хватит одного раза. И так платье с большим вырезом носить не смогу (у Светы наискосок от ключицы к шее был глубокий шрам). Пусть уж Ванечка на этот раз полежит один. А ты, Лида, от кого получила? — повернулась она к Ясюкевич.
— От мамы. Пишет, что жива-здорова. Картошку на огороде выкопала. На зиму хватит. Сейчас дровишки заготавливает. Она у меня одна живет.
— Все, девушки, — подал голос Лавров. — Пора в баню. Через три минусы строиться. Поведет Самсонова. Я останусь в землянке за дневального.
— А может, с нами пойдете, товарищ командир? — прищурила в улыбке свои черные глазищи Удальцова. — Спинки нам потрете…
— Светка, прекрати, бесстыдница, — оборвала ее Чуринова.
— А что тут такого? — кокетливо повела плечом Удальцова. — Я же от чистого сердца, без всякой задней мысли.
— Кончай разговоры, выходи строиться, — подала команду Самсонова.
Одна за другой девушки вышли из землянки. Баня расположена неподалеку, в полукилометре, у лесного озера. Поставили там просторные палатки, провели в них трубы с горячей и холодной водой, на пол постелили деревянные щиты, поддали пару — и пожалуйста! Большего блаженства для солдата на фронте вряд ли можно придумать. Готовы были плескаться полный день. Но на каждую смену отводилось не больше часа. Не сделали исключения и девушкам. Вернулись они оттуда раскрасневшиеся, довольные. Успели не только помыться, но и постирушку сделать. В землянке сушить негде. Около медпункта натянули между сосен телефонный провод и развесили свои вещички. Таню Климанову оставили последить, чтобы ничего ветром не сдуло.
— Да, товарищ командир, — отыскивая что-то в своем вещмешке, заговорила Удальцова, — напрасно вы с нами не пошли. Если бы увидели Надю обнаженной, неделю не смогли бы спать. До чего же красивая!
Чуринова вся так и зарделась.
— Девчонки! — воскликнула она. — Дайте мне полотенце, я ей рот завяжу. — Но в голосе ее не было ни зла, ни раздражения. Так обычно говорят с расшалившимся любимцем.
— А ты ей, как разведчики «языку», — руки назад и пилотку в рот, — посоветовала Рита.
— Этому приему Николаев еще не научил ее, — отпарировала Света. — Кстати, он сегодня приехал из отпуска. Так что может пожаловать в гости. Правильно я говорю, товарищ командир?
— И не только он, — ответил Лавров, — хотят придти поздравить вас с наградами старший лейтенант Мамонов, старшина Болдырев, капитан Кобахидзе, а может, и еще кто.
— Девочки, не будем время терять, у кого что есть — давайте сюда, — распорядилась Лида Ясюкевич и стала доставать из своего вещмешка мясные консервы, сало. Все это она выкладывала на стол. Ее примеру последовали и другие. Нашлись яблоки, сливы, даже огурцы. Вместе с Ритой Лида начала сервировку стола. К удивлению всех, он получился богатым. Наташа Самсонова достала, как она сказала, из НЗ флягу со спиртом.
А тут и первый гость припожаловал.
— Вах-вах! — всплеснул руками капитан Кобахидзе, войдя в землянку. — Клянусь богом войны, что ничего подобного даже в ресторане «Арагви» не встречал. Готов стоять на коленях и целовать руки тем женщинам, которые так искусно приготовили это.