Пересадочная станция. Джаз и эхо американских клаксонов с набережной.
Светлячок воздушного замка неслышно бежит между небом и землей назад, в царство грез.
РЕВОЛЮЦИЯ ПЕСЕН И ТАНЦЕВ
От Рио-де-Жанейро до Сан-Паулу по шоссе ровно 500 километров.
В 1908 году граф Лесдайн, совершая свое знаменитое путешествие на автомобиле, покрыл это расстояние в рекордное время — за 37 дней.
Теперь хорошая машина проходит этот же путь за 8 часов — при условии, если шоссе сухое. После тревожных сообщений о наводнениях в провинции мы должны были рассчитывать часов на шестнадцать.
В 200 километрах от Рио-де-Жанейро на нас обрушился тропический ливень. Горы потонули в потоках воды, фонтаны жидкой грязи обдавали нашу «татру» всякий раз, как только мы обгоняли какую-либо машину. За Таубате путь нам преградила колонна автомобилей. Они застряли на раскисшей дороге, закупоренной увязшим грузовиком.
Лишь в 50 километрах от Сан-Паулу начинается мощеное шоссе. Встречные машины — одна за одной — слепят уставшие глаза полным светом фар. Наш сегодняшний путь мы завершаем уже ночью, изнуренные ездой по дорогам, превратившимся в болота. Глаза болят. Но бразильские водители не имеют обыкновения гасить при встрече фары. Они прекрасно знают свою дорогу и гонят на полном ходу, чтобы на этом единственно приличном участке наверстать время.
— Тормози!..
Поздно. Впереди, в нескольких метрах от нас, посреди мощеного шоссе неожиданно оказалась широкая рытвина, за ней — груда булыжника. Прыжок передними и задними колесами в песок, звон разбитого стекла. От буфера разлетелись в стороны камни, и «татра» остановилась как вкопанная.
Нигде перед этой прорехой в дороге нет даже и намека на какие-либо предупредительные знаки. По мнению бразильской дорожной администрации, это было бы проявлением излишней чуткости по отношению к водителям. Разворотить 10 метров дороги — до самой середины проезжей части, сложить из камней пирамиду и уйти восвояси. А зачем же еще предупредительный знак или красный свет?
— Это у нас в Бразилии не принято, — объясняет шофер, который подъехал и остановился за нами минутой позже. — Ни одно страховое общество все равно ничего бы не выплатило вам. В страховых гарантиях категорически исключены все случаи, когда причиной аварии бывают ямы на дорогах. А эта ямка что надо! — добавляет он.
Мы были уверены, что на этот раз у машины не осталось ни одной целой рессоры. А в каком состоянии управление, картер, кузов, аккумулятор, фары? Нам даже думать не хотелось, сколько ран так неожиданно получила «татра».
Постепенно мы раскидали рассыпавшуюся груду камней перед машиной. Но на песке под «татрой» не оказалось ни следов масла, ни капель кислоты из аккумуляторов. Ребра двигателя остались нетронутыми, рессоры в полном порядке. Только разбитая фара, помятый передний буфер, капот и правое крыло.
— У вас, случаем, не бронемашина? — улыбнулся человек в очках, один из тех любопытных, что остановились впереди. — Если бы такое произошло с моим «понтиаком», меня бы пришлось до самого Сан-Паулу тащить краном, как котенка…
И вот уже снова шуршит под колесами дорога. Едем мы медленно, так как у нас горит только левая фара, а средняя вспыхивает лишь по временам.
— Хорошо еще, что полчаса назад дорожная полиция в Жакареи пожелала нам счастливого пути. Полюбуйся-ка!
Прямо перед нами в темноте показался паровой каток, занявший больше половины дороги. Он беспечно стоял себе далеко от обочины, так, как поставил его водитель, несколько часов тому назад закончивший работу. И разумеется, без огня, без предупредительного знака.
С низких туч, ползущих над Сан-Паулу, постепенно сходит розоватый отсвет миллионов электрических огней. Гаснут фасады первоэкранных кинотеатров на авениде Ипиранга, с автостоянок на Аньянгабау одна за одной снимаются машины и подстраиваются в автомобильный поток, текущий к отдаленным предместьям.
Но окна двадцатиэтажного небоскреба над сквериком на Руа-Шавьер светятся еще и после полуночи. Как раз в это время из подъездов здания начинают выходить последние группки молодых людей с папками под мышкой и с блокнотами в карманах. Студенты, рабочие, журналисты, чиновники и учителя, люди, целый день занятые самыми различными делами. После работы они съезжаются со всех уголков Сан-Паулу к недавно выстроенному зданию городской библиотеки, где читальные залы и рабочие комнаты открыты до двенадцати часов ночи. Это один из малочисленных, но подлинных очагов культуры города, в стенах которого не прекращается вечная погоня за деньгами.
В скромно обставленных читальных залах посетителю предлагается богатый выбор португальской и зарубежной литературы, последних новостей техники, современных общих и специальных словарей и справочников, доступно размещенных по системе международной классификации.
В отделе старинных печатных изданий имеется коллекция редких карт, от которых веет легендами первых путешествий и открытий времен португальских и испанских мореплавателей. Старые карты французского географа Жана Батиста Бургиньона д'Анвийе, гравюры, заколдованное очарование минувших веков. Подклеенные легендарные карты с «белыми пятнами» — his sunt leones, обрамленные потускневшими зарисовками пальм, тропической растительности, индейцев и их челнов, нагруженных кофе. Живописные гравюры старых английских карт, изображающие въезд в залив Сидаде-де-Сан-Себастьян-до-Рио-де-Жанейро — Города святого Себастьяна Январской Реки, как некогда звучало полное название нынешнего Рио. Нигде не видно ни небоскребов, ни стальных мастодонтов на ленточках бетона. Лишь гордые каравеллы на полных парусах входят в залив под Сахарной Головой, минуя островки с пальмами и буйной тропической зеленью.
В городской библиотеке Сан-Паулу по вашей просьбе вам могут изготовить микроснимки редких старинных изданий. Мы закладываем бумажными полосками страницы самого первого описания путешествия по Бразилии. Трактат Стадена, с наивной простотой повествующий о его драматической встрече с бразильскими индейцами и о пленении его людоедами племени тупинамба недалеко от тех мест, где сейчас грузят на пароходы сотни тысяч тонн кофе, — за островом Сан-Висенти у Сантуса.
— Через три дня можете зайти за микроснимками, — любезно сообщает нам заведующий отделом старых изданий.
Сегодня суббота.
В вестибюле старик швейцар важно надевает на нос очки и говорит с удивлением:
— Как? Работаем ли мы в воскресенье? Что вы! Закрываем сегодня в три и до среды все будет закрыто. Ведь у нас же карнавал!
Бразильский карнавал…
Сравнить это с чем-то у нас на родине невозможно.
По сравнению с бразильским карнавалом наши веселые масленицы с плясками и маскарадами — это детская игра в песочек. А знаменитый карнавал в Ницце — всего лишь благопристойное шествие школьников.
Бразильский карнавал — это как бы клапан перегретого котла, который ежегодно открывается на четыре дня и четыре ночи, чтобы страшное внутреннее давление сравнялось с внешним, атмосферным. Бразильский карнавал — это безумная фантазия на темы африканских ритмов, которые эта страна заимствовала у своих негров, составляющих треть населения; это смесь магических фокусов индейцев из первобытных лесов с умирающими, атавистическими обрядами потомков древнеиспанских и португальских авантюристов. Бразильский карнавал бесшабашно отбрасывает в сторону светские условности, законы и мещанские предрассудки, стихийно обнажая несбывшиеся и несбыточные чаяния людей, которые в остальные триста шестьдесят дней года закованы в колодки классовых различий. Бразильский карнавал подобен вулканическому взрыву безудержного веселья и неукротимого темперамента.
Белый хочет стать черным, а черный — белым.
Черный рядится в облачение средневековой марионетки, напяливает парик и щелкает хлыстом, как это делали полвека назад белые марионетки, измываясь над его предками. Белый повязывает вокруг бедер юбчонку из рогожки, мажется черным кремом и бегает по Копакабане с негритянскими тамтамами. Бедняк хочет четыре дня и четыре ночи выглядеть богатым, богатый наряжается бедным, пока его кружит вихрь карнавала. А потом каждый снова становится самим собой.
Но карнавальная лихорадка в Бразилии вспыхивает не сразу, не в одну ночь. Ее появление не обусловливается ни календарем, ни ценами в витринах, ни объявлениями в газетах. Все это вызывает к жизни лишь бледное подобие карнавала, который разыгрывается в стенах роскошных отелей и ночных клубов. Тот истинный, взрывной карнавал набирает силы исподволь, незаметно, как невидимо растущие миллиметры сталактита; его сила возрастает по кривой геометрической прогрессии и гонит вверх атмосферы внутреннего давления.
Простые люди Бразилии могут целый год терпеть лишения и отказывать себе в развлечениях и отдыхе, лишь бы скопить на карнавал. Тогда в течение четырех дней безумного хоровода им будет море по колено. А кончится карнавал, и они снова принимаются откладывать на следующий.
За три месяца до открытия карнавала по всей Бразилии начинают плодиться необычные вечерные курсы: escolas da nova samba — школы новой самбы. Той самбы, которая получила первый приз на предкарнавальном конкурсе и которая на время станет бразильским «верую», девизом дня, песенкой танцующих улиц и запальным огнем неукротимого темперамента.
Каждый вечер собираются в школе новой самбы черные и белые музыканты из народа; все вместе они играют, выбивают ритм на барабанах, поют и танцуют самбу. И до следующего вечера они только и мыслят самбой, грациозным и искристым народным танцем Бразилии, не имеющим ничего общего с той похотливо извращенной пародией, которая волочит за собой по паркетам дансингов и ночных клубов Европы и Америки имя самбы.
Собственно говоря, школа новой самбы — это краеугольный камень карнавала. В ней рождаются знаменитые кордоны — группы масок. Соседние улицы, кварталы, целые предместья соревнуются между собой в богатстве выдумок, в пестроте и оригинальности костюмов и в новых вариантах самбы, которыми они стараются превзойти призовую песенку карнавала. Крупные кордоны избирают своих rei и reina — короля и королеву или porta bandeira — знаменосца группы. Любая простая девушка в Бразилии мечтает хоть раз в жизни быть знаменосцем карнавального кордона. Это самая высокая награда, которой она может быть удостоена.