А затем в сопровождении врача в комнату вошла Иришка. Я обернулся, поймал ее взгляд и уже не мог отвести от нее глаз. Она почти не изменилась, все такая же красивая принцесса с чертиками в уголках улыбающихся глаз на немного заострившемся и посерьезневшем лице. Исчезли длинные волосы, добавились заметные морщинки. Странно в таком возрасте, хотя нужно учесть, что тут все ходят ненакрашенные. Неважно, я все еще не кривя душой готов был сказать, что она одна из самых красивых женщин, когда-либо встреченных мной.
Иришка улыбнулась.
– Ты? Наконец-то.
Согласно легенде, я начал представлять Наташу, а затем пытаться путано объяснить, зачем мы сюда приехали.
Иришка отвечала абсолютно невпопад.
– Молодец, что приехал. Давно жду. Ты только и смог. Ты только. Уходить пора.
Казалось, будто она думает о чем-то еще и на разговор уже не остается ни сил, ни желания. Она смотрела на меня, словно не веря, что я – это я.
Это походило на какую-то странную шифровку. Наташа молчала, доктора тоже, а Иришка говорила со мной, да только я ничего не мог понять. Отдельные слова и фразы, между которыми длительные паузы, – казалось, она подбирает слово за словом, да так и не может подобрать.
– Вся проблема в зеркалах. Нужен поступок. Раз уж мир перевернутый. Только не говори. Молчание – оно золото.
Но мне казалось, что я тоже должен сказать в ответ хотя бы что-то. Согласитесь, как-то глупо просто кивать все время. Кроме того, я хотел посмотреть на ее реакцию.
– Ира, а мы тут были в Старом Плёсе, представляешь?
Наверное, зря я это сделал. Сколько раз мне говорили: «Молчи, Карпов, сойдешь за умного». А я так и не усвоил этот урок. Увы.
В одно мгновение Иришка изменилась, внутри нее пробудилась хищная когтистая птица. Она будто стала выше, плечи развернулись, голос стал выше, и в нем появились мерзкие и холодные стальные нотки. Передо мной стоял совсем другой человек, и в этой новой и пугающей женщине не было ни капли прежней Иришки.
– А мне-то почему должно быть не пофиг, а, Карпов, где ты там был? Тебя не было пятнадцать лет, и все это время тебе было пофиг, просто пофиг, где я и что со мной происходит. А тут ты сразу бежишь на цырлах – ох, я приехал, скучал, хотел тебя увидеть, здрасьте. Стены покрасьте. Дорогой мой неудавшийся женишок и одноклассник, вот скажи, почему я сейчас вообще с тобой должна разговаривать? Почему я должна снизойти до этих встреч?
Что ты мне нового и интересного расскажешь? Как без меня отлично живется? Семья, дети, Питер, совсем успешный и напрочь забывший всех, с кем был близок. Вот ответь мне, почему ты пришел сюда только сейчас? Почему ты не отвечал на мои письма, когда уехал учиться?
Я молчал, не понимая, что ответить. И у меня действительно не было никакого ответа на ее вопросы. Ну не скажешь же, что не отвечал, потому что не хотел. Хотел строить и создавать все новое, хотел пробовать себя. Да и вообще, разве это не она так и не ответила на все мои ухаживания?
Краем глаза я видел, что врачиха и сестра напряглись, но не спешат хватать Иру и оттаскивать ее. А значит, подобных сцен они уже насмотрелись. Наташа тоже молчала, но с начала разговора она вообще ни слова не произнесла, и это было так на нее не похоже.
Когда Бог раздавал суперспособности, он выдал мне самую странную и бесполезную. Я придумываю идеальные ответы на любые словесные выпады в свой адрес. Такие, что могут на месте уничтожить собеседника, переворачивают разговор с ног на голову и способны поставить на место самого зарвавшегося хама. Увы, но эти идеальные ответы приходят ко мне только поздним вечером, сразу перед сном. Именно тогда я наконец понимаю, что именно надо было сказать, но это, как и всегда, поздно, слишком поздно. В этот раз произошло то же самое. Я смог выдавить из себя только жалкое:
– Но ведь это ты отказалась со мной встречаться…
Иришка захохотала. Страшно, грубо, запрокидывая голову.
– А ты хоть пробовал? Добивался? Старался? Карпов, да ты за кого меня держишь? Может, я тебе и дать должна была из жалости?
И вот тут заговорила Наташа. Казалось, что она лениво роняет ничего не значащие фразы, но каждая из них вдавливала в пол и выбивала дух.
– Послушай меня. Если ты облажалась и упустила свое счастье, это не повод сейчас орать и беситься. Сама виновата. А вот это «сперва добейся» оставь для совсем убогих. Тоже мне, Серсея комнатная.
Воцарилась тишина. Ира метнула в мою сторону уничтожающий взгляд, смачно плюнула на пол, развернулась и пошла на выход. Уже выходя из комнаты, она бросила только одну фразу:
– И чтобы этих неудачников я никогда здесь больше не видела. Еще и проводницу с собой притащил. Никаких встреч и передач. Аривидерчи, неудачники.
Казалось, что все поменялось, именно она здесь главная и именно она повелевает врачами и медсестрами. Спустя несколько секунд мы услышали, как она спускается по лестнице, и воцарилась тишина. Сестра опомнилась первой и побежала вслед за ней. Наталья Павловна постаралась сгладить произошедшее:
– Она, когда в ремиссии, вообще нормальная, мы ей потому и разрешаем по территории гулять самостоятельно. А вот когда приступы… Ну, вы все сами слышали. Вот так. Наверное, действительно приходить больше смысла нет. Вот. Передачу забирать смысла тоже нет. Да?
Я был оглушен и опустошен. Последним, что меня сейчас интересовало, был полиэтиленовый мешок с продуктами, который мы привезли с собой. Пусть они его хоть выкинут. Пофиг. Меня только что трепали, как половую тряпку, и унижали, как какого-то пацана. Но, что еще хуже, это меньше всего было похоже на выход из нашего странного пузыря, в котором мы оказались с Наташей. И что теперь? Всё? Так и оставаться жить в этом странном искусственном мире под колпаком в сорок километров диаметром, без нормальных людей и родных?
Это конец? И дальше не будет уже ничего хорошего? Всё? Пока нас вели к выходу из психиатрической больницы, я был готов выть от горя. Я ведь реально верил, что на этом месте мы найдем выход. И пофиг, на что он будет похож. Ведь всё, всё, что мы находили, указывало именно на это место. И тут такой облом! За что нам это? Почему именно я влетел в подобный переплет, ну что со мной не так?
Наташа увидела мое состояние и, когда мы оказались за воротами, сразу подошла и обняла меня. Молча, просто обняла и держала, пока я не успокоился. Я был ей за это благодарен, как никому другому на свете. Наташа стала частью моей семьи, более того, она и была моей единственной семьей в этом странном и пустом мире.
Глава 28
На обратном пути Наташа продолжила меня утешать.
– Ну чего ты так расклеился? Ну, оказалась бывшая стервой, скажи спасибо Богу, что отвел, что она не твоя нынешняя. Ну а то, что не отправили нас обратно в наш мир, так что ж. Ну будем дальше думать. В конце-то концов, сидим хорошо. Приедем сейчас и будем думать, что дальше делать. Вот только еды у нас нет. Карпов, не куксись. У тебя с деньгами нормально?
С деньгами у меня было нормально, за последние дни я ни на что особенно не тратился. А на карточке грели карман отпускные, так что проблем в покупке продуктов я никаких не видел. Мы остановились возле магазинчика в Куровицах, деревне неподалеку. К сожалению, место на парковке было занято какой-то фурой, вставшей так, что больше места просто не было. Пришлось останавливаться на противоположной стороне дороги. В магазине мы набрали всего, чего только можно, и, как сказала Наташа, «вкусного побольше, чтоб обиду зажирать».
Уже после того, как мы расплатились на кассе, Наташа вдруг вспомнила, что не взяла семечек. Я эту южную историю не очень люблю, но знаю, как жители Кубани и Ставрополья неравнодушны к щелканью семечек на завалинке. В этих местах в большинстве станиц это, скорее, какой-то спорт, часть жизни. Наташа вытащила у меня из кошелька купюру в сто рублей и абсолютно счастливая, как ребенок, рванула выбирать семечки.
Я укладывал пакеты в багажник, когда увидел, как она выскочила, довольная, из дверей магазина и побежала ко мне, на ходу показывая пару красных пакетиков. Уже в этот момент я нутром почувствовал, что что-то не так, но не успел ни отреагировать, ни хотя бы крикнуть: «Берегись».
Когда Наташа переходила дорогу, из ближайшего съезда с дороги выскочил огромный черный джип с хромированным кенгурятником и ударил хрупкую девчонку, подкинув на пару метров над землей. Словно марионетку, Наташу швырнуло вверх и отбросило почти к моей машине. Джип, не снижая скорости, умчался, не оставив никакой возможности его догнать.
Да я и не хотел догонять. Я бросился к Наташе. Она была жива, но дело было очень плохо. Изо рта шла кровь, на бедрах, куда пришелся удар кенгурятника, светлые джинсы быстро пропитывались кровью. С ноги сорвало один кроссовок, остался только дурацкий детский носок с Микки-Маусом. Наташа дернула головой от боли, и я увидел, что из уха у нее тоже идет кровь. Она умирала – и умирала очень-очень быстро.
Наташа посмотрела на меня нормальным, осмысленным взглядом и вдруг улыбнулась. Это выглядело страшно: девушка в крови – и вдруг улыбается.
– Карпов, миленький, Кирилл, – она говорила совсем тихо, почти шепотом, – я-то уйду сейчас, а тебе выход придется самому искать.
Вокруг стоял солнечный день, к нам бежали люди, кто-то рядом уже вызывал скорую. А я сидел, гладил по голове лежащую в пыли Наташу и ничего не мог сделать, чтобы ее спасти. Я просто чувствовал, как жизнь ее покидает.
Она закрыла глаза, застонала, затем снова и, собравшись с силами, сказала только:
– Ты пойми, если мир ненормальный, то и решения нужны такие же. Больно…
Я просил ее не закрывать глаза; срываясь на крик, твердил, что мы уже вызвали скорую, требовал жить. Тщетно. Больше она ничего не сказала. Наташа закрыла глаза и пока еще дышала. Минут через десять, когда кто-то из толпы заорал, что едет скорая, стало понятно, что уже поздно. От доброй, смешной и удивительной девчонки осталась только сломанная окровавленная оболочка. Наташа умерла.