Я перечитал еще раз, посмотрел на время отправления. Вроде все верно, вчера ночью и отправлено, когда мы уже завалились спать, а в Испании, где на час меньше, Марина, может, еще доедала свой поздний испанский ужин. Я понял, что постепенно схожу с ума, а потому усилием воли встал с кровати, натянул на себя штаны и отправился выполнять квест по поиску таблетки от головной боли и минералки.
На кухне я внезапно почувствовал себя старым. Вроде еще сорока нет и я еще ого-го, а вот с обменными процессами ничего не поделаешь. Я еле живой и готов умереть от похмелья, а Наташа, весящая половину меня и выпившая почти столько же, сколько и я, сидит уже себе на кухне одетая, причесанная и пьет кофе. Завидно очень.
– Доброе утро! – поприветствовала меня она. И ведь не шутит: у нее оно действительно доброе. Самое ужасное, что она еще при этом и улыбалась.
То есть пили оба, а последствия только у меня. Отвратительно. Я пробурчал что-то среднее между «Здрась» и «Брысь» и пошел рыться в лекарственной полочке холодильника, что есть в каждой уважающей себя советской, а потом и российской семье. Только не спрашивайте, почему именно в холодильнике хранятся таблетки, хотя ни у одной из них таких условий хранения нет. Как максимум – «сухое и прохладное место», и холодильник удивительно не подходит на эту роль. Внутри него, как правило, высокая влажность, да и холодно – это не то же самое, что прохладно. Однако так повелось, и теперь уже ничего не поделать. Все таблетки живут на верхней полочке большого белого кухонного друга.
Минут через десять я уже был готов к тому, чтобы разговаривать. Наташа приготовила мне кофе, но каждый раз, когда я поглядывал на него, организм заявлял: «Даже и не думай, это слишком горячо».
– Кирилл, я могу взять куртку твоей супруги? – спросила Наташа. – Я обязательно верну, могу курьерской службой выслать, можем в городе пересечься, когда ты в Питер поедешь.
Я кивнул, стараясь не совершать слишком резких движений.
– Это дачная куртка, она тут и живет. И вряд ли в ближайшее время понадобится. Тем более в нынешней ситуации. Так что бери без проблем. А ты куда вообще собралась?
– Я же вчера говорила. Еду домой и занимаюсь там своей свадьбой. Почему-то дозвониться до Аслана я не могу, но он регулярно пишет и большей частью говорит о свадьбе, но иногда выдает какую-то удивительную дичь. Меня это бесит, он на звонки не отвечает, а я, вместо того чтобы заниматься нормальными делами… – Наташа махнула рукой, так и не закончив фразы. В общем, все и так было понятно.
– Во сколько электричка? Тебя подвезти?
Она засмеялась в голос.
– Ты себя-то видел с утра? Если нас остановят гаишники, то тебе достаточно будет просто дыхнуть на них. А если серьезно, то электричка через двадцать минут, и такси уже стоит возле ворот.
Я привстал и глянул в окно. За кустами черемухи действительно прятался рыжий «Солярис». Наташа подошла и крепко обняла меня.
– Слушай, это было реально офигенное приключение, и мы, когда встретимся в Питере, его обязательно обсудим. Ну а пока желаю тебе найти свою реальность и искренне надеюсь, что с семьей все будет в порядке.
Я помотал головой. На секунду забылся, и похмелье сразу же наказало меня.
– Ты совершаешь ошибку, нужно искать путь назад, – судя по тому, насколько знакомыми показались эти слова, вчера я уже не раз и не два повторял их. И, судя по всему, тщетно.
Наташа выскочила за дверь и, не оглядываясь, побежала к машине. Она еще и бегать может после вчерашнего. Я посмотрел на остывший кофе и принялся ложками насыпать в него сахар, искренне надеясь, что это может спасти напиток.
Вышел на улицу, закрыл за убежавшей Наташей ворота и снова остался один на один со всеми своими проблемами. Брат по-прежнему ничего не отвечал, впутывать каких-то других знакомых мне не хотелось, голова все еще пухла от похмелья и кучи самых разных идей и предположений, никак не желающих собираться в единую, хоть немного логичную теорию.
Двор заливало солнце, а день обещал быть теплым, как это бывает в середине августа, когда осень уже неизбежна. Задумавшись, я поднял с земли упавшее яблоко с ярко-красным бочком, вытер его и укусил. Глупая идея, голова взорвалась фейерверками боли, и я поспешил домой – лежать, пока похмелье не отпустит.
Спустя несколько часов меня разбудили крики. День уже явно перешел за полдень, голова прошла, и я, скидывая с себя остатки сна, пошел проверить, кто же это кричит.
Я открыл ворота и увидел там Наташу, зачем-то вернувшуюся. Я только успел пробормотать что-то вроде «Привет», как она протиснулась в ворота, бросила свой пакет с вещами на землю и без замаха и предупреждения ударила меня по лицу. Попала в нос, и, казалось бы, переставшая болеть голова вновь расцвела оттенками мигрени. Я непроизвольно зажмурился, пропустил второй удар в ребра, тоже удивительно болезненный. Третьего удара не последовало, Наташа бросилась мне на шею и зарыдала. Из ее неразборчивых бормотаний я понял только то, что это именно я, сука, во всем виноват и теперь нам конец, даже Эрмитажа мы никогда не увидим.
Я молчал, только крепко обнимал и гладил ее по спине. Спустя пару минут она успокоилась и только тихонько всхлипывала, как ребенок, столкнувшийся с ужасной несправедливостью.
Минут через пятнадцать со стаканом чая в руках она наконец успокоилась и смогла рассказать, что же все-таки случилось. Мы сели на веранде за стол, я вытащил конфеты из маминых запасов, достал клубничного варенья. Наташа подошла к делу серьезно, закинула в себя несколько конфет, ополовинила стакан с чаем. Только после этого она медленно и нехотя начала говорить.
По ее словам, это началось спустя примерно полчаса, то есть на трети пути до Питера, сразу после того, как электричка миновала Гатчину. Погода ухудшилась, а за окном потянулся нескончаемый лес, без намека на поляну или человеческое жилье.
– Ты что-то путаешь, – прервал я Наташу. – Я этим путем тысячу раз ездил. За Гатчиной уже никаких лесов, буквально пять минут – и ты видишь поля и платформу Новое Мозино, где электричка практически никогда не останавливается.
Наташа грустно усмехнулась.
– Это, наверное, в нормальном мире так. А здесь сплошной лес, и меня начало клонить в сон, хотя я вроде сегодня выспалась. Я только закрыла глаза, а когда снова открыла их, уже подъезжала к Гатчине.
– Наташ, ты реально что-то путаешь. Ты же проехала Гатчину, сама сказала. А значит, ты к ней уже никак подъезжать не могла. Электричка – это не машина, развернуться в пути не получится.
Громко звякнул стакан, я глянул на Наташу и понял, что еще пара слов – и меня опять побьют. Я замолчал, и несколько минут не было слышно ничего, кроме сопения обиженной Наташи и залетевшей на веранду случайной мухи, настойчиво и бесполезно бьющейся о стекло.
– Я понимаю, как работает электричка, и, блин, я прекрасно понимаю, что поезд обратно не идет. Однако я только прикорнула, а когда открыла глаза, увидела, что мы подъезжаем к Гатчине, как если бы я ехала туда из Питера.
– Там не Гатчина Варшавская должна быть остановка, а Татьянино, – зачем-то я снова попытался уточнить.
– Ты слушать-то будешь? – Наташа сердито сверкнула глазами. – Так и есть, Татьянино, как будто я вернулась. Я прекрасно эти места знаю, у Лизы из моей группы там квартира, мы кучу раз ездили сюда на электричке. Я вышла в Татьянино, перешла на другую платформу и снова поехала в Санкт-Петербург.
– И снова то же самое?
– Ну как ты догадался? Снова та же самая ср…нь – лес там, где его не должно быть, сонливость, закрыла глаза и – хоп, я подъезжаю к Гатчине. Электричка причем другая, люди другие, вагон другой. Это не тот же поезд возвращается, это меня перекидывает, не выпуская.
– А маршруткой пробовала?
– Конечно. Следующей же попыткой. Только выехали – пошел лес, затем сон – и вот я снова подъезжаю к ГГГ.
– Что еще за ГГГ?
– Город-герой Гатчина. Лизка его так называла, вот вспомнилось что-то.
– Думаешь, это будет на любом направлении?
Наташа кивнула.
– По ходу, мы в заднице и выбраться просто так отсюда у нас не получится.
У меня в голове еще было несколько мыслей, как именно можно попытаться прорваться в Питер, но я их отбросил. Еще хотелось поехать в обратную сторону, к Луге, и проверить, как далеко простирается эта граница. Кстати, а если собрать три таких точки на карте и приложить к ним циркуль, то можно будет выяснить, где находится центр сей аномалии. И логично предположить, что в центре будет находиться то, что мы ищем.
В свое время на философии в университете меня поразила тема солипсизма. Даже не так: меня поразила сама возможность существования мира, который существует только там, где я его вижу. Обалденное упрощение, в котором есть лишь то, что сейчас вижу я. Деревья, которые беззвучно падают в лесу, потому что их никто не слышит. Австралия, которая не существует просто потому, что я там не был и не видел ее.
Мир, устроенный подобно компьютерной игре, борющейся с недостатком оперативной памяти, которая создает отображение прямо перед лицом персонажа и ловко аннигилирует его сразу после того, как ты продвинулся вперед.
Небольшой участок реальности, откуда нет выхода, прекрасно вписывался в эту логику. Зачем тратить лишние ресурсы на создание Новой Зеландии с птичками киви, сотен самых разных африканских племен и миллиарды снежинок, кружащих над Антарктидой? Можно просто поддерживать небольшое поле для жизни, ну а в случае перемещения персонажа просто передвигать его с ним. Хм-м-м, если бы я был машиной, то постарался бы реализовать именно такую систему, без ужасного, постоянно функционирующего мира, нагружающего систему, бо́льшая часть которого так никогда и не потребуется.
Странный цифровой солипсизм радиусом в три десятка километров. Вопрос один – что в центре этого круга? Подумав пару минут, я с легкостью отказался от идеи персонажа и поставил на его место Старый Плёс. Логика примерно такая же, как на старых картах, когда по центру изображенного «мира» стоит то ли замок главного злодея, то ли башня силы. Неплохая версия, сразу захотелось сесть за карту и попробовать очертить круг, поставив иголку на таинственный городок, а в качестве радиуса взяв указанную Наташей точку, где несколько раз прервался ее путь в Питер.