— Завтра возвращается наша завуч, — нарушила молчании Злата.
— И это плохо? — осторожно спросил Дорош после паузи.
— Нет, но ты ж знаешь, отсутствие непосредственного начальника всегда несколько расслабляет!
— Возможно, — как-то неопределенно ответил он.
— Вот, а теперь начнутся проверки, собрания и все такое… А знаешь, к Новому году заморачиваться над всем этим так не хочется!
— Ну, что поделать! Такая уж у нее работа!
— Да я ничего против нее но имею! Она вообще мне симпатична. Да и она ко мне с самого начала хорошо относилась. Просто мне лень работать! — честно призналась девушка.
— Ах, вот в чем дело!
— Да! Пойду в отгулы. Пойду в отгулы до самого Нового года! И не буду ездить на работу!
— Так тебе их и дадут! — подразнил ее мужчина.
— Дадут. Я ж еще юная, молодая, мне особо напрягаться нельзя! Мне нужно побольше отдыхать! Кстати, а где ты будешь встречать Новый год? — замедлив шаг, Злата обернулась.
— Не знаю, — ответил он. — Так-так-так, вот только если ты сейчас заплачешь… Злата, я бы очень хотел быть с тобой, но… Приедут мои родственники. Родители наши уже довольно пожилые люди, и они хотели бы собраться всей семьей под одной крышей! Но я обещаю тебе, золотая моя, вырваться сюда первого числа! И я буду постоянно на связи, так что ты даже не заметишь, что меня нет рядом. Только ты не обижайся, ладно?
— Ладно, — поспешно сказала девушка и отвернулась, чтобы он не увидел слез, блеснувших на ресницах.
Кто б сказал, отчего он так легко мог сделать ей больно? И отчего она сама так остро реагировала на это? Разве возможно задыхаться от счастья, а через минуту чуть не плакать от обиды и боли, чувствуя себя такой несчастной?
— Злата! — окликнул ее мужчина.
— Все нормально! Правда! — отозвалась она, но не обернулась.
Мужчина решительно преодолел разделяющее их расстояние, схватил ее в охапку и заглянул в лицо. Как он и предполагал, па ее румяных от мороза щечках блестели слезинки От безграничной нежности к этой девушке у мужчины защемило сердце. Он наклонился и коснулся губами ее лица, а она в ответ повернула голову и прижалась виском к его щеке.
— Как ты думаешь, тот ручей в глубине леса, куда мы с тобой ходили летом, замерз? — неизвестно отчего спросила вдруг девушка.
— Не знаю, а отчего вдруг ты вспомнила о нем? — в свою очередь поинтересовался мужчина.
— Просто интересно, а колечко мое все еще там?
— Может быть, и там, по его наверняка занесло песком и опавшими листьями. Ты хочешь свое колечко обратно? Искать его теперь просто бессмысленно, если хочешь, я куплю тебе новое! — мужчине все никак не удавалось понять ход ее мыслей.
— Нет, дело не в кольце, просто… Знаешь, я люблю тебя. Я так сильно люблю тебя, что иногда мне даже страшно становится! — прошептала девушка чуть охрипшим голосом.
— Злата, ну что за глупости ты говоришь? И чего тебе страшно? Нет, можешь не отвечать, я и так знаю. Брошу, найду другую, обману и забуду, так, золотая моя? Ты ведь об этом все время думаешь? Нo как это возможно? Помнишь, там, у ручья, когда ты колечко в омут бросала и ворожила там чего-то? Ну вот, теперь я никак без тебя! Неужели ты еще этого не поняла? — он улыбнулся и чуть отстранился от нее. — Если мы с тобой здесь и дальше будем заниматься глупостями, до темноты не найдем елку, а в лесу, говорят, волки появились!
— Я знаю. Еще в Пилиповку слышала, как они воют в лесу. Но к деревне они не подходят. Моя Анька как ни позвонит, так тоже все о волках и спрашивает. А я возьми да и скажи: волк прямо у меня во дворе под окном выл! Так родственница моя такой переполох устроила… Ну, я ж тебе говорила, папа на следующий день пожаловал, ружье дедово чистил и учил меня по мишеням стрелять!
— Помню-помню, это когда ты ни в одну не попала…
— Я не попала? — возмутилась девушка.
Дорош рассмеялся, чмокнул ее в висок и повел дальше в лес.
Елку они нашли. Злата до конца в это не верила, но оказалось, совершенно напрасно. Дорош действительно знал эти леса. Елку они выбрали небольшую, но раскидистую и пушистую. Девушка пришла в полный восторг от нее, и пока мужчина рубил деревце, она, как маленькая, приплясывала рядом от нетерпения.
— Ну, золотая моя, что я тебе говорил? А ты ведь мне не верила! — поддел ее мужчина, когда они возвращались обратно.
— Меня интересует только один вопрос: что тебе могло понадобиться в этих дебрях?
— Этот вопрос не относится к данной теме, и ты, пожалуйста, не уходи от ответа! Ты мне не верила! И весьма скептически отнеслась к моим заверениям! Так было дело?
— Так! — засмеялась девушка, обернувшись к нему. — Но я все равно не пойму, к чему ты клонишь?
— Мы ж с тобой спорили, помнишь? И ты проиграла! И у меня есть желание.
— Правда? — в притворном изумлении Злата округлила глаза, которые так и лучились любовью и весельем.
— Да!
— И что ж это за желание? — полюбопытствовала она, то и дело оглядываясь.
Его темные глаза, в которых искрился смех, так и притягивали ее, заставляя кровь быстрее бежать по жилам и сердце учащенно биться.
— Дома скажу, — он сказал это так проникновенно и многообещающе, что у Полянской мурашки побежали по коже. Его улыбка, обаятельная и белозубая, вызывала у нее невыносимое желание немедленно поцеловать его.
Когда они вернулись домой, мужчина основательно встряхнул елку и внес ее в дом, чтобы обледеневшие иголки растаяли и она немного подсохла. По дому тут же разнесся неповторимый острый аромат хвои, а вместе с ним и это особенное предпраздничное настроение: легкость, веселье и ожидание чуда.
Елку поставили в ведро с песком, которое девушка обмотала тюлем, и отнесли в зал. Елку в доме бабушки не ставили много лет, но девушка знала, где хранятся старые потускневшие игрушки, которые, наверное, можно считать антиквариатом. Еще в детстве Злата любила перебирать их. И теперь, осторожно сняв коробку со шкафа, девушка принесла из кухни вафельное полотенце и, опустившись на пол, стала осторожно доставать хрупкие стеклянные шары, шишки, сосульки, зверюшек и верхушку. Она вытирала их и раскладывала на ковре.
Дорош в это время как раз заканчивал на кухне резать сыр, сыровяленую колбаску и мясо. Открыв штопором бутылку красного вина, он взял два стакана и вышел из кухни. В распахнутых дверях зала он остановился, оперся плечом о косяк и тихонько стал наблюдать за Златой. Она, увлеченная елочными украшениями и мишурой, не замечала его, а ему нравилось украдкой следить за ней.
Ее шелковистые пшеничные волосы рассыпались по спине и падали на лицо, девушка отмахивалась от них, пытаясь убрать за уши, но это помогало ненадолго. Витале нравилось смотреть, как она морщит носик, когда ей что-то не нравится, или хмурится, если не получается. Или как щурит от усердия один глаз, или критично сжимает губы «уточкой», или как улыбка, легкая и неуловимая, касается ее красивых губ, когда что-то получается так, как ей того хочется, или когда она что-то вспоминает, что-то хорошее, доброе…
Он мог часами вот так смотреть на нее. Она притягивала его, как огонь. Да она и была огнем, вся такая деятельная, задорная, непоседливая, неугомонная, веселая, невероятно добрая и чуточку наивная. Уезжая от нее, погружаясь в другой мир, он мог и неделю не приезжать. И иногда ему удавалось не думать о ней.
Бывали мгновения, когда, поддавшись настроению, он подумывал: а не расстаться ли им? Он затягивал разлуку между ними, испытывая самого себя на выносливость, как бы ставя эксперимент. Чаще всего она даже не звонила и не спрашивала, когда он приедет. Но потом вдруг просыпался среди ночи и долго не мог уснуть, как бы ни пытался. Ворочался с боку на бок и вспоминало ней. Он думал, и сердце сжималось от невыносимого желания сию секунду вскочить с кровати, завести машину и поехать к ней. Он и ехал, и до боли сжимал ее в объятиях, целуя ее веснушки на носу, зарываясь лицом в ее длинные волосы…
Злата обернулась и улыбнулась ему.
— Знаешь, здесь, оказывается, еще и огоньки есть! Помнишь, когда-то такие были, наверное, еще советские. В моем детстве такие были.
— Помню, — мужчина улыбнулся. — Ну и долго ты еще будешь возиться с этой елкой? — поинтересовался он.
— Нет. Только огоньки, кажется, не работают. Виталя, посмотри огоньки!
— Злата… — поморщился мужчина. — Я, между прочим, уже и вино открыл.
— Ну, пожалуйста… — умоляюще протянула девушка, проникновенно заглядывая в его глаза.
— Ну, ладно, только сначала давай-ка выпьем! — когда она так смотрела на него, он не мог отказать.
— Давай!
Мужчина поставил бутылку и стаканы на стол, налил в них вина, потом принес нарезку и сыр, потом еще и дольки апельсина и виноград.
— Ничего себе! Так у нас просто королевский пир! — Злата поднялась с пола и подошла к столу.
Оторвав от ветки винограда крупную сизую ягоду, она отправила ее в рот и взглянула на мужчину. Он лишь усмехнулся и протянул ей стакан с вином.
— Ну, за вас, Злата Юрьевна! — сказал он.
— Нет, за ночь накануне Рождества! — возразила она.
— Как скажете! — Дорош засмеялся и залпом выпил свое вино.
Девушка тоже выпила и потянулась за сыром.
— Может, елку нарядим потом? — с мальчишеской улыбкой на губах Виталя сделал шаг в ее сторону.
Девушка звонко рассмеялась, а в ее больших голубых глазах заискрились озорные искорки.
— Нет, пойдем, ты мне обещал! — девушка поставила стакан на стол и, взяв его за руку, потянула за собой.
Дорош притянул ее к себе и, обвив руками талию, как бы нечаянно коснулся груди.
— Что-то об этом своем обещании я плохо помню… — прошептал он ей на ушко.
Закусив нижнюю губу, девушка ловко вывернулась из его рук и, подобрав с пола гирлянду, вручила их Дорошу. Тяжко вздохнув, мужчина разложил их на столе и стал рассматривать, а Злата принялась наряжать елку.
В воцарившейся тишине было слышно, как трещат дрова в грубке, где-то под полом скребется мышь да за окном завывает ветер, бросаясь в окна колючими снежинками. Они не разговаривали, но то и дело поглядывали друг на друга, и в этих взглядах было куда больше смысла, чем в непроизнесенных словах. Да и вряд ли можно было бы сейчас облечь в слова то, что оба чувствовали.