Наташа продолжала болтать, сколько всего хорошего ей наговорил вернувшийся возлюбленный, а я стоял и думал, говорить или нет. Решил промолчать и продолжил слушать этот счастливый треп.
За яичницей с помидорами (пришлось сходить за ними в теплицу, которую я вопреки наказам на ночь не закрывал – шлялся по чужим мирам и брошенным городам) я объяснил планы на сегодняшний день. Собираемся, лодку в багажник – и мчим к Кузнецову, может быть, он действительно знает что-то интересное. Пришлось Наташе рассказать и о странной книжечке, найденной в бане, и о поездке к Кузнецову, где мне выдали кучу документов и распечаток. Зачем? Я так до сих пор и не понял.
Книжечка, по идее, валялась в машине, а вот конверт с документами я достал из ящика в комоде и показал Наташе. Она пропустила текстовую часть и сразу стала разглядывать картинки и фотографии.
– Любопытно. Слушай, ну ведь тем, кому в руки начали попадать такие штуковины…
– Артефакты, – поправил я.
– Ну артефакты, боже мой. Вот если они стали попадать, то тут сложно два и два не сложить и не получить идею о параллельной реальности. Ну или какой-то дырке, откуда все это поперло.
– В том и дело, что не поперло. Люди редко приносят с чердака или из подвала то, что там недавно появилось. Как обычно: умерла бабушка, пошел ты разбирать флигель старого дома и наткнулся на такую штуковину – ни себе оставить, ни продать. Вот и несут в музей. А теперь подумай, сколько она могла там пролежать?
– Не совсем складывается картинка. А почему тогда раньше таких вещей было мало?
– Тоже не понимаю, где советские академики и их чудесные исследования «Временная дыра как фактор исторической поливариативности», «Учение марксизма-ленинизма как доказательство двумерности вселенной». Раньше я о такой фигне не слышал, а вот начиная с позавчера все как с цепи сорвалось и норовит если не покусать, то закинуть в какую-то дыру.
– Если ты не забыл, мы прямо сейчас в этой дыре. И да, судя по ловкому придумыванию тем для докторских, ты тот еще динозавр.
– Ага, и у меня есть абсолютно дурацкая, нелепая, но удивительно притягательная идея.
– Говори, чего уж там.
– Вот сейчас получается у нас с тобой, что развилка происходит где-то перед входом в Старый Плёс.
– Ну да.
– Там же у нас дороги пропали, и все завертелось. А сейчас я думаю: а вдруг развилка раньше случилась? Ну, например, как я сюда на дачу приехал. Просто пошел в туалет, а по пути, как Алиса, попал в огромную кроличью нору, но абсолютно незаметную.
– Вот сейчас обидно было. То есть ты считаешь, что меня нет? Я тебе только кажусь? Тебе не кажется, что ты подохренел?
– Согласен, глупо получается.
– Знаешь, – хмыкнула Наташа, – если я подумаю, то наверняка и у себя в биографии найду момент, когда я свалилась в кроличью нору вверх тормашками. Скорее всего, это произошло, когда в моей жизни стало слишком много мудаков. Качественных таких, патентованных.
– Теперь моя очередь обижаться.
– Ох, да, прости, ты как раз-таки вполне себе ничего. Юмора бы тебе побольше. Впрочем, ты же женатый.
И снова эта боль. Я выругался про себя и пошел одеваться. Из-за двери с опозданием всего в несколько секунд раздалось:
– Бли-и-и-ин! Кирилл, прости, я дура и случайно. Мне так неловко!
Я уже взял себя в руки, поэтому почти нормальным голосом крикнул в ответ:
– Да все в порядке, я переодеться пошел, не заходи, а то я тут голый. Опять себя неловко чувствовать будешь.
– Заметано.
Я надел свежую футболку, натянул джинсы, глянул на себя в зеркало и просто не узнал себя. Ну то есть это несомненно был я, но какой-то необычный. Черт его знает, хуже или лучше. Просто незнакомый. Точно такое же чувство, когда в первый раз слушаешь запись своего голоса. Вроде это и ты, а в то же время совсем не узнать. Но в череде последних событий это казалось не более чем мелочью, вывертом уставшего от странных происшествий сознания. Я хмыкнул, улыбнулся этому странному отражению и пошел дальше с твердым намерением разобраться во всем и начать разгребать дела.
– Погнали? – спросил я допивавшую свой растворимый кофе Наташу.
К слову, в этом мире растворимый кофе был такой же мерзкий, как и в моем. Нет бы начать с главного и поменять этот ужасный кисловатый привкус на чудесный аромат свежесваренного натурального кофе. Увы, такие вещи наверняка остаются без изменений.
– Погнали, – Наташа встала из-за стола и начала собирать посуду в раковину. – А ты уверен, что твой ключ подойдет к здешней машине?
Я улыбнулся. Раз уж они кофе исправить не могут, что уж говорить про сигнализацию и ключи…
Глава 14
«Дачная столица» встретила нас приветливо. Судя по всему, здесь готовились к какому-то празднику, развешивали по деревьям бумажные гирлянды, украшали главный вход. Уже знакомой блондинки не было видно, поэтому я спросил у тетушки, подметавшей крыльцо, где мы можем найти Кузнецова. Она кивнула и повела нас по музею, мимо десятков пузатых самоваров и выставки угольных утюгов.
Наташа вертела головой во все стороны. Посмотреть в музее было на что. Больше всего на свете я не люблю пустые комнаты и стеклянные столы с экспонатами. Тут же возникало так редко удающееся ощущение – «хозяева только что вышли». Казалось, сейчас из-за угла выйдет хозяйка усадьбы и пригласит всех к чаю.
По тому, как человек устраивает себе рабочее место, я делю человечество на кротов и филинов. Крот ставит рабочий стол к стене, лучше в угол, самый темный из всех возможных. Казалось бы, дай ему волю – и он завесит тряпками свое убежище. Филины, наоборот, стол ставят лицом к людям, где-нибудь повыше, посветлее.
Кузнецов был стопроцентным филином. В усадьбе он занял место на самом верху, во флигеле, состоящем, казалось, из одних окон. Зимой тут наверняка холодина страшенная, зато летом этот кабинет выглядел замечательно. Куда ни глянь, зелень и небо. Игорь сидел за столом и что-то двумя пальцами, но достаточно быстро строчил в ноутбуке.
Увидев посетителей, он поднялся и словно замешкался, не узнавая.
– Кирилл?
Я кивнул и представил Наташу. Мы поздоровались, Игорь предложил нам сесть. На самом деле я был уверен, что не узна́ю его. Я пару раз был на экскурсиях Кузнецова, еще в школьные годы, да видел несколько репортажей по телевизору, а зрительная память у меня не очень, регулярно подводит. Вот и сейчас: вроде это он, а может быть, и нет. Хотя, казалось бы, разве можно такого персонажа забыть? Высокий, ростом под два метра, и большой, широкий. Курчавые волосы, роскошные бакенбарды, борода. Весь его вид внушал спокойствие и уверенность, с таким дядькой легко начинать новый бизнес, пить пиво или просто болтать. Клянусь, если бы я принес с собой бабушкину прялку на продажу, то при виде такого краеведа я сразу же отдал бы ее бесплатно, безвозмездно, да что угодно бы отдал, лишь бы порадовать такого человека.
– Мы.
Я дернулся было рассказывать, но Кузнецов жестом остановил меня. Он вытащил из ящика стола трубку и стал набивать ее табаком. Мы же пока сидели молча, не понимая, как теперь начать разговор.
Оказалось, Игорь ждал чай. Его принесла та самая тетушка, что мы видели во дворе. Она улыбнулась мне, как хорошему знакомому, и, поставив на стол поднос с керамическим чайником и разномастными, но удивительно подходящими под настроение кружками, удалилась. К чаю на блюдце лежали конфеты, среди которых я углядел свои любимые батончики «Рот Фронт» – правда, в этом мире они почему-то назывались «Бархан». Дурацкое, ни с чем не вяжущееся название. А этикетка почти такая же, как и была.
Игорь закурил, по веранде потянулся сладковатый запах трубочного табака.
– Ну рассказывай, до чего догадался, что объяснять надо?
Мне не терпелось рассказать обо всем сразу, но я начал с короткого и удивительно емкого:
– Это не мой мир. Другой.
Кузнецов ухмыльнулся.
– Хорошее начало. И почему же ты так решил?
– Тут есть вещи, которых в моем мире, – я поправил себя, – в том мире, к которому я привык, просто не было.
– Верно, чуть непривычный, но почему же не твой? Скажи, например, параллельный, такой близкий и такой похожий. А ты сразу: «Не мой, другой». Еще скажи: «Чужой», – хотя, казалось бы, чужого тут совсем чуть-чуть. Практически точно твой, за исключением нескольких досадных мелочей.
Я судорожно начал подбирать причины, почему мне этот мир так не нравится и что же в нем неправильно. Ответ пришел почти сразу:
– Моя семья погибла. Авиакатастрофа. Жена, сын и дочка. Какой же это мой мир? Я его никогда в таком виде не полюблю.
– Так быстро? Соболезную. Впрочем, привыкнешь.
Казалось, он абсолютно не удивился услышанному. Это было очень неприятно. Моя боль еще жгла изнутри.
– Игорь, что значит «быстро»? И что значит «привыкнешь»? Отлично разговор вы начинаете.
– Успокойся. Я сейчас все объясню.
Он еще раз пыхнул трубкой, вздохнул и начал свой длинный, неторопливый рассказ.
– То, что ты видел, действительно больше всего похоже на переход между двумя похожими реальностями. Неважно, как ты их назовешь, – хоть параллельные, хоть другие, хоть еще какие-то. Важно понимать, что они существуют параллельно друг другу и независимо от наблюдателя, то есть от тебя. При этом они как-то движутся параллельно, но движение происходит, только когда ты находишься внутри. Мне кажется, это более всего похоже на два рукава реки, сливающиеся в один поток. То есть вся вода все равно течет, что в одном русле, что в другом. Ты можешь проплыть в одном, перейти в другое, при этом вода в твоем не останавливается, поток продолжает двигать ее вперед.
Я не особенно вежливо перебил его:
– Это понятно, а что значит «привыкнешь»?
Кузнецов еще раз вздохнул.
– А вот сейчас будут исключительно ничем не подтвержденные теории и догадки. Как мне кажется, есть определенный механизм, включающийся каждый раз, когда ты переходишь через границу. Именно он не дает задерживаться в «чужой» для себя реальности. Практически сразу, как ты осуществляешь переход, в твоей жизни случается потеря, не дающая тебе остаться в этом мире. Вот ты бы захотел тут оставаться, зная, что в твоей реальности твои близкие живы?