лка бензомера, точно прикованная, замерла на трех четвертях, и кажется, будто бензин вообще не убавляется. По временам мы испытываем такое ощущение, словно летим в самолете. Не чувствуется ни малейшей тряски.
— Смотри-ка, что там такое впереди?
— Похоже на тучи песка. Это песчаная буря! Так же вот и в Ливии начиналось.
— Только в тот раз мы могли остановиться и переждать. Часа через два здесь начнется прилив, и тогда — конец…
— А как быть с цилиндрами, поршнями и подшипниками? Фильтры нас не спасут!
— Сантус словно предчувствовал это. Смотри, ветер поворачивает на юг. Он ускорит прилив и погонит море к дюнам. Необходимо найти местечко потверже и ждать, пока подъедет Сантус…
Через несколько минут над песчаной косой между морем и лагуной Мангейра разыгралась грозная буря. Взвихрился поднятый ветром песок, смерчем полетел низко над землей, превратив горизонт в кошмарный серый хаос.
Ничего не видно в двух шагах.
Началась борьба; борьба за «татру», борьба с морем, с секундами и с разбушевавшейся стихией. Борьба, которая не шла в сравнение ни с борьбой против высокогорных круч, окутанных облаками, ни с поединком в Нубийской пустыне, когда мы остались без питьевой воды, ни с борьбой в топкой грязи кенийских дорог при 59 градусах Цельсия в тени.
Быть или не быть — вот за что началась борьба.
Песчаная буря неистово хлещет «татру», прижавшуюся к низкой дюне под свинцовым небом.
Песок проникает всюду: и под капот мотора, и сквозь решетку масляного радиатора, и в узкие щели под дверцами, и через вентиляцию под ветровым стеклом. Песок забивается в глаза, в уши, в ноздри, скрипит на зубах. Он загоняет нас обратно в машину, едва мы вылезаем из нее посмотреть, не увязают ли колеса. Тысячами игл колет он лицо и руки.
В течение пяти минут за «татрой» намело высокий песчаный сугроб; он разрастается с каждой секундой. По седому простору Атлантики мчатся к берегу вспененные волны. По небу несутся клочья темных туч и тучи поднятого с земли песка. Мы едва различаем собственный голос, тонущий в реве прибоя и беспрестанных раскатах грома.
— Где же Сантус со своей колымагой? Почему он не прибавит газу, если сам без конца твердил, что нельзя терять ни минуты?
Прилив продолжается, и вода неудержимо прибывает. Вихрь сворачивает прямо на север и все выше гонит волны по узкой полосе пляжа.
— Куда же делся Сантус? До маяка остается больше сорока километров. Если он не прибудет минут через пять, придется ехать ему навстречу…
Шесть часов вечера.
За пеленой песка, дождя и водяной пыли прибоя показался силуэт машины Сантуса. На минуту он останавливается возле «татры».
— У меня засорился карбюратор! Карбюра-а-а-тор! — сложив ладони рупором у рта, пытается Сантус перекричать беснующуюся стихию. — Южный ветер! Через три четверти часа пляж будет под водой! Дальше идет трудный песок! Надо ехать…
— Ничего не понять!
— Надо ехать по воде! Песок вас выдержит! По воде! Следите за краешками волн! Держитесь моих следов! Поняли?
— Ладно. Поезжайте!
— Если завязну, меня не ждите! Оттуда уж доберусь пешком. Вы тоже! Только не вздумайте останавливаться, тогда каюк! Не выжимайте сцепления. Лучше всего первая скорость и полный газ! Поехали!
Чистая случайность, что мы не завязли на первых же метрах, пока пробрались от дюны к волнам прибоя. В самый критический момент мы почувствовали под колесами твердую почву, и машина сразу рванулась вперед. Волны перед нами, к счастью, поглощают поднятый песок и относят его на несколько метров вправо, к дюнам, минуя мотор и воздушные фильтры. Машина балансирует между двумя стихиями, из которых одна коварнее другой. Море — слева, мягкий, предательский песок — справа. Бездонные закрома песка, в который погружаешься при первом же движении. Обратного пути нет. Отступление невозможно. Только вперед! Вперед во что бы то ни стало!
Вихрь срывает с гребней волн тучи брызг и швыряет их в машины. Временами мы ничего не видим в двух шагах перед собой. Едем вслепую. С моря катится первый вал волны, Невольно подаемся в сторону, чтобы избежать встречи с ним, — и колеса тут же врезаются в мягкий песок. Первая скорость, полный газ! Напрягая все силы, «татра» пробивается обратно к воде, с трудом набирает скорость. Едва стрелка спидометра опускается ниже «30», песок сразу же начинает оседать под колесами. Мотор ревет, давая не менее 4 тысяч оборотов в минуту. Скорость свыше 50 километров.
— Юрко, попали же мы в переделку…
— Ну, самое плохое, видно, позади.
— Надолго ли?
Слева накатывается новая волна. Сгребая с отмели горы песка, она движется навстречу нам, с грохотом разбивается в нескольких метрах от нас — и мутный поток вспененной воды обрушивается на машину. «Татра» грудью пробивает водяную стену, туча брызг окатывает ветровое стекло. Опять едем вслепую. Песок скрипит под стеклоочистителем. Чувствуется, что под напором воды автомобиль теряет скорость. Стеклоочиститель лишь на мгновение протирает на стекле прозрачные полукружия. Новая волна, третья, десятая…
Из-под колес бьют фонтаны воды и песка.
Опасаемся за перегретые цилиндры. Несколько раз пытаемся свернуть к берегу и выбраться на более высокие места, но всякий раз неудачно. Дорога только одна — морем…
Все теперь зависит лишь от того, не подведет ли прерыватель-распределитель, выдержат ли провода, идущие к свечам. Все остальное неважно. Вся надежда на «татру».
— Осторожно! Тормози!..
— Не могу! Увязнем! Объеду!
В последнюю секунду мы заметили автобус Сантуса, болтающийся из стороны в сторону на глубоком песке у самых волн. Он быстро теряет скорость. До него остается несколько метров.
— Куда? Справа мягкий…
— Влево! По воде!
На тридцатикилометровой скорости, поднимая фонтаны воды, проносимся мимо автобуса Сантуса, едва не задев его. Просто чудо!..
18.30.
Счетчик пройденного расстояния показывает только 195. По карте мы должны уже быть на 211 километре, у маяка. Еще 16 километров.
С момента нашего старта у дюны прошло тридцать бесконечных минут. Останавливаться нельзя, ибо тогда мы не сумеем ни тронуться с места, ни выбраться из песка. На пляж и на неистовствующее море опустились сумерки. Сгущавшуюся темноту прошили сзади лучи фар автобуса Сантуса.
Пробился! Вот он приближается, обгоняет «татру», на минуту оглядывается на нас, и в свете наших фар видно, что он бодро улыбается. Молодец Сантус!..
— Сколько там на спидометре?
— Двести один. Еще десять километров.
Никогда километры не были такими долгими, как на этот раз. Волны одна за другой бьются о машину. Внутри нее полно воды. Вместе с песком она проникает и во втулки, и между листами рессор, и в тормозные барабаны, а возможно, и под капот, к двигателю. Не хочется даже думать об этом.
— Наклонись скорей! Освободи акселератор! Быстрее!
Мокрый песок через низ машины проник к рычагу акселератора, и его заело. Педаль подачи газа словно прилипла к полу: каждый раз при выжатом сцеплении мотор ревет на бешеных оборотах. Один из нас быстро нагибается и достает из-под педали полную горсть мокрого песка.
С каждой минутой море, поднимаясь, заливает все новые и новые дециметры пляжа. Мы уже потеряли представление о времени. Следим только за волнами и песком, срастаягь с механизмом борющейся машины.
— Свет! Впереди свет!..
— Маяк!
Конус света прорезал вдали темноту и пропал. Вот опять в ночной тьме вспыхнул спасительный луч. Волны бьются о низ машины, каждый натиск воды задерживает наше продвижение; становится страшно при мысли, что можно застрять почти у цели и в самый последний момент бросить «татру» на съедение морю, которое продолжает подниматься, поглощая новые метры пляжа и сжимая его до узкой полоски, заливаемой растущими волнами. Языки прибоя проскакивают уже за дюны. Приходится пробиваться по все более глубокой воде.
Напряжение доходит до предела.
Огненные бичи маяка полосуют ночь, до него почти рукой подать. Вдруг Сантус резко сворачивает с прямой дороги и направляет свою машину направо, в ту сторону, где он бы еще секунду назад безнадежно завяз и остался на месте, ожидая медленной гибели. Это небольшая каменистая площадка под маяком Албардан, недоступная морю. Спасительный оазис в пустыне, полной ловушек, неистовства стихий и безнадежного мрака ночи…
Две машины стоят перед деревянным домиком смотрителя маяка. Трое рабочих, монтирующие здесь новый маяк, бурно приветствуют молодого Сантуса и с удивлением разглядывают нашу «татру». Сантус, как и мы, измученный этой драматической поездкой, медленно закуривает сигарету и выходит из своего автобуса.
— Я не верил, что вы доедете. Такого я еще не видывал, а я с детства езжу с отцом в Уругвай по пляжу. Удивительная машина! Хорошую школу прошли вы в Африке…
Выключив мотор, мы некоторое время продолжали сидеть, чтобы не выдать, как у нас дрожат колени. Точно такая же реакция, что и тогда, в Аргентине, в болотах около Мачагая; только в тот раз можно было переждать два дня или неделю, пока не подсохнет дорога. А сегодня на карту была поставлена наша машина…
Фароль Албардан — одинокий маяк среди пустынных отмелей на берегу Атлантического океана.
Каждый вечер зажигаются и горят до рассвета нового дня его огни, оберегая жизни тех, кто в море. Каждый вечер на вершину тридцативосьмиметровой башни поднимается по темной винтовой лестнице его старый смотритель с мигающей керосиновой лампой. Он стирает пыль с громадных зеркальных отражателей, осматривает механизм старого, бережно сохраняемого аппарата, доливает керосин и зажигает спирт в горелке фонаря.
А потом во мраке над Атлантическим океаном вспыхивает луч света. Лишь на мгновение задерживается он в клочьях тумана над побережьем, медленно прощупывает низкие тучи и начинает свой ночной путь по горизонту. Круг за кругом, с неизменной скоростью своего часового механизма, с интервалами, которые отмечены на всех морских картах и в таблицах лоцманов всего мира.