— Быстрей! — отрывисто бросил он Кирке. И Кирка, покраснев от натуги, так закрутил педаль, что рук почти не стало видно. Я следил за Федором. Вот его сильные пальцы с широкими короткими ногтями плавно разжались, и рычаг сцепления отошел. И вдруг в цилиндре мотора раздался звонкий хлопок, потом несколько раз глухо стукнуло: «тук-тук-тук», и мотор плавно заурчал. Федор правой рукой еле заметно поворачивал рукоятку, прибавлял газ, и мотор брал все более высокую ноту и наконец запел ровно и спокойно. Я глубоко вздохнул и почувствовал, что очень устал.
Федор улыбнулся, хлопнул меня по плечу.
— Ну, вот и живая машинка. Пусть поработает немного, согреется. Я сейчас переоденусь, и попробуем проехать, — прокричал он и ушел в гараж.
Мы с Киркой стояли бок о бок и молча смотрели на наш вело-мото, на прозрачную струйку отработанного газа из глушителя, на то, как медленно вращается от легкой вибрации приподнятое переднее колесо. И кажется, тогда я впервые понял или, вернее, почувствовал, что значит дружба. Я стоял рядом со своим другом Киркой и думал о том, что без него у меня не было бы этого мотоцикла и у него не было бы. А мы сами были бы другими, если бы не встретили в своей жизни много хороших людей: Федю, старого книжника Петра Борисовича, Ивана Николаевича.
Федор вышел из гаража в зеленой брезентовой куртке и летном кожаном шлеме, руки были чисто вымыты и под курткой белела свежая рубашка.
— Ну что, прокатимся? Давайте по очереди. Садись, — он кивнул мне. Я отрицательно помотал головой. Почему-то стало страшновато садиться на вело-мото с работающим мотором.
— Мы еще ни разу не пробовали. Я только на велосипеде умею, — тихо сказал я.
— Ну, а ты? — Федор взглянул на Кирку.
— Я тоже не пробовал.
— Раз на велосипеде умеете, значит, и на нем сможете, — сказал Федор. — Да, кстати, по сколько вам теперь лет-то?
— По пятнадцать, — сказал Кирка.
— Взрослые парни! Неужели такую машину не освоите? — Федор взялся за руль. — Ну вот, смотрите, — ногой он отщелкнул подставку и сел в седло. — Самое главное — не давить на газ. Чем медленнее едешь, тем легче сделать поворот. Вот, трогаюсь, толкаюсь ногами, педали крутить не обязательно при работающем двигателе. — Он говорил и показывал, широкие сильные руки свободно и крепко держали руль. — Выжимаю сцепление, включаю скорость, потихоньку даю газ и одновременно плавно отпускаю сцепление.
Стрекотание мотора участилось, машина легко покатилась вперед и пошла все быстрее и быстрее. Мы с Киркой побежали рядом, но сразу отстали. Федор поставил ноги на педали, проехал вдоль переулка, развернулся, плавно накренясь вместе с машиной, и вернулся к нам.
— Хорошо работает, как часы, — он улыбнулся. — И тормозишки в порядке. Ну, поняли теперь как?
Я только кивнул.
— Давай пробуй. Бояться будете — ездить не научитесь.
Я с бьющимся сердцем взялся за руль, перекинул ногу и сел в седло.
— Трогайся тихонько и не бойся.
Я выжал рычаг сцепления, включил скорость и оттолкнулся ногами, правая рука будто бы сама повернула рукоятку газа, я медленно отпустил рычаг сцепления, все еще перебирая ногами по мостовой, и вдруг почувствовал, что мостовая уходит назад из-под ног. Тогда я понял, что еду! Я убрал ноги на педали и сжал руль. Урчал мотор, и шеренги домов по сторонам отъезжали назад. Мне стало легко и спокойно, будто я парю над красноватой булыжной мостовой. В конце переулка я убавил газ, осторожно развернулся и поехал назад. Легкие наполнились ветром, и хотелось петь.
Потом проехал Кирка, потом — снова Федор.
— Ну вот, все нормально, — сказал он. — Теперь вам правила надо выучить и натренироваться ездить по улицам. А вдвоем пока нельзя — надо научиться держать машину. Смотрите, это дело серьезное. И сами расшибетесь, и еще кто-нибудь пострадает, да и машину разобьете. Понятно? — голос Федора стал строгим.
— Ясно, — ответил Кирка.
— Мы пока так поучимся, — подтвердил я.
— Правильно. Вот погодите, я налажу своего конька, и будем вместе ездить за город, рыбу ловить. А где найти меня, вы теперь знаете. — Он улыбнулся, махнул на прощанье рукой и широким шагом пошел по улице.
Началась новая, необычная жизнь.
Сразу после уроков мы бежали домой и в Киркином чулане садились за домашние задания. Вдвоем все выходило быстро и легко. Задачи решались сами собой, стоило только вдуматься в условия; устные уроки мы читали поочередно вслух, а потом задавали друг другу вопросы. Через два часа мы уже укладывали в портфели учебники на завтрашний день.
Потом мы молча, сосредоточенно заправляли брюки в носки, переворачивали кепки козырьками назад и скатывали нашего голубого конька вниз по лестнице. Нас встречал уже тускнеющий день с прохладным майским ветром и тихий двор с кирпичными флигелями. Не заводя мотора, мы выкатывали мотоцикл на улицу. Этому нас научил Федор, он как-то сказал:
— Настоящий мотоциклист должен уважать себя, а значит, уважать и других. Во дворе не грохочут мотором, выкатывают и заводят на улице.
Слово Федора было законом для нас, и мы никогда не заводили мотор во дворе. Прямо от ворот мы пересекали нашу тихую улицу, не спеша двигались мимо школы; я обычно вел машину за руль, а Кирка клал руку на седло. Потом мы сворачивали в широкий, недавно заасфальтированный переулок, и тут первым в седло садился Кирка. Запевал мотор, и голубая машина уносилась в другой конец переулка. Куртка на Киркиной спине надувалась пузырем и трепетала, перевернутая кепка прикрывала шею козырьком. Он доезжал до конца переулка, делал плавный разворот и возвращался ко мне. Я видел его возбужденное лицо и глаза, повлажневшие от встречного ветра, и улыбался сам. Кирка выписывал аккуратную восьмерку поперек мостовой и останавливался — наступал мой черед. Так, сменяя друг друга в седле, мы тренировались весь вечер, стараясь научиться как можно лучше управлять нашим вело-мото. Это тоже был наказ Федора.
Мы часто ходили встречать его после работы. Федор выходил из ворот под лепными лошадиными головами в своей брезентовой куртке нараспашку, в кожаном летном шлеме. Мы здоровались и шли рядом, стараясь приноровиться к его широкому твердому шагу. Я даже иногда ловил себя на том, что копирую его походку, — стараюсь пошире развернуть плечи и твердо ставить ногу на каблук, и куртки наши мы с Киркой тоже не застегивали, правда, у нас они были байковые, лыжные, и не было кожаных летных шлемов, но все равно казалось, что так мы больше похожи на Федора.
Мы шли сначала по переулку, в котором находился гараж, потом — по улице Рылеева, мимо старинной церкви, где когда-то на площади был квадратный пруд и стояла аэростатная команда. И мы всегда вспоминали о войне, но вслух не говорили ничего. Просто мы внимательно оглядывали площадь — теперь уже асфальтированную — и то место в церковном сквере, где лежал аэростат и была выкопана щель для укрытия.
Но больше всего мы беседовали о мотоциклах, о правилах уличного движения. Строили планы на лето, когда Федор наладит свою машину и мы будем ездить на рыбалку и по ягоды. При этих разговорах что-то замирало у меня в груди от радостного предчувствия, и сам себе я уже казался взрослым, самостоятельным и серьезным, как Федор.
Однажды перед самыми экзаменами мы провожали Федора до дому. Он шел между мной и Киркой, рассказывал, что осталось только выточить один валик для коробки скоростей его вело-мото, и машина будет на ходу.
— Скорей бы, — отозвался Кирка нетерпеливо. — Надоело по переулкам ездить. Вот в лес бы.
— А правда, надоело ездить в переулке, — сказал я, — и скучно. Хочется на шоссе, где скорость можно держать.
— Ишь ты, скорость. Лихачи какие. Будем ездить тридцать пять — сорок километров в час, и не больше, запомните. На большее наши кони конструктивно не рассчитаны. Если будем их погонять — не долго прослужат, — голос у Феди был строгий, но все же за словами угадывалась его обычная усмешка. — Ездить нужно научиться как следует, — добавил он.
— Да мы уже и так… Вон, Валька на десяти метрах может восьмерку сделать, — сказал Кирка.
— Каждый день тренируемся часа по три, — поддержал я.
— Часа по три? — переспросил Федя с какой-то издевкой в голосе.
— Да, — гордо ответил я.
— А сколько до экзаменов осталось? — Федя пристально посмотрел сначала на меня, потом на Кирку.
— А, подумаешь, экзамены. Сдадим, — отмахнулся Кирка.
— Ну вот что, завтра вывернете свечу и принесете мне в гараж, — лицо у Феди стало серьезным. — Получите обратно, когда покажете аттестаты за семилетку. Ясно?
— Ясно, — растерянно ответил я. Такой оборот разговора был для меня неожиданным.
— Если завтра свечи не будет, то дружба врозь, — сказал Федя. — И учтите, будут «тройки» — свечу верну, а знаться с вами не буду.
Мы шли по Литейному и молчали. Я понимал, что Федя не шутит, — он сделает так, как сказал. И я вдруг испугался, что мы нахватаем с Киркой «трояков» на экзаменах и кончится наша дружба.
На следующий день, вернувшись из школы, мы сразу же сделали домашнее задание, а потом просмотрели билеты по русскому языку и литературе. Да, в этих билетах были заковыристые вопросики, а про физику и математику и говорить не приходилось, — там ведь к каждому билету полагалась задача. Мне сразу стало невесело, когда я только представил все эти одиннадцать экзаменов, которые нам нужно было сдать. Сдать и не схватить ни одной «тройки».
— Ну что? — спросил я у Кирки.
— Что, что, — пробурчал он. — Ничего, заниматься надо. Если начнем сегодня, то, может, и сдадим без трояков, — лицо его было озабоченным. Он достал из ящика с инструментом разводной ключ и пошел в коридор выворачивать свечу из цилиндра нашего вело-мото.
Мы вышли из дому и побрели к гаражу.
Пожилая женщина-вахтерша, когда мы попросили ее позвать Федю, сказала:
— Ступайте сами. Знаю, что вы к нему. Вон, в правом боксе ваш Федя.
И вот второй раз в жизни мы прошли под широкой аркой ворот и вступили в просторный двор гаража. Первый раз мы были здесь три с лишним года назад, но почти ничего не изменилось с тех пор, только ворота бывших денников, видимо, были недавно выкрашены в ярко-красный цвет да вдоль глухой стены еще росли тонкие молодые березки. Почки на прутиках веток были совсем маленькие, со