Майор взял в руки еще несколько грамот. Содержание их было одинаковым: «за боевое отличие и ревностное отношение к службе». Только фамилии стояли разные. Разными были и адреса объектов: участков земли, мастерских, частных домов и т. п.
— Как думаете, — Тимофей Егорович пристально взглянул на сержанта, — зачем фашисты все это делают?
— По-моему, не от хорошей жизни, — ответил Лавров. — Бегут их солдаты, отступают. А такими вот подачками они хотят заставить их воевать. Надеются, что за «свою» мастерскую или хутор новоявленный хозяин будет биться до последнего вздоха.
— Совершенно с вами согласен, — майор бросил на стол грамоты. — Другой цели у фашистского руководства и быть не может. — Встал из-за стола, достал из кармана куртки, висевшей около двери, пачку «Беломора», закурил. — И знаете, им кое-что удается. Сопротивление-то гитлеровцев возросло, ожесточилось.
— Это правда, — согласился Лавров. — Вроде и деться некуда, а в плен мало сдаются. Хотя и дураку теперь ясно, что дни их сочтены.
Замполит одобрительно улыбнулся.
— Обстановку оцениваете правильно. Сразу видно, что человек партийный.
В дверь постучали.
— Пожалуйста! — громко произнес майор.
Вошла Лида Ясюкевич с дымящимся котелком.
— Мы чай вскипятили, — сказала она. — Разрешите и вас угостить.
— А чего же в котелке? — удивился Тимофей Егорович. — Там посуда есть. Сам видел.
— Знаете, — смутилась Лида, — в котелке привычней и вроде вкуснее.
— Ну, если так, — улыбнулся майор, — то ставьте на стол. Вот сюда, на газету. Я сейчас достану колбаски, хлеба. Есть и сахар. Присаживайтесь с нами, хозяйкой будете.
— Извините, не могу. Девочки уже спят. И я хочу хоть часок подремать.
— Желание дамы — закон для рыцарей, — слегка подняв руку, сказал Тимофей Егорович.
Но Лида почему-то продолжала стоять у двери.
— Может, у вас есть секретный разговор с командиром отделения? — спросил у нее замполит. — Тогда я выйду.
— Да нет, что вы! Просто я хотела доложить, что Ане Шилиной передали сегодня письмо. Нашлась ее сестренка, в Красноярском крае она, в детском доме. Жива, здорова. Письмо это получил старший лейтенант Мамонов. Оно в полевой сумке у него лежало. Прислано на его имя. Выходит, он тоже искал Настеньку, так звать девочку. Наверное, хотел сам обрадовать Аню, да не успел. Мы ей не говорили, что Лени Мамонова уже нет. И очень просим вас не говорить при ней о его гибели. Они были друг другу далеко не безразличны.
— Вот это для меня новость, — как бы про себя сказал Тимофей Егорович.
— Аня — очень впечатлительный человек, — продолжала Лида, — и ей трудно будет перенести сразу и радость огромную, и горе большое. Мы потом сами найдем подходящий момент и скажем.
— Молодцы, девушки, что так заботитесь друг о друге, — Тимофей Егорович подошел к Лиде и по-отцовски полуобнял ее за плечи. — Мы с сержантом Лавровым обещаем молчать. Только ведь о гибели старшего лейтенанта Мамонова знает почти весь полк. И Шилина может услышать об этом не из наших уст.
— Мы долго скрывать не будем, — ответила Лида. — Только момент подходящий выберем.
После ухода Лиды майор и сержант долго сидели молча. Обжигаясь, прихлебывали чай из металлических кружек. Каждый думал о чем-то своем. Зазуммерил телефон — он темной коробкой лежал на подоконнике. Тимофей Егорович снял трубку.
— Я понял вас, — выслушав, сказал он, — обязательно буду. Через два часа отправлюсь туда. Да, да, до рассвета буду на месте. — Положил трубку, крутнул ручку, давая отбой. Лаврову пояснил: — Командир полка звонил. Надо во второй батальон идти.
— Разрешите и мне с вами?
— Одному?
— Нет, со всем отделением. Майор Стороженко еще утром поставил нам задачу прикрывать переправу.
— Если так, то не возражаю. Но сейчас спать. Два часа. Сдвигайте кресла и ложитесь. Я — на диване.
Проснулся Лавров оттого, что услышал шаги. Открыл глаза — это уже одевался майор Воронков.
— Все, кончай ночевать, — весело проговорил он. — Делайте побудку и «стеклышкам». Через пятнадцать минут выступаем.
Девчата поднялись быстро, оделись, даже по кружке кипяточку успели выпить: плита еще не остыла и чай на ней стоял горячий. Вышли на улицу. Темно, мокро. Тимофей Егорович прикрыл за собой дверь, что-то сказал часовому, прохаживавшемуся около окон, повернулся к снайперам:
— Теперь вперед. Только, пожалуйста, не отставайте.
От дома сразу взяли вправо. Надо было выйти почти к самому морю, чтобы потом через перешеек попасть на полуостров Мангалю. Даугава в устье своем много всяких проток, заливчиков наделала. Один из них чуть не отхватил от суши солидный кусок. Но вовремя остановился, предоставив рыбакам из Вецаки удобную бухту.
По узкой полоске земли, а точнее — песка, отделяющей море от бухты, и шла сейчас группа. Впереди майор, за ним — снайпера. Шли больше молча, переговаривались изредка, вполголоса. Видно было метров на пятьдесят. И как замполит угадывал направление, одному ему известно. Под ногами все время был песок. Хоть и мокрый, но все равно вязкий. Наконец ступили на твердое. Дорога! Идти стало полегче.
Среди доносившегося с переднего края гула, шумов моря и сосен вдруг послышался лошадиный всхрап. Приостановились. Да, впереди кто-то ехал. Слышно было пофыркивание лошади, громкое чмоканье губами и хриплое: «Но, пошла быстрей». Догнали. Оказался ефрейтор Хилько, повар. Света Удальцова аж запищала от радости, будто сто лет не видела самого родного человека. Вскочила на повозку и, крепко обняв ефрейтора, положила голову ему на плечо.
— Дорогой ты наш Игнатушка, — говорила она ласково, — кормилец наш, как же мы по тебе соскучились, отощали все.
Повар довольно крякнул, но тут же сделал строгое лицо и со словами: «Досыть, доня, не шуткуй», дал ей в руки вожжи, сам спрыгнул с повозки, подошел к замполиту. Доложил, что в первом батальоне прямым попаданием снаряда разнесло кухню как раз в тот момент, когда готовился ужин. Пока получат новую, подберут повара, заложат продукты — времени пройдет много. Солдаты могут остаться без горячей пищи. Вот он и решил приготовить им кашу с тушенкой, вскипятить чай у себя на кухне. Запас продуктов был. Сварил, разложил по термосам, загрузил повозку и в путь.
— Молодец, Игнат Михеевич, — пожимая руку ефрейтору, сказал майор. — Это по-отцовски. Объявляю вам благодарность.
— Служу Советскому Союзу! — негромко, но торжественно ответил повар.
— Вы дорогу в первый батальон хорошо знаете? — спросил Воронков.
— Хорошо. Все время прямо, а потом немного влево. Около развилки меня встретят два солдата и проводят к КНП.
— Тогда к вам есть просьба: возьмите с собой девушек-снайперов. Комбату скажите, что присланы в его распоряжение. Сержант Лавров, кого вы пошлете в первый батальон?
Вадим на мгновение задумался. Поначалу он хотел, чтобы Удальцова и Шилина шли с ним во второй батальон, но, видя, насколько хорошо устроилась Света в повозке, решил: пусть едет. Вместе с ней отправились Аня и Наташа с Мариной. Остальные вслед за майором Воронковым свернули с дороги на тропинку и вскоре вышли на опушку леса. Там и располагался батальон капитана Портона. Снайперов немного проводил посыльный. Потом они разделились: Надя Чуринова и Рита Кулдзиня двинулись в четвертую роту, а Лида Ясюкевич и Дина Абрамова — в пятую. Сам Вадим решил расположиться на стыке пятой и четвертой рот. Их цепи залегли вдоль редких, пожухлых кустов. Выбирая место, где бы можно было оборудовать позицию, Лавров услышал тихий говор. Присмотрелся. За невысоким кустом стоял пулемет. Рядом — два человека. Один рассказывал другому:
— Был у нас в школе учитель. Иваном Максимовичем звали. Он географию преподавал. Интереснейший человек! Есть у некоторых людей слова-паразиты: «так сказать», «вот это», «видите ли», ну и другие. У Ивана Максимовича таким паразитом было «извините за выражение». Употреблял он его к месту и не к месту. Заходит, например, в класс и говорит: «Сегодня прошу сидеть тихо. К концу урока к нам придет, извините за выражение, директор». А однажды вбежал запыхавшийся, снял очки, протер их, потом вдруг глаза у него округлились. Мы смотрим на него, ничего не понимая. Он торопливо похлопал себя по бедрам, по нагрудным карманам гимнастерки, как бы ощупывая их, и вдруг виноватым голосом произнес: «Извините за выражение, портфель дома забыл».
Напарник от души рассмеялся:
— Выходит, он портфель в карманах искал. Ну и чудак! А у нас по алгебре была такая модница. Сразу после института пришла. Еще не замужем. И вот однажды…
«Ясно, что вчерашние школьники собрались, — определил Вадим. — Потому и воспоминания только о школе. Других-то еще нет». Нарочно кашлянул, чтобы привлечь их внимание. Один из лежавших привстал, клацнул затвором автомата:
— Стой, кто идет?.. Валька, это ты?
— Нет, это не Валька, — ответил Лавров. — Это, извините за выражение, снайпер.
— A-а, подслушал. Мы третьего номера ждем, за ужином пошел. Давай располагайся. Утречком, глядишь, огоньком поддержишь.
Место для окопа сержант выбрал себе рядом, за соседним кустом. Начал рыть. Песок легко поддавался лопате. Там, поглубже, он был уже сухим. Расчистил как надо, утрамбовал бруствер, залег. Третий номер Валька пришел с двумя котелками, и соседи принялись за ужин. Приглашали Вадима, но он отказался: пригрелся, не хотелось вылезать из окопчика.
Над передним краем висели темень, тишина. Лишь изредка простучит пулеметная очередь, огненной лентой распорет ночь трассирующий снаряд. Хорошо слышно, как неподалеку тяжело вздыхает Балтика. Сколько горя, сколько слез и крови видело это море! Сколько людей погребло в волнах своих! Оттого и седым стало, оттого и вздыхает тяжко.
И вдруг спереди донесся стон, потом голос истошно-жалобный, молящий:
— Братцы, помогите! Братцы-славяне помогите!
Вадим приподнялся в окопе. Перестали есть пулеметчики. Раненый, наверное, зовет. Но как он оказался там, впереди всех? А оттуда снова скребущий душу голос: