Во второй фазе проверки специалист определяет defeitos — дефекты поставленной партии. Можно сказать, что он просто подсчитывает очки проигрыша. Он высыпает все содержимое баночки на лист черной бумаги и тщательно выбирает все соринки, камешки, обломки веточек, недозрелые и поврежденные зерна. В классификационных таблицах каждый такой дефект оценивается по очкам.
— За каждое черное зерно я должен скинуть одно очко, — пояснил Фабио Абреу, закончив выбраковку всего образца. — За каждые пять недозрелых зерен сбрасывается тоже одно очко; точно так же и за камешек, за травинку и за каждый высохший плод. Наполовину черное зерно обходится в пол-очка. В соответствии с суммой всех этих проигранных очков я отношу всю партию к одному из восьмисортовых классов. Сорт «сантус», тип четвертого класса, имеет двадцать очков. Если клиенту нужно приобрести кофе «сантус», мне зачастую приходится смешивать много разных сортов; в слишком хорошую партию я добавляю кофе похуже, плохой кофе я должен улучшить более высококачественными партиями. Короче говоря, в готовой к отправке партии в результате должно быть не более двадцати defeitos.
Мы остановились над набором металлических сиг.
— Их восемь, — сказал Абреу, — каждое со своим размером отверстий. При помощи сит мы определяем величину зерна. Этот способ классификации не так уж важен, ибо маленькие зерна ценятся так же, как и крупные. Но у нас есть заказчики, которым нравится только крупное зерно, и они даже готовы доплатить за него. Отчего же не удовлетворить их желание?
Фабио Абреу открыл дверь в соседнюю комнату и пригласил нас войти.
— Сейчас вы увидите последний «экзамен», который, вероятно, заинтересует вас больше всего.
Здесь уж титул дегустатора полностью себя оправдывает. Проба — это вершина искусства кофейных алхимиков Сантуса, как и французских виноделов.
Прежде чем завертится карусель металлических и стеклянных плошек на круглом лабораторном столе, ассистент отсыпает половину каждого образца из баночки в специальную мисочку и помещает ее в одну из газовых печей.
— Кофе у нас жарится не так долго, как в обычных печах, — объясняет Абреу. — Достаточно пяти-шести минут: при половинном сроке обжаривания кофе лучше всего проявляет свои вкусовые особенности.
Ассистент пересыпал размолотые образцы в стеклянные плошки, расставленные по краю вращающегося стола, и залил их кипятком. Перед плошками лежат коробочки с остатками образцов, в них пластмассовые жетоны с порядковыми номерами экспертиз и бланки с классификационными пометками.
— На каждую чашку мы берем по 25 граммов размолотого кофе. Так как невозможно дегустировать пробы из каждого мешка, мы дегустируем образцы, произвольно взятые из целой партии. Из партии до ста мешков мы берем две пробы. От ста до трехсот мешков— три пробы; на две тысячи мешков приходится уже шестнадцать проб. Крупные партии мы обычно делим на группы по две тысячи мешков и из каждой такой группы берем шестнадцать проб.
— Какую самую большую партию вам пришлось дегустировать?
— Не желал бы я вам выпить за свою жизнь столько кофе, — засмеялся Абреу. — Это была партия в сорок три тысячи мешков, то есть более двух с половиной миллионов килограммов. Но такие случаи встречаются редко…
Дегустаторы-знатоки держат в руках судьбу и цены огромных масс кофе. Среднегодовой бразильский экспорт кофе в денежном исчислении колеблется около 8 миллиардов крузейро, то есть 20 миллиардов чехословацких крон. Поэтому мы ожидали, что обряд дегустации будет сложным и долгим. Но дегустатор сел к своей зубоврачебной плевательнице, поставил рядом стакан чистой воды, взял в руку обычную столовую ложку, и карусель завертелась.
Он зачерпнул из стеклянной плошки жидкого завара, быстро отхлебнул его, тут же выплюнул, выдохнув при этом через нос и рот одновременно. И вот уже снова зачерпывает из следующей плошки. Если он не удовлетворен вкусом пробы, он стукает по чашке ложкой, споласкивает ее в чистой воде, ассистент отмечает номер исключенной партии, и карусель крутится дальше.
Что ни секунда, то проба. Тридцать образцов кофе, представляющих свыше 100 тонн кофе, опробовано ровно за тридцать секунд. Как только круглый стол остановился, мы оба задали один и тот же вопрос:
— Сколько же таких чашек вы пробуете за день?
— Иногда до тысячи. Мы работаем ежедневно с девяти утра до семи вечера. За это время кофе можно напробоваться вдоволь…
В лабораториях «Corporaeao Americana de Cafe» в Сантусе так работают четыре дегустатора, отделенных друг от друга ширмой. Результаты их проб редко бывают различными. В исключительных случаях, если обнаруживается расхождение в оценке, вся дегустация проводится еще раз на новых образцах.
— Мы готовы дать голову на отсечение, что вам не захочется выпить чашку кофе после того, как вы закроете за собой двери лаборатории, «накатавшись» за день на этой карусели, — говорим мы, прощаясь с дегустатором.
— Не давайте! Вы проиграете, а голова у вас одна, — засмеялся Фабио Абреу. — Я с удовольствием выпиваю после ужина чашечку кофе, а иногда даже забегаю в кафе. Единственное, к чему я не смею прикасаться, так это спиртное, иначе мой вкус и обоняние притупились бы. Но вас поразит, что двое из моих коллег — завзятые курильщики. Порою они закуривают даже во время работы, и все же их результаты никогда не отличаются от моих…
В соответствии с результатами всех «экзаменов» дегустаторы создают образец окончательной смеси. Так под их руками рождается стандартный тип кофе, который обычным шифром телеграмм заказывают заграничные покупатели. Маленький образец, смесь нескольких десятков разнообразных сортов бразильского сырца. И этот образец снова проходит через все испытания, прежде чем на нем поставят клеймо обычной марки: «Red Circle», «Bokar», «8 o'clock» или других марок, пришедшихся по вкусу покупателям бразильского кофе. Этим замыкается первый круг.
Но ведь нужно сделать так, чтобы в Сантусе родился не один, а свыше миллиарда килограммов этого обезличенного кофе, который каждый год отправляется отсюда во все концы света. Хотя танец миллионов и проводится под управлением нескольких десятков безвестных дирижеров, к числу которых принадлежит и Фабио Абреу, но это уже происходит не в их скрытых лабораториях. Этот грандиозный танец исполняется в стенах того же Сантуса, в цехах и на складах, на счетных машинах и автоматических транспортерах, на улицах и в маклерских конторах.
Мы должны заглянуть и в этот ужасный механизм, который поит кофе более чем половину мира.
Чтобы дописать полный портрет Сантуса, слово надо предоставить цифрам.
Портовые причалы Сантуса превышают в длину 6 километров; на погрузке и выгрузке в порту работает около 150 подъемных и более 120 портальных кранов; в его складах можно одновременно уложить свыше 5 миллионов мешков кофе. У его причалов могут сразу пришвартоваться, выстроившись в один ряд, 65 пароходов, из которых примерно сорок будут ежедневно стоять под погрузкой.
Мы уже выпили в Сантусе по чашке дрянного кофе, которое ни в грош не ставят даже самые последние заморские покупатели; стерли с ботинок слой зеленой пыли от раздавленного ногами и колесами кофе на улицах города; обошли десятки пароходов, в чьих утробах исчезали тысячи мешков зеленого сантусского богатства, и заглянули в кухню кофейных алхимиков. Наконец мы забрели в кварталы складов кофе-сырца недалеко от порта. Горы мешков, батареи смешивающих, очищающих и лущильных машин, муравейник рабочих, грузчиков и возчиков.
В эти склады ежедневно сваливают свой груз кофе примерно 180 железнодорожных вагонов. Эксперты присылают сюда свои заключения, машины пережевывают горы кофе, снова ссыпают его в мешки, штемпелюют их маленькими лиловыми картами Бразилии с черными буквами: «SANTOS — CAFÉ DO BRASIL — ESTADO DE SAO PAULO», автоматически зашивают мешки и затем перекладывают их на головы грузчиков. Еще одна контрольная проба, волшебники в лабораториях заявляют с твердой уверенностью, что эта смесь достаточно хороша для гурманов на другом конце света, и только тогда кофе может отправляться в долгий путь за моря и океаны. Оно может исчезнуть в ненасытных утробах стальных великанов, может переплыть океаны; под его тяжестью может надрываться армия портовых рабочих, на нем могут зарабатывать транспортные компании и страховые общества, агенты и торговцы, фабриканты и мальчики на посылках, и, наконец, кто-нибудь сможет выпить это кофе.
Но мы забыли об одном звене; в Сантусе и в целом кофейном мире это звено — самое важное.
Мы забыли о семидесяти «бессмертных», утверждающих, что они определяют мировые цены на кофе. О семидесяти господах в белых тропических костюмах, которые дважды в день усаживаются на семьдесят резных кресел в шестиугольном зале Официальной биржи кофе — Bolsa oficial de café. Их имена время от времени меняются, но семьдесят занятых ими кресел остаются.
Едва входишь в угловое здание биржи с круглым порталом, как тебя сразу же обдает духом старинных торговых ритуалов. В вестибюле на черных досках вывешены последние курсы аукционов, дневные и месячные отчеты о партиях кофе, поступившего со всех концов Бразилии, и обзоры головокружительных партий кофе, ежедневно отгружаемого для заграницы. Ряды мраморных колонн ограничивают шестистенный простор главного зала, окруженного нумерованными креслами. Слева — четные, справа — нечетные. Над одной из сторон шестиугольника пола, выложенного каменным узором, возвышается стол председателя, места протоколистов и биржевых секретарей. За ними — на стене — картины, изображающие отдельные эпизоды истории Сантуса. Вечно пустые балконы, таинственный полумрак.
В половине одиннадцатого утра и в половине четвертого дня перед биржей царит оживление. На тротуарах и на проезжей части перекрестка собираются кучки людей в белых полотняных костюмах. Среди них всего лишь несколько полноправных биржевых маклеров и гораздо больше тех, кто уже, вероятно, в течение многих лет ждет, когда придет их час, чтобы воссесть на одно из семидесяти кресел кофейного олимпа и положить руки на маленький круглый столик.