Я обернулся на знаки и обалдел. Всю мою жизнь, с самого детства, тут главная шла поворотом налево, а теперь я видел своими глазами, что это не так. И ладно бы это стояли новые дорожные знаки. Нет, знаки старые. Старые, но другие. Я же тут живу, я их всегда такими видел.
Вырулив на обочину, я прямо в машине расплакался. Мне было бесконечно жалко себя, старый, привычный и приятный мир, мою жизнь с семьей, где не было ни катастрофы, ни этой странной, сумасшедшей и неопределенной ситуации, глупо погибшей Олич, которая могла бы жить да жить. Все события последних дней просто вырывались наружу, и я тихо, беззвучно расплакался, как школьник, прибежавший к маме с самой большой проблемой, которую он просто не знает, как решать и что с ней делать дальше.
Наташа гладила меня по голове, а я жалел себя. Да, мне было интересно влезть в эту историю, оказаться в таком замесе, но я никогда не думал, что все это будет не реально веселым приключением, а, скорее, чем-то вроде американских горок во время жестокого похмелья. Был у меня такой опыт, и больше я его вот совсем не готов повторять. Мимо тебя проносится земля, оказываясь то справа, то слева, в лицо бьет холодный сентябрьский ветер, сзади то ли от страха, то ли от счастья орут, а ты сидишь, вжавшись в жесткое пластиковое кресло, и думаешь только о том, как бы дожить до конца и не расплескать все, что в тебе накопилось.
Впрочем, у Наташи были гораздо более интересные ассоциации.
– Карпов, ты сейчас котенка моей подруги напоминаешь. Он, когда мелкий был, умудрился как-то забраться в стиралку. Когда его хватились, он уже минут пять находился в безумном вращающемся мире, где его пыталось утопить мокрое белье, а все, что он мог, – это лишь мяукать и смотреть в круглый иллюминатор в ожидании хозяйки.
– Спасли?
– Спасли, конечно. К счастью, стиралка на спортивном режиме стирала, вода была холодной. Мы еще минут пятнадцать пытались понять, как дверку разблокировать, пока программа не закончилась. Я ролик на ютубе смотрю, как это делается, а Ирка обнимает машинку и рукой к окошечку прижимается, как в «Титанике» или детективах про свидание в тюрьме. А с той стороны абсолютно мокрый и настолько же несчастный кот. Мы еще, когда открыли, залили соседей снизу немного – не догадались таз какой-нибудь подставить.
Дурацкая история, но я даже заулыбался.
– Слушай, а давай сейчас купим две шавермы, пива и поедем на дачу дальше думать? Мы оба психанули, теперь время попробовать поразмышлять на трезвую голову.
– С пивом и на трезвую? Отличный план! Кстати, а в вашей дачной дыре хоть есть возможность купить шавермы и не отравиться?
Я погрозил пальцем.
– Но-но! В нашей прекрасной столице мира можно найти все что угодно. Почти как в Греции, только немного лучше.
Глава 23
Уж не знаю, что именно помогло – шаверма или пиво, но к Наташе хорошая мысль пришла почти сразу. Мы сидели на веранде, отрывая бумагу слой за слоем, пачкались в жирной шаве и запивали светлым пивом прямо из банок.
– Короче, я все поняла, – сказала Наташа, размахивая банкой.
– Что именно?
– Мы не психи и не больные. Вдвоем такой одновременной и одинаковой фигни просто не может быть, это же не грипп. И да, мы находимся в какой-то странной симуляции, причем главная причина всей это хрени – именно ты, Карпов.
Я вопросительно посмотрел на нее. Ответить не мог, рот был набит, а потому Наташа продолжила сама:
– Наверное, ты сейчас спрашиваешь: «Но почему именно я причина?» Не так ли, мой странный, жрущий друг?
Я кивнул.
– Это же легкотня. Ты можешь дозвониться до своего брата или родителей? Нет. Вот и я не могу ни дозвониться, ни пообщаться нормально. Только сообщения, да и то ощущение, что это нейросеть какая-то. Как если кто-то или что-то не может создать более или менее вменяемые копии этих людей. Ну такие, чтобы ты сразу не обнаружил подмену. Ты и так ее обнаруживаешь, только не сразу и не везде. Вот, к примеру, этот ваш краевед. Он же, как мне кажется, был создан с нуля, криво и косо. То, что его создавало, просто не знало, как он выглядит, а в результате получилась фигня, которая не бьется с реальностью.
Я даже шаверму перестал есть, настолько мне показалась здравой и интересной эта мысль. А Наташа продолжала. Это было похоже на любимые моменты из «Пуаро», когда маленький бельгиец вдруг начинал растолковывать, что к чему, и странные, разрозненные куски, будто по волшебству, идеально вставали в картину произошедшего.
– А Олич? С ней-то все в порядке. И похожа на себя, и тебя помнит, и отвечает логично. Примерно то же самое и с твоим другом детства, Коляном, у которого ты лодку брал. Так ведь?
Я кивнул, подтверждая выкладки Наташи.
– Вот. Он тоже нормальный и логичный и на себя похож?
Я снова кивнул.
– А причина одна – создатель этого лимба, ну или пузыря реальности, хорошо знает тебя, Коляна, Олич и абсолютно не знает краеведа или моих родных. Ищи среди своих скелетов, Карпов, ройся в своих же шкафах. Кстати, и то, что тебе пришло сообщение о гибели семьи, а я искренне надеюсь, что они живы, – это тоже показатель. Именно тебя что-то или кто-то просто слезно просит и умоляет начать двигаться. Это же как квест – пока ты не сделаешь что-то правильно, ты не попадешь на следующий уровень.
– Блин, а ведь ты, возможно, права. По крайней мере, эта версия сильно похожа на нормальную реальность. Ну или просто нормальнее всех предложенных нами. А это уже неплохо. Вопрос в том, зачем понадобилось так быстро выводить из игры Олич.
Я сознательно не употреблял слово «убить» или «умереть», точно так же, как и по отношению к своей семье. Это такая детская магия. Тебе кажется, что если этого не сделать, то останется больше шансов на возвращение, откат к тому нормальному времени, когда все было легче и проще. Возвращение к точке невозврата, с которой все это началось, когда события припустили галопом и все начало валиться куда-то не туда. Вот только еще бы найти ту самую невозвратную точку. Была ли она в тот момент, когда я переплыл на тот берег, чтобы полюбоваться Плёсом, или раньше, гораздо раньше?
Наташа как-то совсем по-своему истолковала мое молчание:
– Ну что? Есть идеи, с чем это может быть связано? Карпов, это же ты должен знать, я, хоть убей, не догадаюсь, что же это за странный мужик такой, что устроил нам всю эту кутерьму? Ну или это баба? Слушай, у тебя, куда ни ткнешь, все на женщин завязано. Может быть, и тут точно такая же бредятина?
Она что-то говорила, еще и еще, а я уже не слышал, потому что уплывал туда, в прошлое, куда я все последние годы строго-настрого запрещал себе возвращаться. Туда, где я был с Иришкой.
Глава 24
Она жила в пятиэтажке, рядом с футбольным полем. Окна выходили прямо на стадион, и в любой момент можно было отвлечься от уроков, сидеть и смотреть за тем, как пацаны гоняют мяч. Ну или мне хотелось думать, что она делала именно так. Каждый раз, когда мы играли в лапту, подтягивались на турниках или гоняли мяч, я думал о том, что где-то там, за окном, сидит Иришка и внимательно на меня смотрит.
В моих мыслях она всегда казалась мне кем-то вроде принцессы, сидящей в башне замка и охраняемой драконом. И да, это удивительно лестно, если принцесса снисходит до тебя, выглядывает из-за кружевной занавески и легко взмахивает ладошкой своему рыцарю. А большего в пятом классе было и не нужно.
Мы жили в параллельных мирах – двух параллельных классов. Я был влюблен в Иришку, она же фанатела от Backstreet Boys и прочих глупостей, которыми, как тогда казалось, могут увлекаться лишь девчонки. Время от времени мы пересекались то на школьных мероприятиях, то просто так. И никогда, вот просто никогда из этого не получалось ничего хорошего.
Однажды я даже набрался смелости и пригласил ее на школьную дискотеку. Глупая идея, ведь она бы там оказалась и без моего приглашения, больше у нас в поселке в пятницу вечером пойти было просто некуда. Когда я зашел за ней, весь такой нарядный и счастливый, выяснилось, что она уже успела уйти с подружкой, несмотря на договоренность. Я отправился следом и буквально через два двора встретил свою принцессу, идущую обратно. Как оказалось, ей стало плохо. Я же уже говорил, что наши встречи не заканчивались ничем хорошим.
Помню, как мы однажды сидели на сосновых корнях высокого оредежского берега, а она куталась в не по размеру большой мамин плащ и рыдала, что Андрей ее не любит. Утешать любимую девушку, которая рассказывает тебе всю подноготную своих отношений с другим парнем, – дурацкое занятие. Однако тогда я был готов даже на роль жилетки, лишь бы быть с Иришкой рядом и продолжать раз за разом напарываться на невидимую, но такую неприступную стену под названием: «Ты мне просто друг».
Есть такой тип людей, которых можно зацепить только на показную холодность и отстраненность. Любые другие варианты с ними не работают. Иногда может показаться, что они сами неслышно для тебя кричат: «Ну отойди ты подальше, ну прояви побольше безразличия, дай мне самому в тебя влюбиться». Возможно, именно такой и была Иришка. Все мои попытки ухаживаний мило, снисходительно принимались, но абсолютно никуда не вели. Все нелепые школьные попытки поцеловать ее все так же мило и так же снисходительно отклонялись.
При этом «нет» она никогда не говорила. Ну а зачем, если в качестве поклонника я ее устраивал более чем полностью. Это ощущение приходит к девушкам постарше, когда становится понятно, что нет смысла отваживать поклонников. И пусть в качестве любовников они не интересуют, но есть определенный тип отношений, в котором обе стороны могут получать вполне удовлетворяющее их вознаграждение. Одним достаточно находиться у ног прекрасной дамы, другие просто позволяют помогать им и быть рядом.
Ну ведь и я же не был несчастен в удобной, специально для меня созданной френдзоне Иришки. В тот момент мне казалось вполне достаточным просто быть рядом, неподалеку, да время от времени получать какой-то намек на шанс и возможность отношений в будущем.