— Ага! — подала голос Алка, пьяно растягивая слова и икая. — Мало она тебе один глаз подбила? Хочешь, чтоб и второй? Да и Дорош… Ты хочешь, чтоб он тебе за нее яйца оторвал?
— Заткни свою пасть! Дорош… Что мне Дорош? Он сам не знает, чего хочет! Болтает всякое, а сам даже трахнуть ее не может! Вот если б она ему в плаз заехала… К тому же она ведь мою дуру против меня настраивает! А я Маринке сказал, если будете этой тварью шляться, так отделаю — места живого не останется? Будет знать, как родного мужа не слушать!
— Ох, Сашка, гляди! Прибьешь когда-нибудь ты Маришку, а она девка неплохая, а было б у нее мозгов побольше, свалила бы она от тебя!
— Ага! И куда б это она свалила? В подвалы, по которым она мыкалась? Или под балконы, где ее имели все бомжи Москвы? Некуда ей валить, понятно тебе? Некуда!!! — выкрикнул Сашка и замолчал. Как будто все силы у него ушли на эту его последнюю тираду.
Они прошли. А Злата, которая все слышала, задвинула штору и бесшумно соскользнула с кровати. Было определенно ясно: спать Сашка не ляжет.
Стащив ночную сорочку, она на ощупь в темноте нашла свои джинсы и кофту. Быстро натянув все это на себя, Полянская на цыпочках вышла из спальни и, миновав зал, столовую и узкую прихожую, осторожно открыла дверь и вышла в коридорчик.
Здесь, за деревянной дверью, была кладовка, куда из года в год сносили весь ненужный хлам. Чего здесь только за многие годы не скопилось. Когда-то в детстве кладовка и вовсе казалась маленькой Златуле, как ее в детстве называла бабушка, этаким волшебным сундучком, полным разных сокровищ. Здесь можно было найти все: начиная от кукол, в которые играли еще мама Златы и тетя Люда, до вещей покойного прадеда Василя.
Злата зажгла свет в кладовке и открыла дверь. В лицо ударил запах пыли и ветхости но Полянская не обратила на это внимания Сейчас ее не интересовали ни куклы ее мамы, ни вещи прадеда. Здесь, среди всего прочего, хранился старый дедов дробовик. А в мешочке, подвешенном на гвоздь, имелась и дробь. Ее Злата не стала трогать, зная наверняка, что даже дробью не сможет выстрелить в Сашку. Хватит и дробовика. К тому же парень в стельку пьян и вряд ли заподозрит подвох.
Полянская вытащила ружье, стерла с него пыль и вынесла из кладовки. Зашнуровав кеды, она погасила свет и, отперев двери, выскользнула на улицу. На улице значительно потеплело, а сквозь темные облака проглядывали далекие звезды. Завтра дождя точно не будет, но не о дожде сейчас думала Полянская. Стараясь ступать бесшумно, девушка дошла до калитки и уже протянула руку, чтобы осторожно открыть засов, но клямка, удерживающая калитку закрытой, неожиданно и как будто сама по себе опустилась вниз, почти не создавая шума…
Сердце Златы замерло от испуга, и ей пришлось прикусить губу, чтобы не закричать. Не в состоянии пошевелиться, она замерла на месте, не сводя глаз с клямки, чувствуя, как ее парализовал страх. Медленно, очень медленно клямка вернулась в исходное положение, и девушке стало определенно ясно, что за калиткой кто-то есть. И если бы не оглушительный стук сердца, она, возможно, смогла бы услышать дыхание того, кто стоял за калиткой, настолько кругом было тихо. И он, наверное, слышит ее судорожное дыхание и знает: она стоит в шаге от него и дрожит от страха… И это не Сашка. В этом Полянская нисколько не сомневалась. Это была первая здравая мысль в затуманенном страхом сознании.
Там, за калиткой, был кто-то, кто намерен был проникнуть к ней во двор. Кто? Зачем? Местные алкаши? Ну, они-то как раз вряд ли способны сегодня на такие подвиги! Она сама видела, в каком состоянии они шли домой. А больше некому. Но даже не это было самым страшным.
Злата вцепилась обеими руками в ствол дробовика и очень пожалела, что не зарядила его. Попадет, не попадет — не главное, а вот деревню на ноги подняла бы.
А ведь если этот кто-то вознамерился попасть к ней во двор, закрытая калитка его не остановит. Он ведь спокойно может пройти через двор бабы Кати, миновать их огород и войти во двор с другой стороны. Пристально вглядываясь в темноту, девушка напрасно пыталась уловить в ней какое-то движение. Ночь была непроглядной, воздух недвижимый, и ни шороха вокруг, ни звука.
Осторожно ступая и стараясь производить как можно меньше шума, Злата отступила на несколько шагов назад, намереваясь скрыться в доме, запереть двери на все замки, а там будь что будет. Но девушка гак и замерла на месте. Ночную тишину нарушили приглушенные ругательства и брань…
Так, понятно! Сашка уже успел дойти до дома, обнаружил его пустым и все понял. И теперь, как Злата и предполагала, он заявится сюда, устроит скандал и погонит все свое семейство обратно домой, чтобы потом до утра дебоширить и терроризировать их. Только сегодня у него ничего не выйдет! Она этого не допустит!
Страх, разъедавший все внутри и заставивший девушку трястись как в ознобе, как-то сразу прошел, стоило лишь пьяным Сашкиным воплям разрушить эту гнетущую, угрожающую тишину. Злата выпрямилась и расправила плечи. Решительно прошагала по дорожке к крыльцу и поднялась, уже не заботясь, кто и что может услышать. Закрыв за собой дверь, она снова вернулась в кладовку и зарядила дробовик старой, отсыревшей и ни на что не годной дробью, которой было очень много лет. Она сомневалась, что дробовик сможет выстрелить этим зарядом, но выбора не было.
Резко распахнув дверь на улицу, Полянская выставила перед собой ружье, крепко вцепившись в него обеими руками, и шагнула в темноту, почти уверенная: на ступенях крыльца ее ожидают непрошенные гости. Но она ошиблась. На ступенях и у крыльца никого не было. И только ругательства Сашки слышались все отчетливее. Он на чем свет стоит честил Злату и грозил всевозможной расправой, перемешивая оскорбления с угрозами и матами.
Полянская закрыла за собой дверь, спустилась с крыльца и быстро прошла по дорожке к калитке. Оглянулась она лишь однажды, когда ей почудилась темная тень, мелькнувшая у дровника.
Злата судорожно сглотнула, но отступать было поздно. А значит, им сегодня достанется от нее! Или ей от них… Но о последнем думать не хотелось.
Сашка, наконец, подошел к ее дому, стал свистеть, выкрикивать ее имя и пинать ногами калитку. Девушка позволила ему поскандалить всего минутку. Покосившись на дровник и ежесекундно ожидая нападения сзади, Злата дернула засов, калитка под тяжестью Сашкиных ударов с грохотом распахнулась, а дуло дробовика уперлось парню в грудь.
— А-а… — хотел он было сказать что-то еще. совершенно не ожидая чего-то подобного, и медленно опустил голову, не веря собственным глазам. Ведь это было уму непостижимо. Нет, ну ладно, эта ведьма заехала ему в глаз, так то ж глаз! И тогда он просто малость растерялся. Но сейчас?! Сейчас эта рыжая бестия с самым невозмутимым видом держала в руках ружье и целилась ему прямо в сердце. Весь боевой задор у пария как-то мгновенно схлынул, да и хмель прошел…
— Э-э… — только и смог выдавить он.
— Что? Не ожидал? — чуть охрипшим голосом спросила Полянская, сама поражаясь собственному спокойствию. — Страшно, да? — она усмехнулась. — А как Машке страшно, когда ты творишь с ее мамой и с ней всякие зверства! А бабе Арише, знаешь, как приятно в восемьдесят лет переживать твои попойки, побои и скандалы! Ты думал, что сможешь и меня запутать? Обломись! — презрительно бросила она.
— Ты не выстрелишь, — не очень уверенно прошелестел парень.
— Ты так думаешь? — почти весело поинтересовалась девушка.
Парень промолчал.
— Правильно, не думаешь. Потому что тебе прекрасно известно, я могу не только в глаз дать, я еще и стрельбой увлекалась какое-то время, и говорили, у меня очень неплохо получается. Глаз зоркий, а здесь-то и расстояния нет. Курок нажму и отстрелю тебе что-нибудь! — продолжала веселиться девушка, войдя в раж. — А теперь вали отсюда и постарайся в дальнейшем не выводить меня из себя. А если своих еще раз хоть пальцем тронешь, смотри у меня, такое устрою, мало не покажется! А Дорошу передай…
— Что? — раздался у нее за спиной веселый звонкий голос мужчины.
Дробовик дрогнул в Златиных руках, а Сашка приглушенно испуганно крякнул. Но девушка не выстрелила, она ведь даже палец на курке не держала. А в темноте Дорош не увидел этого ее испуганного движения.
Господи! И почему она такая дура? Это Дорош. Это он шатается у дома в темноте. Вот только зачем? Что ему здесь понадобилось? Какое он имеет на это право?
— Дорош, она того… — пролепетал Сашка, как-то сразу став похожим на ребенка, каким он, по сути, в свои двадцать лет и был.
— Сашка, ну какого хрена ты шастаешь по ночам, а? Я ж тебе столько раз говорил сидеть дома и не высовываться!
— Так я и пошел домой. Пришел, а моих никого нет. А я им строго-настрого приказал не ходить к ней. Ну разве ж я мог такое стерпеть? Дорош, скажи ей, чтобы не лезла к нам. Мы сами разберемся. Не ее это дело, как мы живем! И мы не просили ее здесь благодеяниями для нас заниматься.
— Уже говорил. Но она упрямая, не понимает. Но я не оставляю надежды переубедить ее. Иди домой, Сашка!
— А она точно не выстрелит?
— Не выстрелит, — мужчина негромко рассмеялся.
Было ясно, что все происходящее его ужасно забавляет. Злата стояла, словно окаменев, и не находила слов.
Сашка отступил на полшага назад, потом еще на шаг и дал деру. Мгновение до них еще долетали звуки его быстрых тяжелых шагов, а потом ночь поглотила и их.
Полянская медленно опустила ружье, почти не чувствуя, как одеревенели руки, и обернулась. Дорош стоял в нескольких шагах от нее, засунув руки в карманы брюк, и молчал. Злате очень хотелось, чтобы он так же, молча, позволил ей уйти. Лучше бы ему не провоцировать ее на скандал. Сейчас, в таком состоянии, она могла натворить глупостей. Но надеялась девушка зря: Дорошу было плевать на ее состояние.
— Что это вы творите, Злата Юрьевна? — поинтересовался он.
Она хотела обойти его, но он схватил ее за руку и толкнул к стене. Оказывается, за его напускной веселостью скрывалась ярость, о которой Полянская даже не подозревала. Она больно ударилась головой о кирпичную стену, и дробовик выпал из рук.