Дом смотрит на все четыре стороны красивейшими портиками с колоннами, подобно какому-то древнегреческому храму, случайно перенесенному в Ленинградскую область по недомыслию. Наверху мансарда, с окнами на все четыре стороны. Сзади здание усадьбы словно поддерживают могучие деревья густого английского сада. Если вы ездили хоть раз по Киевскому шоссе в направлении от Санкт-Петербурга, то не могли не увидеть это красивейшее здание.
Если не ездили, но смотрели последнюю сериальную «Войну и мир» от BBC, то там это здание фигурирует как имение семьи Ростовых в Отрадном. Именно из окна второго этажа этого дома князь Андрей подслушал разговор Наташи и Сони, так много изменивший в его жизни. Кстати, так до сих пор и неизвестно, кто же создал эту усадьбу. Поговаривают, что Львов, но документов так и не найдено.
С тех пор как Рождествено почти два десятка лет было городом, изменилось очень многое. При Павле Первом городом стала Гатчина, Рождествено впоследствии снова стало селом, деревянная церковь Рождества сгорела, и на ее месте была выстроена красивая кирпичная. Усадьба меняла хозяев, пока в 1916 году, когда умер дядя Набокова по линии матери – Василий Рукавишников, усадьба по завещанию не перешла любимому племяннику Владимиру Владимировичу Набокову. Он владел усадьбой всего год, до вихрей 1917-го, но много раз бывал тут раньше, у своего дяди.
Впоследствии в дневниках он не раз вспоминал это здание и парк рядом, складывая из мелких деталей картину едва ли не самого любимого места в своей жизни. «Шашечница мраморного пола в прохладной и звучной зале, небесный сверху свет, белые галерейки, саркофаг в одном углу гостиной, орган в другом, яркий запах тепличных цветов повсюду». Здание чудом уцелело во время Великой Отечественной, разместившаяся в нем немецкая инженерная часть не сожгла его при отступлении. В 1995 году здание взялись реставрировать, но через год случился пожар, который чуть не уничтожил его с концами.
Что парадоксально, пожар добавил энтузиазма и спортивной злости реставраторам, буквально за несколько лет собравшим здание вновь. Спасибо руководителю восстановительных работ Сёмочкину – усадьба вернулась к жизни. Я помню, как нас школьниками возили на ее открытие, и мы бегали перед камерами, пытаясь попасть «в телевизор», а классная шикала на нас и очень переживала.
Выслушав от меня этот короткий экскурс, Наташа внезапно снова задала тот важный вопрос, что витал в воздухе.
– А что мы собираемся делать? Просто поглазеем или пойдем в музей сходим? Как ты определишь, что здание изменилось и насколько сильно? Или мы сядем под ним и будем ждать?
– Сарказм чувствую я в твоих словах, юная дева. Мы глянем, а затем сравним с гуглом, соответствует здание тому, что было, или не очень.
– Боже, как приятно разговаривать с умным человеком, придумавшим такой гениальный план, – скривилась Наташа. – А как ты определишь, что гугл показывает тебе истинное здание, ну то есть то, которое было в твоей реальности? Есть какой-то правильный запрос?
Я задумался. Черт возьми, она опять была права, и меня это уже начинало бесить. Если тут книги меняются, откуда и как я могу быть уверен, что картинки в телефоне покажут правильное здание? Более того, можно даже предположить, что рядом со зданием будут подгружать из нужной реальности именно те фотки, что нам и нужны. Блин, что же считать точкой опоры…
– Ты права, похоже, кроме как на воспоминания, нам больше не на что надеяться. Будем просто сверять внешний вид здания с фотографией в твоем телефоне.
– Гениальный план, просто гениальный, – пробормотала Наташа и продолжила смотреть в окно.
Спорить я с ней не стал.
Издалека здание казалось точно таким же, как и раньше. Оставив машину, мы дошли до него пешком и теперь совершали уже третий обход по кругу. Я присматривался и так и эдак, но определить, менялось тут что-то или нет, я не мог. Наташа ходила рядом и давала удивительно добрые советы.
– Кирилл, лизни его. Используй все данные тебе природой органы чувств.
Очевидно, на нее напало любимое саркастическое настроение и остановиться она просто не могла. А что еще оставалось делать – мансарда наверху здания тоже была прежней и нисколько не походила на башенку, которую мы видели на картине.
Чтобы не нарезать круги без дела, мы купили два билета за смешные сто двадцать рублей на человека и пошли гулять по музею. Я больше всего надеялся на местную картинную галерею в последних залах. А вдруг там найдется что интересное или наводка какая? Не знаю откуда, но сегодня меня не покидало ощущение, что это какая-то игра, где я должен найти совет или знак. Мысли о том, что в реальной жизни никаких подсказок чаще всего нет, я гнал подальше.
Я был очень разочарован. Все картины, что висели на выставке, были те же самые, что я видел, когда ездил сюда пару лет назад с питерскими друзьями. Я даже задумал написать в книгу отзывов просьбу почаще менять экспозицию. Открыл потертую тетрадку с ручкой, как водится, на веревочке, чтобы ей не «приделали ноги» посетители, и на последней странице обнаружил ровно то, что искал. Между «Прекрасный музей приедем к вам еще» и «Спасибо за такую чудесную экскурсию» красовался рисунок гелевой ручкой. Буквально три росчерка мастерски изображали ту самую башенку, что мы ищем, а снизу подпись затейливым и почему-то удивительно знакомым почерком: «Любые поиски всегда приводят нас к центру событий».
Я подозвал Наташу.
– Фотографируй, тут нам письмо написали.
Наташа вытащила телефон и аккуратно сняла запись. Затем мы пролистали всю книгу, но, кроме удивительного «Ваша выставка огненный огонь я никогда на таких не был», не обнаружили ничего примечательного.
Наташа вздохнула.
– Блин, это что, требования жанра такие – нельзя просто взять и сказать прямым текстом? Обязательно все делать загадками и намеками? Мне вообще кажется, что мы попали в хреновый, плохо сделанный квест-рум.
Она стала посреди музейного коридора и громко закричала:
– Админы! Ваш квест – полное г…! Он неинтересный, нелогичный и непонятный. Выпустите меня, я обещаю не требовать деньги за игру!
Интеллигентного вида бабулька-смотрительница аж отшатнулась от нее и сердито шикнула, грозно потребовав не нарушать тишину.
– Не выпускают, – Наташа притворно огорчилась. – Поехали дальше, на следующую точку этого безобразия. Как ты сказал – Узвара?
В машине я вновь сел на любимого конька и принялся долго и занудно объяснять, что деревня называется не Узвара, а Извара. И да, ей лет больше пятисот, и в начале своей карьеры она действительно называлась Взвар, тогда она еще принадлежала Водской пятине Великого Новгорода, а никакого Санкт-Петербурга и в проекте не было. Спустя триста лет, когда название уже устоялось как Извара, тут построил усадьбу (мызу) сын известного дипломата и военачальника, генерал-фельдмаршала Бориса Шереметева.
Он сразу строил мызу из камня – одноэтажный классицизм без отступлений и каких-то сложных решений. Если бы не надстроенный флигель с двумя маленькими башенками, комплекс напоминал бы не усадьбу, а просто несколько аккуратных хозяйственных построек. Собственно, вся сила и энергия этой усадьбы были вовсе не в ее красоте или парке вокруг, тоже, честно говоря, совсем невыдающемся. Главное, что в 1872 году поместье в Изваре приобретает отец Николая Рериха Константин Федорович Рерих, нотариус Санкт-Петербургского окружного суда. Родители Николая Рериха владеют усадьбой Извара в течение двадцати восьми лет. Она и стала родным гнездом для Николая Константиновича, источником его вдохновения и творчества, во многом определившим его мировоззрение и круг интересов. «Все особенное, все милое и памятное связано с летними месяцами в Изваре».
Наверное, тогда и скопилась магия этой усадьбы, добрая и хорошая аура. Сколько раз я сюда приезжал с друзьями, и все время рядом было одно и то же ощущение прекрасной и странной сказки. Хотя нет, был однажды случай, когда мы приехали туда с классом сразу после зимних каникул. В музее нас встретил просто ужасно мерзкий запах.
Как нам объяснила смотрительница, они травили крыс, причем удачно. И одна из хвостатых, почуяв близкую смерть, забралась куда-то поближе к теплу. Ну и начала вонять, естественно. За день до нашего приезда крысу ликвидировали, а запах отказался исчезать даже после проветривания. Теперь как вижу картины Рериха, особенно «Сеча при Керженце», красную такую, у меня в голове мгновенно всплывают те самые запахи. И ничего с этим не поделать.
До Извары ехать километров двадцать, а информации у меня было не так и много, поэтому я все и рассказал Наташе по пути. Мне кажется, она стала реально принимать меня за какого-то полубезумного гида, который возит ее по Ленинградской области и рассказывает о достопримечательностях. Ну, что поделать, с одной стороны, стоит признать, что я зануда, которому только дай дорваться до информации. Я ее не просто поглощаю, а потом еще и выдаю наружу, выливая поток ненужных знаний на ничего не подозревающих слушателей. А с другой, если бы не моя странная и не совсем объяснимая любовь к старинным городам, ничего бы этого не случилось. Я так и сказал Наташе. Она неожиданно кивнула.
– Понимаешь, я же в последнее время мечусь между тем, чтобы пойти в полицию и рассказать им о своих приключениях, и тем, чтобы обратиться к доктору и попросить прописать мне таблеточек от больной головы. И чем больше я об этом думала, тем больше понимала, что я не сошла с ума и вовсе это не моя галлюцинация, как бы мне этого ни хотелось. Если это и сумасшествие, то только твое, Кирилл. Ну посмотри, это все твои какие-то фетиши – усадьбы старинные, мистика всякая, книги и картины. Меня все это не заводит, вот совсем. Я все чаще думаю о том, что меня вообще случайно как-то притянуло в твои приключения.
– Знаешь правило, что если едешь с доктором – спрашивай про свое здоровье?
Наташа улыбнулась.
– И что у тебя заболело? Я же еще не настоящий доктор. Впрочем, посмотреть могу.