Вперед выступили Лида и Рита. Сделав приседание, они с улыбкой протянули Вахтангу руки: «Пожалуйста!» В этот момент в дверь постучали. Девушки повторили свое «пожалуйста!», и вошел старшина Болдырев. Гимнастерка на нем чисто выстирана, даже поглажена (чем и как — одному ему только известно), подворотничок ослепительной белизны.
Правую руку комсорг держал за спиной. А когда высвободил ее оттуда, в ней сказался букет прекрасных астр. И где он их только достал! Наверное, куда-то на хутор к латышам ездил. В лесу же они не растут.
— В знак преклонения перед вашими подвигами и вашей красотой, — торжественным голосом начал старшина, — а также в связи с получением высоких наград позвольте вручить эти цветы. — Первым по веточке преподнес Наде Чуриновой, Ане Шилиной, Свете Удальцовой, а потом и всем остальным. Для Люды Михайловой и Тани Климановой по цветочку специально отложили в сторону.
— А где же старший лейтенант Мамонов? — спросил Лавров. — Он ведь обещал придти.
— Его вызвали на совещание в политотдел дивизии, — ответил Болдырев. — Просил извинить, что не может быть.
— Все ясно, — проговорил капитан Кобахидзе, — идут последние приготовления. Еще два-три дня и — вперед, на Ригу!
— Что же мы стоим, — спохватилась Лида Ясюкевич, — давайте поближе к столу. Правда, всем места рядом со столом не хватит. Располагайтесь в соответствии с обстановкой. В тесноте, да не в обиде. Товарищ сержант, — обратилась она к Лаврову, — вы не гость здесь, а командир. Вот и руководите.
— А я помогу ему, — нашелся Кобахидзе, — у меня есть опыт обращения с флягой. Прошу ваши кружки. Котелок с водой вот стоит.
Все задвигались. Послышался стук алюминиевых кружек, бульканье спирта, воды. Тост был один: за награжденных, за то, чтобы скорее встретить долгожданную победу. Кто-то поперхнулся, кто-то тихо, но внятно произнес: «Ой, мамочка, какая гадость!» Смеялись, говорили кто о чем. И когда закусывали, Дина Абрамова, воспользовавшись тишиной, вдруг сказала:
— Вот говорим мы: Рига, Рига. А что это за город, я даже не знаю. Читала, конечно, что это крупный промышленный центр, столица Латвии. А может, он еще и красивый, чем-то особым выделяется? Ведь нам за него в бой идти. Потому я и прошу Риту рассказать о своем городе.
Предложение это поддержали все, особенно старшина Болдырев.
— Диночка, — воскликнул он, — да вы большая умница! Вы подсказали прекрасную идею. Завтра же доложу комиссару и мы во всех взводах проведем беседы о столице Советской Латвии. А теперь слово Рите.
Девушка хотела встать, но ее удержал за руку капитан Кобахидзе.
— Сидите, здесь же не комсомольское собрание.
Рита смущенно улыбалась.
— Даже не знаю, с чего начать. Я ведь жила не в Риге, а неподалеку от нее, но приезжала туда не раз. Что поражает в этом городе? Конечно, его старая часть. Это, без преувеличения, средоточие исторических и архитектурных памятников. Первые поселения на берегу притока Даугавы — Риги (отсюда и название города) появились в IX веке. Жили там в основном торговые, ремесленные люди. Соответственно поселениям и улицы назывались — Калею (Кузнечная), Алдару (Пивоваров), Муциниску (Бондарей) и другие. Кстати, эти имена сохранились и поныне. Украшением старой Риги является церковь Петра — лучший образец готики в Латвии. Первое упоминание о ней в исторических хрониках относится к 1209 году. Изумительные творения архитектуры: Домский собор с его всемирно известным орга́ном, Рижский замок, церковь Иоанна, Пороховая башня — одна из сторожевых башен, некогда охранявших вход в город по дорогам с суши. Однажды я была в здании Большой Купеческой гильдии, в Монастырском зале. Там проводились свадебные обряды. Зрелище потрясающее! Но больше любила бродить по набережной Даугавы, особенно в сумерки. На фоне еще светлого неба шпили башен, церквей и соборов, островерхие крыши старинных домов образуют картину неповторимой красоты.
Рита на минуту умолкла. Может, перед глазами ее возникло виденное или она думала, о чем еще рассказать. Воспользовавшись этим, Света Удальцова, кивнув в сторону Нади Чуриновой, глазами спросила у Лаврова: а где же Николаев? Вадим пожал плечами: понятия не имею.
— Один раз мне посчастливилось, — продолжала Рита, — быть в оперном театре. Смотрела балет «Лебединое озеро». Сказать, что я была в восхищении, значит, ничего не сказать. Все существо мое было потрясено. Я увидела другой мир — мир очарования, любви, вечного счастья. Мне было 17 лет, я училась в 10-м классе, на спектакль приехали большой группой соучеников. После до рассвета бродили вдоль городского канала. Это тоже одна из достопримечательностей Риги. Он весь в тенистых деревьях, по берегам его растут каштаны, плакучие ивы, в воде плавают лебеди. В городе очень много парков. В восточной части Риги — целая система озер: Кишэзерс, Юглас, Балтезерс. Там лес, там тишина, там единение с природой…
Сидевший в задумчивости старшина Болдырев вдруг начал декламировать:
И жизнь, и бодрость, и покой
Дыханьем вольным пью.
Природа, сладко быть с тобой,
Упасть на грудь твою!
Колышась плавно, в лад веслу,
Несет ладью вода.
Ушла в заоблачную мглу
Зубчатых скал гряда.
— Гёте? — спросила Наташа Самсонова.
— Да, он, великий немец, — ответил Алексей. — Кстати, вместе с земгалами и ливами, коренными жителями Латвии, в Риге стали селиться в то время и немцы. Отсюда они стремились распространить свое влияние на Прибалтику, шли крестовыми походами на Русь святую.
— Алеша, — Наташа впервые назвала так при всех старшину Болдырева, — ты в прошлый раз обещал нам рассказать о Гёте. Пожалуйста, хоть немного.
Алексей поднялся с табуретки.
— Мне трудно будет сказать о Гёте «немного», — начал он. — Дело в том, что изучению его творчества я посвятил несколько лет, увлекся им еще в школе. Дипломную работу в университете защищал тоже по Гёте. Это феномен, глыба, его называли наставником Германии, ее энциклопедическим умом. Но очень противоречив. По словам Энгельса, он то колоссально велик, то мелок, то непокорный, насмешливый, презирающий мир гений, то осторожный, всем довольный, узкий филистер. Одно неоспоримо — широта его познаний, его величайший ум. Гёте был выдающимся прозаиком, автором таких произведений, как «Вертер», «Вильгельм Майстер», знаменитым драматургом, перу которого принадлежали «Эгмонт», «Гец фон Берлихенген», «Торквато Тассо», известным ученым, автором многих научных сочинений. Наконец, это видный общественный деятель.
Дверь землянки тихо открылась. С виноватой улыбкой вошел Николаев. Кивнул всем, молча сел на краешек нар рядом с пирамидой для оружия.
— Стихи Гёте начал писать с восьмилетнего возраста, — продолжал старшина Болдырев, — и писал их до самой смерти, до восьмидесяти трех лет. Его произведения составляют шестьдесят томов. В них и ранняя лирика, и Зезенгеймские песни, элегии и баллады, сонеты и эпиграммы и, конечно, бессмертный «Фауст» — шедевр мировой поэзии.
Все время, пока Алексей рассказывал о Гёте, Лавров наблюдал за Надей Чуриновой. Она ни на секунду не отрывала глаз от Николая. И столько в этом взгляде было любви, невысказанной тоски, тревоги, надежды, столько величайшей нежности, восхищения, что у Вадима сердце зашлось. Было трудно даже предположить, чтобы в одном взгляде могли уместиться все лучшие чувства женщины — матери, сестры, любимой. Все существо ее ждало, когда он повернется к ней, поглядит на нее. Большего ей сейчас и не надо было. Но Николай сидел сумрачный и думал о чем-то своем. Неужели о той, что хочет видеть его только Героем?
Алексей умолк. И сразу же послышался тихий перебор струн гитары. Марина Степаненко, стрельнув своими черными смородинками, тихо запела:
Горные вершины
Спят во тьме ночной,
Тихие долины
Полны свежей мглой…
Так же тихо ей подтянули Алексей Болдырев, Наташа Самсонова:
Не пылит дорога,
Не дрожат листы…
Подожди немного —
Отдохнешь и ты!
— Тоже Гёте, — пояснил Алексей и добавил: — В прекрасном переводе Лермонтова.
Вернулась Таня Климанова. За ней в землянку вошел лейтенант Скворцов. Таня положила сверток с бельем на нары. Присев на краешек, окинула всех взглядом. Наташа молча погрозила ей пальцем. В ответ та пожала плечами, дескать, не понимаю за что, но тут же приняла смиренный вид.
— Друзья, — привстал сержант Лавров, — позвольте мне от имени награжденных и не награжденных снайперов сказать вам большое спасибо за поздравления, за этот чудесный вечер. Мы сегодня услышали много интересного о Риге, о творчестве великого Гёте. Верим в торжество прекрасного, бьемся за него. Каждый из нас знает, что прекрасное восторжествует. Но сколько на его пути врагов! И первые из них — гитлеровцы. Вот почему девиз снайпера до самой победы один: «Сколько раз увидишь фашиста, столько раз убей его!» Убей того, кто жег и грабил наши села и города, кто превращал музеи в конюшни, заваливал трупами советских людей рвы и овраги, печи крематориев. Убей того, кто пригвоздил штыком к полу несмышленого племянника Риты…
При этих словах Рита вздрогнула, голова и плечи ее спустились.
— Простите, что вспомнил об этом, — извинился Лавров. — Но, может, тот убийца сидит в Риге? Или прикрывает подступы к ней? И потому, сколько бы раз вы ни увидели его, столько же раз убейте его. Лида, — обратился Вадим к Ясюкевич, — если во фляге осталось что-то, плесни всем по капле. У меня тост есть. — Лида взяла флягу, поднесла ее к уху, покачала. Есть! Кто был поближе, тем налила, а дальше пустила флягу по кругу.
— Тост мой будет за дружбу, — продолжал сержант, — за искреннюю, чистую, за фронтовую, окопную.
…Расходились не сразу. Сначала вышли «подышать свежим воздухом» Рита Кулдзиня и Вахтанг Кобахидзе, за ними последовали Наташа Самсонова и Алексей Болдырев, потом Таня Климанова и Аркадий Скворцов, Света Удальцова не замедлила прокомментировать это: