– Ага, предметы начинают жить одновременно в карманах и в подкладке, а в самых запущенных случаях они еще и путешествуют из одного кармана в другой.
– Именно. И вот я прямо вижу, как мой унылый и нормальный мирок начал расползаться под воздействием чего-то странного. Кажется, я даже слышу звук, с которым это происходит.
Наташа с удивлением смотрела на нас с Оличем.
– Вы чего? Какие подкладки, какие карманы?
Я махнул рукой: мол, не слушай ты эту молодежь, что она понимает.
Мы поболтали еще минут двадцать, но так ничего особо хорошего и не придумали. Я, по просьбе Олич, сходил в ее спальню и принес пару краеведческих книг по Ленинградской области. Но, увы, там не нашлось той самой усадьбы, изображенной на присланной картине. И тут Наташа задала очень странный, но в то же время напрашивающийся вопрос:
– Оля, ну все понятно, это мы с Кириллом – дураки, которые попали не пойми куда и барахтаемся теперь в этом. Но ты-то почему оказалась в этом замешана?
– В смысле? – неожиданно для себя вступился я за Олич. – Что значит «замешана», в чем ты ее обвиняешь?
– Да ни в чем, Кирилл, ни в чем. Просто подумай своей головой, ну кто мог догадаться, что ты пойдешь к Олич за советом? Вы же никак не связаны, вы даже не виделись черт знает сколько лет. Уверена, что вы даже не дружите ВКонтакте или в «Одноклассниках», что там более приличествует вашему возрасту?
Я пропустил мимо ушей все Наташины уколы и задумался. А ведь действительно, кто мог хотя бы в принципе подумать, что мы пойдем к Олич? Либо нужно признать, что это сверхслучайное совпадение, либо это был кто-то, кто знал меня или Олич достаточно хорошо, чтобы провести такую связь. Ну или думал, что знал.
Судя по задумчивому лицу Олич, она тоже всерьез задумалась над этим вопросом, и ответа, по крайней мере так сразу, не находилось. Хорошие же вопросы Наташа задает, молодец.
Еще через полчасика мы распрощались, вот-вот должен был вернуться муж Олич с работы, да и разговор уже угас. Вызывать такси не хотелось, и мы пошли обратно на дачу пешком. Наташа предложила зайти в «Дачную столицу», поговорить с лже-Кузнецовым, если он там еще сидит. Я согласился, мне на память почему-то пришла схожая ситуация из «Тайны третьей планеты». Я практически был готов к тому, что сейчас нас встретит доктор Верховцев с его классическим: «Я ничего не знаю, я никуда не летаю».
Летний вечер выдался теплым и почти безветренным, мы молча шли по летней Сиверской. Получился длинный проход по шоссе от Институтских домов, мимо военного городка, моей школы, возле которой двое рабочих ремонтировали волейбольную площадку. Казалось бы, ну что можно сломать на волейбольной площадке? А ведь умудрились. Сейчас еще пятнадцать минут ходьбы, перейдем через железку и дальше – сквозь станцию, по плотине, до «Дачной столицы». Наташа вдруг взяла меня за руку, я крепко сжал ее маленькую ладошку, и мы пошли дальше как обычная прогуливающаяся парочка, а вовсе не путешественники в пространстве, времени и еще какой-то неведомой фигне.
Я вопросительно посмотрел на Наташу. Она пожала плечами и улыбнулась.
– Просто захотелось, просто как друзья.
Я хмыкнул, подумал, что лицо после ее утреннего удара уже совсем не болит, голова тоже чувствует себя прекрасно, и мы пошли дальше.
Глава 19
Вход на территорию музея оказался закрыт. Логично, время ближе к шести, кто тут будет засиживаться? Судя по всему, внутри уже никого не было. Наташа вдруг потянула меня за рукав футболки, показывая на здание усадьбы в глубине территории. Я присмотрелся и замер от удивления.
Второго этажа, где мы вчера пили чай с Кузнецовым, просто не было. Не было светлой застекленной мансарды с аккуратным шпилем. Вместо всего этого великолепия красовался какой-то небольшой огрызок начавшейся башенки в полметра высотой, покрытой старым, позеленевшим от мха шифером. Сквозь доски лесов, поставленных для ремонта, проглядывала посеревшая древесина. В этой реальности, судя по всему, «Дачную столицу» еще не восстановили. Хотя в какой, к черту, «этой»? Разве со вчерашнего дня мы прыгали с Наташей в портал или посещали какие-то странные места? Нет, просто отдельно стоящее здание вдруг ни с того ни с сего начало меняться.
Наташа смогла найти слова первой.
– Блин, похоже, мир меняется слишком быстро.
Я кивнул.
– Мне все равно, хоть убей, кажется, что это разные миры, которые проглядывают друг через друга.
Наташа почему-то взорвалась, с ходу, с пол-оборота.
– Алё! Какие разные, Кирилл, ты чего несешь? Ты хоть сам себя слышишь? Какая разница – сколько миров? Мы не пойми где! Ты за всю свою жизнь хоть раз видел, чтобы вот такая фигня происходила? Вчера одно, а сегодня другое совсем? Я просто хочу домой, хочу сидеть, пить чай и чтобы этого ничего не было. Просто ни-че-го!
Я подошел и молча обнял ее. Вот те на, еще полчаса назад она бодрилась и кокетливо улыбалась, а теперь рыдает у меня на плече. Я физически чувствовал ее напряжение, невозможность примириться со сложившейся ситуацией. Нет хуже ощущения, чем ситуация, когда мир буквально уплывает у тебя из-под ног, оставляя один на один с неизвестностью. Большинство из нас привыкли к своей нынешней обстановке и даже не представляют, как повели бы себя в случае попадания в область неизвестного и непознанного. Туда, где нет ничего привычного, лишь постоянные изменения, не подчиняющиеся никаким логичным правилам.
Наташа, уткнувшись в мое плечо, уже не плакала, а лишь тихонько всхлипывала. Я и сам понял, что нахожусь в похожем взвинченном состоянии. Еще чуть-чуть – и мы оба с Наташей будем стоять и рыдать. Прекрасная летняя картина. Я постарался откинуть плохие мысли и вновь убедить себя, что пока еще ничего не понятно и переживать рано.
Подумалось, что мне в нынешней ситуации, наверное, было немного легче, чем Наташе. Все дело в том, что я уже много лет, сам того особо не сознавая, убедил себя в том, что мир действительно постоянно меняется, просто мы умудряемся этого не замечать. Как? Да очень просто, достаточно лишь быть внимательным долгое время, не просто «здесь и сейчас», а постоянно отслеживать состояние мира вокруг.
Все началось еще в школьные годы, когда время тянулось так медленно, что, казалось, от утра и до вечера летнего дня успевает пройти как минимум неделя. Впрочем, школьные дни тоже тянулись очень и очень долго. Каждый учебный день я вместе с другими школьниками сквозь темный и холодный утренний космос брел в школу. Это сейчас я могу пройти этот маршрут буквально за шесть-восемь минут, а в детстве мне казалось, что он тянется едва ли не бесконечно. Скрасить путь помогали самые разные привычки и поверья – не наступать на трещинки в асфальте, не проходить под столбами линии электропередач, всегда проводить пальцем по металлическим перилам маленького мостика через ручей, ощущая пальцем четыре зарубки: две – в начале моста и две – в конце. Где-то между третьим и четвертым классом их стало шесть. Я прекрасно помню этот день. Еще вчера мир был таким незыблемым и вдруг изменился. Перила остались старые, никакого ремонта не было, просто вдруг зарубок стало больше. А потом, спустя еще какое-то время, их почему-то осталось всего две. Я спокойно фиксировал изменения мира, чувствуя причастность к какому-то чуду, при этом головой я понимал, что сказать об этом никому нельзя: меня просто не поймут, высмеют или даже хуже.
Так было со многими вещами, казавшимися менее внимательным людям стабильными и неизменными. Лишняя ступенька на станции метро «Балтийская», поменявшая высоту граффити в одном из дворов на Петроградке, меняющиеся шрифты привычных и много раз прочитанных табличек. Все изменения мира происходят слишком медленно и слишком постепенно для обычных людей, увлеченных работой или бытовыми проблемами.
Знаете, бывает, когда вы возвращаетесь в место, где не были много лет, появляется странное ощущение. Головой вы понимаете, что вроде как все осталось на прежних местах, а внутреннее чутье кричит о том, как сильно все поменялось. Не те расстояния, не такие надписи, другие растения. Мир меняется, правда, очень медленно, сейчас же он начал торопиться, нестись вперед с огромной скоростью.
Наташа успокоилась. Она пару раз щелкнула музей на телефон, и мы пошли домой. К несчастью, вечер еще только начинался.
Кстати, о ступеньке. Я слышал эту историю кучу раз, наш линейный редактор Сэм, переехавший в Питер из Москвы, на каждой затянувшейся пьянке рассказывал ее. И то ли потому, что он был действительно классным рассказчиком, то ли настроение каждый раз оказывалось соответствующим, но слушали мы внимательно, не перебивали и не пытались шутить. Звучала эта история примерно так: «Я тут где-то на днях переехал в другую плоскость реальности. Да, те, кто тут давно, те, наверное, помнят, что вместо того, чтобы говорить „в реальности то-то и то-то“, я обычно говорил с уточнением – „в текущей плоскости реальности“. Сейчас как-то забиваю обычно.
То, что по дороге из магазина я пронаблюдал дважды чрезвычайно низко пролетающий лайнер, чего обычно не бывало, – это мелочи и легко объяснимо. Мало ли что там в Домодедове за аврал, мало ли на какой запасной эшелон самолеты назначили – может, предусмотрены и такие, что почти фильм Мамору Осии получается. То, что в заначке на запасной карточке обнаружилось тысячи на полторы больше, чем я помнил, – вообще не аргумент, я деньги в принципе считать не умею. Но вот ступенька! Ступенька – это аргумент.
Гранитный кирпич с полметра длиной, один из многих, из которых сложена лестница, ведущая из подземного перехода, в который выходит моя станция метро. Второй справа в самой верхней ступеньке. Все время, сколько я помню, а это без малого двадцать два года, он выступал вперед, выбиваясь из ряда прочих. Прилично так, пальца на полтора. И я, со своим обсессивно-компульсивным синдромом, считал его как бы “несчастливым” и старался не наступать – ставил ногу на соседний слева или справа. На днях поднимаюсь, по привычке смотрю, чтобы не поставить на него ногу, и вижу – он не выступает больше. Порадовался – думаю, подпилили его, наверное, коммунальщики в рамках весеннего субботника. Потом дома сидел, забыл про него. Сегодня поднимаюсь снова – вижу, вспомнил. Присматриваюсь – нет, не подпиливал его никто. Нет никаких следов свежей обработки. Просто он всегда так стоял. Ровно заподлицо с соседними.