К мосту через Булльупе прорвались немногие из фашистов. Большинство оставшихся в живых через поселок и лес отошли к Ритабулли, а затем и к Вакарбулли.
С наступлением темноты бой приутих. Промокшие, до предела измученные собирались снайпера к штабу полка. Таков был у них порядок: к концу дня, если не поставлена задача на ночь, явись к штабу полка (разыскать его не так уж сложно).
Когда подошел Лавров, около полуобвалившейся землянки уже сидели Чуринова и Кулдзиня. Вадим обратил внимание, что медаль «За отвагу» у Нади покорежена и даже краешек выщерблен.
— Это где же ее так? — показав на медаль, спросил сержант.
— Там, на берегу, — устало ответила Надя. — Осколок ударил. Если б не она, вряд ли я сейчас разговаривала бы с вами. Прикрыла меня.
— Говорят, если в бою попортилась награда, то ее можно заменить, — проговорила Рита.
— Нет уж, эту медаль, — Надя приподняла ее за выщербленный краешек, — я буду вечно хранить. Это истинно солдатская медаль.
Еле передвигая ноги, подошла Дина Абрамова. Лавров, Кулдзиня и Чуринова уже знали о гибели Лиды, знали, что с трудом выплыла и Дина. Поэтому девушки поспешили к ней на помощь. Помогли снять вещмешок, скатку. Дина присела на бревно.
— У тебя, наверное, до сих пор ноги мокрые? — спросила Рита. И, не дожидаясь ответа, развязала свой вещмешок, достала оттуда пару чулок, сделанных из обмоток. — На, теплые, сухие.
Абрамова положила их себе на колени, подперла голову руками и тихо, как бы про себя, сказала:
— Только красное пятно на воде осталось… Потом и оно расплылось… Ни разу не вынырнула, не показалась…
Лавров ушел в землянку. Надо было подготовить ее к ночлегу. Посвечивая фонариком, осмотрел все, проверил. Нашел ящик с автоматными патронами да несколько огарков стеариновых свечей. Перерыл лапник, сено. Мин и гранат нет, спать можно. Приладил плащ-палатку вместо двери. Вышел. Девушки собрались уже все. Живыми, здоровыми вернулись из первого батальона Света, Аня, Наташа и Марина. Стояли молча. Ясно, почему…
— Вот что, дорогие, — обратился к ним Лавров, — выстреленная пуля назад не возвращается. И сколько бы мы ни горевали о Лиде, назад ее не вернем! А завтра бой. И кто знает, какой он будет, что ждет каждого из нас…
— Кому-то повезет вначале, а кому-то — в конце, — проговорила Наташа.
— Вот именно! — подхватил Вадим. — Поэтому прошу вас всех в землянку. Надо привести себя в порядок, высушиться, почистить винтовки. Кстати, я там нашел свечи, а спичек у меня нет. Может, у кого есть?
— Я схожу сейчас к разведчикам, — откликнулась Света. — Тут недалеко видела Муравьева. У них должны быть.
— Ну вот и хорошо. А я пойду патроны получу. Остальные марш в землянку. Вот фонарик. Огарки свечей лежат в углу на ящике.
Но получить патроны не удалось: их еще не доставили. Обещали, что к утру будут. Вернулся сержант ни с чем. Девушки уже успели расположиться. В углу тускло горела свеча. Света и Наташа лежа жевали сухари. Надя и Рита ели хлеб с салом. Марина и Аня чистили винтовки. Дина сухой тряпкой протирала внутри сапоги. Все делалось молча. Вадим окинул всех взглядом и, ни слова не говоря, прошел в угол, поближе к огню.
Неожиданно плащ-палатка, прикрывавшая вход, поднялась и со словами «Разрешите войти?» в землянку, обо что-то споткнувшись, ввалился старшина Болдырев.
— Я буквально на несколько минут! — выпалил он. — Должен сообщить вам радостную весть: сегодня столица нашей Родины Москва салютует доблестным воинам, и нам в том числе, освободившим столицу Советской Латвии Ригу. За отличие в боях наш полк награжден орденом Красного Знамени. Каждому из нас Верховный Главнокомандующий Маршал Советского Союза товарищ Сталин объявил благодарность.
— За такую новость надо расцеловать Алешу, — предложила Света. — Кому поручить это? — И сама же решила: — Есть две кандидатуры — Наташа и Рита. Но Наташа должна взять самоотвод: она эту процедуру может сделать позже, без свидетелей. Остается Рита. Пожалуйста, Риточка, за освобождение родного города, за орден, за благодарность.
Рита поднялась со своего места, поправила волосы и подошла к старшине. Тот стоял, улыбаясь. Она взяла его за ухо, наклонила к себе и крепко поцеловала в губы. Девчата захлопали в ладоши. Алексей мельком взглянул на Наташу: как среагировала? Ничего, улыбается.
— Есть у меня и еще одна информация, — сказал он. — Не такая важная, как первая, но и небезынтересная. Взятый в плен солдат 12-й роты 17-го полка 31-й немецкой дивизии Фриц Ленский заявил на допросе, что их дивизия, переброшенная из Германии в Прибалтику, через какой-нибудь месяц перестала существовать как боевая единица. Вот что сообщило об этом Совинформбюро. — Алексей извлек из кармана газету, развернул ее и стал читать: — «Особенно тяжелые удары, — подтвердил пленный, — обрушились на нас у реки Гауя. Мы отступали довольно быстро, но русские все же опередили нас. Мы попали в полуокружение. Началась безумная паника. Под угрозой окружения артиллерийский полк и другие разбитые части дивизии бросили всю материальную часть и боеприпасы. Командование пыталось организовать оборону на другом берегу, но русские нанесли внезапный удар ночью. Нам нечем и некогда было обороняться…» — Старшина обвел всех довольным взглядом и добавил: — Вот так оценил враг наши действия. Действия всех, в том числе и снайперов. Ваша заслуга здесь особая. Это подчеркивал и командир дивизии. Думаю, что достойно будете отмечены и за форсирование Даугавы.
— Надо обязательно отметить Лиду Ясюкевич, посмертно, — предложила Наташа Самсонова.
— Да, теряем мы одну за другой, — в раздумье произнесла Аня Шилина. В землянке наступила гнетущая тишина.
— Да, чуть не забыл! — спохватился Болдырев. — Привет вам всем большой привез с того берега. Раненых сопровождал. И на медпункте встретил Люду Михайлову. По-моему, она уже переквалифицировалась в медсестру. В белой косыночке, и как нитка за иголкой — за Антониной Петровной. Помогает ей. Расспрашивала о вас. Соскучилась, говорит.
— Мою гитару у нее не видели? — спросила вдруг Марина. — Оставила ей на сохранение.
— Нет, гитару не видел.
— Людке хорошо сейчас, — подала голос Света, — в тепле и чистоте. Может, и мне переквалифицироваться в медсестру? А что? Хорошая специальность и главное — всегда нужная. Не то, что снайпер. Кончится война — куда мы с такой профессией? А медсестре, пожалуйста, все двери открыты, все к ней с поклоном идут.
— Пока идет война, надо фашистов бить, — жестко проговорила Надя. — А кончится — без дела не останемся. Полстраны разрушено. Кто строить, восстанавливать будет? Мы же, фронтовики.
Умолкли все. Задумались. Горевшая в углу свечка вдруг мигнула и погасла.
— Стало быть, отбой, — произнес старшина Болдырев и, попрощавшись, тихо вышел из землянки.
Старая слава новую любит
Утром следующего дня сержанта Лаврова позвал незнакомый старшина. Представился: фотограф из политотдела дивизии. Нужно сделать карточку для партийного документа. Отошли в сторонку. Старшина растянул между двумя соснами простынь и специально приготовленными гвоздями прикрепил ее. Поставил Вадима, поправил ему волосы, гимнастерку, чуть поднял подбородок, потом отошел и два раза клацнул затвором фотоаппарата. Сказал, чтобы после обеда сержант был в политотделе, где ему будут вручать кандидатскую карточку.
Вернувшись в землянку, Вадим первым делом решил подшить чистый подворотничок. А материи нужной не оказалось. Выручила Наташа. У нее был кусок парашютика от немецкой ракеты. Отрезала от него полоску, дала сержанту. Тот вытащил из пилотки иголку с ниткой и, сняв гимнастерку, стал прилаживать подворотничок. Наблюдавшая за ним Марина иронически улыбнулась, подошла, молча отобрала у него все и села поближе к свету. Иголка проворно замелькала в ее руках. Не прошло и трех минут, как она, откусив нитку, подала Вадиму гимнастерку. Тот взял, растянул воротник. Над верхним обрезом его, будто линейкой отмеренная, виднелась белая миллиметровая полосочка.
— Большое спасибо, — сказал он, — я бы никогда так ровно не пришил. — И взглянул ей в глаза. А там такая ласка, теплота! Даже неудобно стало. Надел гимнастерку и побыстрее вышел на улицу.
После обеда минут десять драил куском сукна сапоги, не жалея слюны. Осмотрел со всех сторон, самому понравились. И пошагал к политотделу, который располагался примерно в километре, тоже в лесу, в землянке.
День был яркий, солнечный. С моря дул прохладный ветер. На небе — ни облачка. Успокаивающе шумел сосновый лес. Вадим шел напрямик. Он рад был сейчас всему: солнцу, гулу моря, вот этим красавицам с шелушащимися медными стволами. Около одной из них остановился, увидев свежий, янтарный наплыв смолы. Пригляделся получше: в дерево впился осколок, и теперь сосна сама лечила рану свою. Соком своим, слезами своими закрывала ее. Вадим протянул руку, чтобы поправить наплыв, как вдруг сверху что-то посылалось на пилотку. Мгновенно перехватил винтовку, взглянул вверх. А там, откинув трубой пушистый темно-рыжий хвост, сидела на сучке белочка. В передних лапках у нее была сосновая шишка. Зверек быстро-быстро вращал ее. Вниз беспрерывной струйкой летела шелуха. Но вот вместе с шелухой полетел и огрызок шишки. Белочка прыгнула на другую ветку, пробежалась по ней до конца, а с нее — на соседнее дерево. И опять с шишкой сидит. Удивительно, ведь только вчера здесь бой прошел. Казалось, все живое скрылось отсюда. Ан нет. Воистину, лес без зверей, а только с людьми — это не лес. Не будет же белка жить в поле. Будто чувствует она: тишину здесь установили навсегда.
Метров через сто сержант остановился в изумлении: на небольшом взгорке росла группка берез. Среди вековых сосен они были подобны юным созданиям в белых платьицах. Только поредел их золотистый убор. И хоть ветер был слабый, листики, то один, то другой, срывались с ветвей и мягко ложились на землю.
Вадим подошел ближе. Сладко защемило сердце. Такие же вот березки росли возле дома у дедушки. Он звал их не иначе как подружки.